Маска Димитриоса - Эрик Амблер

Рассказывая об этом, Г. саркастически усмехнулся. Быть может, он был прав. Во всяком случае, чувство сострадания ему было чуждо. Между прочим, я также не нахожу Булича достойным сострадания. Думаю, вы согласитесь, — это обыкновенный, слабовольный и очень глупый человек. Такие, как он, вечно надеются на случай, и провидение нередко отвечает на их беспочвенные амбиции ударом дубинки по голове, но ведь оно и не изощряется, как Г. и Димитриос, которые способны вырезать ремни из человеческой кожи. Дьявольски проницательные, они досконально изучили Булича и с помощью подтасованных карт разбили все его иллюзии. Окажись на его месте я, быть может, и сам действовал не лучше, так что единственное, чем могу утешиться, — маловероятно, что я окажусь в таком положении.

Когда Булич начал игру, у него было сорок фишек. Через два часа — ни одной. Он взял в долг еще двадцать фишек, заявив, что счастье переменчиво. Странно, но ему не приходило в голову, что он имеет дело с шулерами. Вероятно, пример „барона“, который тоже много проиграл, создавал иллюзию честной игры. Он еще раз взял в долг и опять все проиграл. Когда он, наконец, решил остановиться, проигрыш составил тридцать восемь тысяч динаров. Он был бледен как полотно, по лицу его струился пот.

Теперь Г. и Димитриос могли вить из него веревки. На следующий день они позволили ему выиграть тридцать тысяч. В третий раз он проиграл четырнадцать тысяч. В четвертый раз, когда он был уже должен двадцать пять тысяч, Алессандро потребовал вернуть долг. Булич обещал сделать это в течение недели. Естественно, Г. был первым, к кому он обратился за помощью.

Г. с участием выслушал его. Но ведь двадцать пять тысяч не шутка, не правда ли? Конечно, он мог бы помочь, но средства, которыми он располагает, принадлежат не ему лично, а фирме, поэтому он не может распоряжаться ими по своему усмотрению. Все, что он может, это дать взаймы на несколько дней двести пятьдесят динаров. Больше он, к сожалению, ничего сделать не может, потому что… Булич взял у него деньги.

Г. посоветовал ему обратиться к „барону“, который всегда принимает близко к сердцу трудности своих друзей. Нет, взаймы „барон“ не дает (у него принцип: никогда не давать взаймы), но он дает своим друзьям возможность заработать значительные суммы денег. Почему бы Буличу не побеседовать с ним?

„Беседа“ состоялась в гостиной номера, который „барон“ занимал. Заказанный Буличем ужин на две персоны был подан прямо в номер. Г., запершись в ванной, подслушивал.

Преодолев некоторое смущение, Булич наконец взял быка за рога: что было бы, если бы он отказался платить Алессандро, чем это могло ему грозить?

Димитриос гневно осудил это предположение. Поскольку именно он рекомендовал Булича, и за него поручился, то он нес и ответственность. Но даже, если отбросить этот деликатный вопрос, то все равно могли возникнуть неприятности. Ведь у Алессандро остались долговые расписки, которые он мог предъявить полиции. Впрочем, он надеется, что до этого дело не дойдет.

Булич наконец понял, к чему это приведет: его тотчас выгонят из министерства. Наверняка всплывет и то, что он брал деньги у Г. Никто ведь не дает деньги за одни красивые глаза — значит, здесь что-то есть, а это уже грозило тюрьмой. Буличу оставалось только одно: выпросить деньги у „барона“.

Как ни умолял Булич „барона“, тот наотрез отказался: во-первых, потому что данная взаймы сумма превращает друга во врага, а во-вторых, он никогда не нарушал это правило. И несмотря на это, он все-таки хотел бы помочь. Есть один путь, но готов ли герр Булич пойти по нему — вот в чем вопрос? После долгих упрашиваний „барон“ наконец сдался и сказал, что кое-кого из его знакомых интересует информация, которую они не могут получить по обычным каналам. Эти люди могли бы заплатить за эту информацию тысяч пятьдесят, если бы все было сделано без шума.

Между прочим, Г. приписывал свой успех (это слово означает для него, как и для хирурга, выживет ли оперированный после операции) тщательно продуманному манипулированию с денежными суммами. Первая взятка в двадцать тысяч, затем долги Алессандро, который был агентом Г., и, наконец, предложенные Димитриосом пятьдесят тысяч были этапами психологической обработки Булича. Так, например, уплатив из последней суммы долг Алессандро, Булич получал двадцать пять тысяч, почти столько же, сколько у него было в самом начале. Действуя таким образом, Г. надеялся, что разбуженная алчность поможет одолеть страх.

Интересно, что сразу сломать Булича не удалось. Когда он понял, что от него требуется, он, конечно, сначала испугался, но потом впал в настоящее бешенство.

Видимо, у него наконец-то спала с глаз пелена, потому что он несколько раз выкрикнул: „Шпион! Подонок!“ Действительно, после этих слов „барон“ перестал изображать занятого филантропией аристократа и собственноручно подавил бунт. Удар ногой в живот согнул бедного Булича пополам и вызвал приступ рвоты. За ним последовал удар ногой в лицо, после чего, бросив Булича в кресло, Димитриос еще раз объяснил, что у того нет другого выхода.

Все было очень просто: Булич должен был принести карту после работы в отель и положить ее на место на следующее утро; он получал деньги сразу, как приносил карту, которую ему возвращали, сняв с нее фотокопию. Он был строго предупрежден о возможных последствиях визита с повинной в полицию, в то же время было еще раз подчеркнуто, что пятьдесят тысяч ждут его. На этом беседа была окончена.

На следующий день вечером Димитриос получил карту. Отнеся ее Г., который немедленно занялся фотографированием и проявлением пленки, Димитриос вернулся в гостиную и не спускал с Булича глаз до тех пор, пока Г. не дал знать, что карта больше не нужна ему. Затем Димитриос вручил Буличу карту и деньги, и тот, не вымолвив за все это время ни единого слова, удалился.

Г., находившийся все это время в спальне, говорит, что звук захлопнувшейся за Буличем двери был для него слаще музыки. В самом деле, негатив обошелся ему за весьма умеренную цену, притом он уложился в назначенный срок. Если Булич незаметно вернет карту — а в этом не было ничего исключительного, — то получалось, что и волки сыты, и овцы целы.

И в этот момент в спальню вошел Димитриос. Г. тотчас понял, какую ошибку он совершил.

— Позвольте получить то, что причитается мне за работу, — сказал Димитриос, протягивая руку.

Г. посмотрел ему прямо в глаза и согласно кивнул головой. Он очень сожалел о том, что пришел сюда безоружным.

— Вам придется пройти со мной, — сказал он и шагнул к двери.

Димитриос отрицательно качнул головой.

— То, что мне причитается, у вас в кармане.

— То, что у меня в кармане, причитается мне, а не вам.

Ухмыльнувшись, Димитриос достал револьвер.

— Поднимите руки, mein Herr, и держите их на затылке.

Г. подчинился. Сделав два шага, Димитриос остановился. Г. говорит, что только тогда понял грозящую ему опасность.

— И, пожалуйста, без глупостей, mein Herr.

Улыбка вдруг исчезла с лица Димитриоса. Он сделал еще один, последний шаг, и, ткнув револьвер в живот Г., сунул свободную руку в карман его пиджака и вытащил пленку. Потом, отскочив в сторону, сказал:

— Теперь можете уходить.

Г. ушел. Но и Димитриос, в свою очередь, тоже совершил ошибку.

В ту ночь агенты Г. вместе с завербованными по этому случаю уголовниками прочесывали Белград, пытаясь схватить Димитриоса. Димитриос как в землю провалился — больше его Г. никогда не видел.

Вы спросите, что стало с негативом? Вот ответ Г.:

— Когда на следующий день утром стало ясно, что Димитриос ушел от нас, мне — как это ни горько, ведь вся моя работа пошла насмарку — ничего не оставалось, как рассказать о происшедшем одному работнику германского посольства, который был моим приятелем и кое-чем был мне обязан. Спустя два-три дня после этого памятного вечера мне стало известно, что Димитриоса видели вместе с человеком, который работал на французскую разведку, так что германскому посольству представилась прекрасная возможность оказать услугу правительству Югославии. Как вы думаете, могло оно упустить ее?

— Если я правильно понял, — сказал я, — вы поступили вполне сознательно, известив югославские власти о том, что карта побывала в чужих руках?

— К сожалению, у меня не было другого выхода. Будучи новичком в нашем деле, Димитриос совершил непростительную ошибку, выпустив меня живым. Он, наверное, думал, что я, шантажируя Булича, легко опять получу в свои руки карту. Но эта карта теперь не имела для меня никакой цены, во-первых, потому, что секретные сведения стали известны другой разведке, а во-вторых, потому, что, сообщая сведения, уже известные другой разведке, разведчик роняет свой престиж. Конечно, я был очень зол на самого себя. Единственным утешением было только то, что Димитриос получил от французов половину договорной цены за информацию, как будто они догадывались, что она уже устарела. Впрочем, она стала такой чуть позже, после предпринятого мной демарша.