Невидимые узы - Жан-Франсуа Паск
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Коллега рассказала о причине вашего визита. Боюсь, мне будет сложно удовлетворить вашу просьбу. У нас с вами есть кое-что общее: мы связаны положением о профессиональной тайне, сформулированным законом.
– Да, статьей 226–13 Уголовного кодекса, – сочла нужным уточнить Бомон, видя, что шеф борется с нарастающим недовольством.
– Совершенно верно. Но не только. Есть еще и статья Л 411–3 Кодекса социального законодательства. Поверьте, это не то право, на котором мы стали бы настаивать, а возложенная на нас обязанность не обнародовать определенную информацию о нашей деятельности или людях, с ней связанных.
– Мы всё именно так и понимаем, мадам, но вы хорошо осведомлены, что любую печать тайны можно снять. Для этого существуют процедуры, предусмотренные законом, более или менее обязательные. Так, женщины, родившие «анонимно», могут решиться раскрыть тайну своей личности, связавшись с вами.
– Я должна вам кое-что сказать, офицер… В каком вы звании?
– Лейтенант. Мой коллега – майор Делестран.
– Очень хорошо, лейтенант. Я объясню вам – у вас ведь нет детей, не так ли? – что женщина сама решает рожать «анонимно». Это важный нюанс! Отдавая ребенка на усыновление, а не бросая его, как часто говорят, она дает ему шанс расти в лучших условиях. Слова важны, они наделены смыслом и могут иметь драматические последствия.
– Вы правы. Детей у меня пока нет, и мне не хотелось бы однажды встать перед таким выбором. Но в данном конкретном случае нас интересует мужчина – отец, ищущий сына. Он связывался с вами. Можете сказать, сообщили вы ему имя или нет?
– Чтобы узнать это, вам придется, во-первых, назвать мне имя отца, а во-вторых, я должна буду сначала выяснить, раскрыла ли мать тайну своей личности, сообщив и предполагаемую личность отца, а главное, обратился ли ребенок с просьбой в нашу организацию. Раскрыть свою личность – это одно, но именно ребенок принимает решение о целесообразности розысков. Мы разрешаем искать корни, а не ростки, выражаясь фигурально. Понимаете?
– Кажется, да. Ну так что конкретно вы можете нам сообщить?
– Кое-что могу, но не личные данные.
– А по судебному ордеру? – холодным тоном поинтересовался майор.
– Это единственный способ. В судебных делах такое случается редко, в гражданских – тем более. Признаюсь, я никогда не сталкивалась с подобным, но это единственный законный путь. Хочу предупредить, что ордер не обязывает нас отвечать положительно. Разрешение разгласить профессиональную тайну дает нашему сотруднику возможность решить, раскрывать ее или нет, взвесив положительные и отрицательные моменты для заинтересованного лица.
– А если речь идет о преступлении?
Собеседница сыщика вздрогнула и инстинктивно отодвинулась чуть назад.
– Моя коллега не сказала, что вы расследуете преступление. Я подумала…
– Понимаю ваши сомнения, мадам, и буду с вами предельно откровенен. – Делестран посмотрел женщине в глаза и заговорил веским тоном: – На данный момент нет никаких доказательств, что имело место преступление. Вполне вероятен несчастный случай, но… Всегда есть «но» с небольшими деталями, контекстом, вероятностями и, прежде всего, невозможностями. Наша задача – свести на нет вероятности, превратив их в достоверности, и для этого мне нужно знать личность сына жертвы. Если это вас успокоит, замечу, что раскрытие секрета человеку, тоже связанному режимом секретности, обеспечивает неприкосновенность конфиденциальности.
– Если только вам не придется раскрыть секретные сведения в интересах расследования.
– В этом случае у нас возникнет та же этическая проблема, что и у вас: придется соизмерять полезность или вред, наносимый заинтересованному лицу. По сути, мы придерживаемся одной линии поведения.
– И да и нет. Дело в том, что… – Чиновница колебалась, но в конце концов решилась. – Ладно, вот что: направьте судебный запрос в Генеральную инспекцию по социальным вопросам. Вы, конечно, считаете, что окончательное решение не за мной, и это даже хорошо. Мне не придется брать на себя всю тяжесть ответственности.
– Я понимаю. Должно быть, непросто каждый день принимать подобные решения. В вашей практике наверняка случаются прекрасные истории и ужасные разочарования.
Делестран говорил искренне, уговаривая эту даму. На ум пришел термин, но он не стал его произносить – «штопальщики судеб». Это выражение придумал его любимый Сименон, так он называл полицейских. Майор взглянул на Бомон, давая понять, что пора переходить к делу.
– Госпожа Делаво, мне необходима конкретная ценная информация, прежде чем мы приступим к процессуальным действиям. Я назову вам фамилию человека и спрошу, есть ли в ваших файлах информация о его сыне. Если да, нам хотелось бы знать, связали вы их в соответствии с целями возглавляемой вами организации или нет. На данный момент больше мы ни о чем не просим. Мне кажется, это вы можете сделать, не входя в противоречие со своими должностными обязанностями; я прав?
Взгляд женщины стал рассеянным. Судя по всему, она колебалась, хотя в глубине души уже приняла решение.
– Говорите, и я посмотрю, что можно сделать.
Бомон вырвала страницу из блокнота, написала: «Жорж Бернар, родился 17.05.1942» – и протянула ее собеседнице.
– Наберитесь терпения. Это может занять некоторое время.
– Не торопитесь. Напомню еще раз, чтобы вы не сомневались в наших намерениях: я не прошу вас назвать имя, просто ответьте «да» или «нет».
Когда она вышла, Делестран всем своим весом рухнул на стул.
– Что только не приходится делать ради дела!
* * *Время в маленькой комнате текло медленно, но полицейские были уверены, что ожидание не напрасно, хотя чувствовали себя потерянными и время от времени нарушали гнетущее молчание, обмениваясь вполголоса несколькими словами, чтобы успокоиться. «Когда вернемся, позвоню в прокуратуру…» – «Я займусь запросом…» – «Кому его адресовать?» – «Не знаю, посоветуюсь с прокурором…» И через длинную паузу: «Нужно брать с собой книгу, чтобы коротать время ожидания…» Бомон кивнула, соглашаясь.
Они прислушивались к малейшему
