Деньги в банке - Пэлем Вудхауз

Зайти к кухарке — минутное дело; кто знает, вдруг тетя Кларисса, распорядившись насчет обеда, вернется продолжить разговор.

— Думаю, это и заставило ее дать тебе деньги? — спросила Энн.

— А?

— То, что Джеф меня поцеловал.

— Мне не нравится, что ты зовешь его Джефом.

— Прости. Но все-таки, это?

— Э… да.

— Перевесило чашу весов?

— Да. Она так сказала.

— А то я гадаю, с чего она вдруг передумала.

— Угу.

— И еще одно меня удивляет. Почему ты не сказал миссис Корк о мистере Миллере?

— Э?

— Ты отлично знал, кто он. Ты знал, что довольно сказать об этом миссис Корк, и его к вечеру здесь не будет. Ты должен ненавидеть его всем сердцем. Так почему?..

В продолжение этих расспросов Лайонел обнаруживал некоторую нервозность, но она померкла перед эпилептическим приступом паники, охватившим его в следующую минуту, когда он увидел, что дверь открывается. Сердце его со свистом ухнуло в пятки, он весь затрясся, словно студень на пронизывающем ветру.

В следующий миг он увидел, что испугался напрасно. Вошла не миссис Корк, а всего лишь Джеф.

Джефа привела к Лайонелу Грину душевная щедрость. Как уже сообщалось, он не любил Лайонела Грина и не горел желанием завести с ним дружбу, но обещал заботиться о его интересах, а слово Миллеров свято.

Утром он покупал шоколад для Энн в прославленном магазине Даффа и Троттера на Риджент-стрит и в соседнем отделе случайно увидел большой и очень аппетитный кусок запеченной свинины в тесте. С похвальной заботливостью он приобрел свинину для Лайонела. Именно такие проявления доброты и отличают человека от бессмысленного скота.

За бурными событиями дня он совершенно забыл о покупке, вспомнил только сейчас и немедленно пошел к Лайонелу.

При виде Энн в штаб-квартире Грина он смутился. Подобно трубадуру, который, поддавшись худшим инстинктам, обошелся с прекрасной дамой, словно феодалразбойник, он не знал, как вести себя при следующей встрече. Вероятно, трубадур бы тоже не нашел ничего лучше, чем криво улыбнуться и сказать «А, привет».

Энн не ответила, если не считать ответом высокомерный взгляд, насквозь пронизанный холодом.

— Вот вы где, — сказал Джеф. — Я гадал, куда вы пропали.

— Да?

— Я… я… хотел вас видеть.

— Да?

— Хотел сказать, что не уезжаю.

— Да?

— Да. Миссис Корк очень любезно разрешила мне остаться.

— Да?

Этот несколько односторонний диалог прервал Лайонел Грин. Испуг прошел, оставив по себе досаду. Джеф его раздражал. Он не любил Джефа, к тому же ему казалось, что в комнате и так слишком много народу.

— Чего вам надо? — грубо спросил он.

Да, грубо. В другое время Джеф не преминул бы на это указать, однако вид Энн, далекий от примирительного, совершенно уничтожил его задор. Ему было зябко, словно его коснулась Снежная королева.

— По джентльменскому соглашению, — потерянно произнес он, — я принес вам свинину в тесте. — Джеф с мольбою взглянул на Энн, но не сумел поймать ее взгляда. — Ладно, — закончил он, простояв недолгое время на одной ноге, — я пошел.

Шатаясь, он побрел прочь, оставив в комнате молчаливую и задумчивую пару. Лайонел Грин смотрел на свинину в тесте. Энн смотрела на жениха. В глазах ее был недоверчивый ужас. Поджав губы и подняв брови, она охватила Лайонела и свинину одним брезгливым взглядом. Слова Джефа о джентльменском соглашении, вместе с самой покупкой, поведали ей скорбную повесть. Энн умела делать умозаключения и знала теперь ответ на вопрос, который только что задала.

Шоры упали с ее глаз. Впервые с того дня, как ее покорила роковая краса Лайонела, Энн увидела его целиком; и любовь соскользнула с нее, как платье.

Мы осуждаем несчастных, которые продаются за золото; насколько же омерзительнее нам те, кого можно купить за свинину в тесте. Помня, что дядя собирался слепить Лайонела из угля и замазки, она подумала, что это чересчур. Достанет одной замазки, уголь — уже лишнее.

— Так вот в чем дело! — выговорила она.

От переполнявших ее чувств Энн перешла на шепот, а Лайонел был так поглощен другим, что не услышал ее слов. Лайонел, как зачарованный, смотрел на свинину в тесте. Еврей, узревший в пустыне небесную манну, и тот бы не настолько отрешился от всего земного.

Желудок Лайонела Грина отличался желчным, капризным нравом. Вот уже почти час он настоятельно требовал чего-нибудь существенного и скандалил, что заказ до сих пор не несут. Теперь он получил официальные заверения, что главное уже на подходе.

— Ух! — воскликнул он. Голос его дрожал, глаза блестели, как у овечки при виде крошки-ягненка. — Ты не против? Садись, отрезай кусочек, — радушно пригласил он, совершенно забыв, что минуту назад уговаривал Энн выйти. Свинина в тесте от Даффа и Троттера не оставляет место для посторонних мыслей. — Нож в ящике стола. Боюсь, есть придется руками.

Энн задохнулась, отчасти от мысли разделить свинину позора, отчасти оттого, что кипение чувств по-прежнему мешало ей говорить.

— Лайонел!

— И соли, конечно, нет.

— Лайонел.

— И горчицы.

— Лайонел, я не выйду за тебя замуж.

— Что?

— Не выйду.

— Куда?

Пол у Лайонела Грина не позволял удовлетворительно топнуть ногой, поскольку был застлан дорогим и мягким ковром, но все же многократно превосходил в этом смысле рододендроновую дорожку, и Энн удалось топнуть довольно громко.

— Не выйду за тебя замуж!

Впервые за долгую историю прославленной фирмы, свинина от Даффа и Троттера не смогла вполне приковать своего счастливого обладателя. Теперь Лайонел слушал. При этих словах, таких ясных и недвусмысленных, он вздрогнул, корочка от свинины отломилась и бесшумно упала на пол. То, что он не наклонился ее поднять (хотя внутри осталось немало мясного желе), свидетельствует о глубине его чувств.

— Что?

— Не выйду.

— Не выйдешь за меня замуж?

— Да.

— Не сходи с ума.

— Я и не схожу.

— Ты шутишь?

— Нет.

— Да почему?

— Подумай.

Наступило молчание. Красивое лицо Лайонела Грина побагровело.

— Подумать? — Он рассмеялся горьким, сардоническим смехом и тряхнул головой. По комнате невидимыми волнами поплыл запах бриллиантина. — Тут и думать нечего. Все понятно.

— Я надеялась.

— Ты влюблена в этого Миллера.

Ужасное, незаслуженное обвинение лишило Энн дара речи. Она ошарашено смотрела на Лайонела, а он продолжал развивать тему. Вид его был непреклонен, глаза суровы. Всякий, кто был на процессе «Пеннифадер против Тарвина», вспомнил бы адвоката пострадавшей стороны, допрашивающего свидетеля защиты.

— Я давно подозревал. Вы все время вместе. Без него ты сама не своя. Он все время тебя целует.

— И совсем не все время! Только один раз!

— Это ты так говоришь! — Лайонел Грин, вновь сардонически хохотнув, повернулся к зеркалу, чтобы поправить усы. Он чувствовал, что они нуждаются во внимании, а говорить можно с тем же успехом, если не лучше, стоя спиной к Энн.

— Если ты думаешь, что я буду спокойно сидеть и смотреть, ты ошибаешься. Сейчас же пойду к тете Клариссе и скажу, кто он такой. Сегодня же его здесь не будет.

Теперь усы были безупречны. Он обернулся и увидел, что дальнейшие его реплики будут обращены к пустоте. Энн исчезла.

Глава двадцать третья

Подкашивающиеся ноги увлекли Джефа на первый этаж, через прихожую и дальше за обитую зеленым сукном дверь в помещения для прислуги. После разговора с Энн, если это можно назвать разговором, он нуждался в ободрении и чем-нибудь согревающем. Ему пришло в голову, что все это может предоставить ему лорд Аффенхем.

— Здравствуйте, молодой человек, — сказал лорд Аффенхем, когда он вошел в буфетную. — Энн вас искала.

Джеф кивнул.

— Уже нашла, — сказал он. — Можно мне рюмочку портвейна?

— Угощайтесь.

— Спасибо. — Опрокинув рюмку, Джеф почувствовал себя лучше.

Лорд Аффенхем вспомнил, что не только Энн искала его юного друга.

— Лопни кочерыжка! — воскликнул он. — Миссис Корк!

— Она тоже меня нашла.

— Указала вам на дверь?

— Нет. С этой стороны все в порядке. Я с ней поговорил, и она разрешила мне остаться.

— Поразительно.

— Ничего особенного. Умная женщина. Она поняла, какой это простительный грех, не быть Дж. Шерингемом Эдером. По ее словам, она сама не Дж. Шерингем Эдер, и многие ее друзья тоже. Можно еще капельку живительной влаги?

— Наливайте.

Обнаружив, что все препятствия устранены, лорд Аффенхем приготовился сделать Джефу суровый выговор.

Слова Энн, произнесенные недавно в этой самой буфетной, потрясли старого альтруиста до глубины души. Доброму пэру было больно, что его совет, основанный на жизненном опыте и повторенный, как выразился бы Лайонел Грин, сто раз, не возымел ни малейшего действия.

Соответственно, он начал укоризненным тоном.

— Спиллер.

— Моя фамилия Миллер.

Лорд Аффенхем усомнился.