Покоя больше нет. Стрела бога - Чинуа Ачебе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проснувшись утром, Оби сразу направился к матери. Его часы показывали шесть, но было еще совсем темно. Он на ощупь приблизился к ее комнате. Она не спала, так как, когда он переступил порог, спросила, кто это. Оби подошел и сел на кровать, проверив ладонью температуру матери. Из-за болей в животе она спала мало. И еще мать призналась, что перестала верить в европейскую медицину и хотела бы попробовать лечиться у местного доктора.
В этот момент отец зазвонил в свой маленький колокольчик, созывая семью на утреннюю молитву. Войдя с лампой и увидев Оби около матери, он удивился. Появилась Евника в набедренной повязке. Она была последышем и единственная оставалась с родителями. Вот до чего дошел мир. Дети оставляют родителей дома и рассеиваются по всему свету в поисках денег. Для старой женщины, родившей восемь детей, это нелегко. Все равно что жить у реки, а руки мыть слюной.
За Евникой появились Джой и Мерси, дальние родственницы, которых родители прислали к миссис Оконкво обучиться ведению домашнего хозяйства.
Когда сын с матерью снова остались одни, Ханна тихо, терпеливо выслушала Оби, потом встала и сказала:
– Однажды ночью мне приснился плохой сон, очень плохой. Я лежала в кровати, обтянутой белой тканью, и чувствовала, как по моей коже что-то ползет. Я опустила голову и обнаружила, что и половик, и белую ткань – все – пожрала тьма белых термитов. Да, термиты пожрали постель прямо подо мной.
У Оби на макушке появилось странное ощущение, как будто холодная роса.
– Утром я никому не стала рассказывать про этот сон. Я носила его в своем сердце, гадая, что он означал. Я взяла Библию и прочитала Евангелие того дня. Это придало мне немного сил, однако душа все равно была не на месте. После обеда пришел отец с письмом от Джозефа и сообщил, что ты собираешься жениться на осу. И я поняла значение моей смерти в том сне. Тогда я рассказала его отцу. – Ханна помолчала, медленно переводя дыхание. – Мне нечего сказать, только одно. Если хочешь жениться на этой девушке, подожди, пока меня не станет. И если Господь слышит мои молитвы, ждать тебе придется недолго.
Она умолкла. Оби пришел в ужас от того, как резко изменилась мать. У нее стал такой вид, словно она вдруг помешалась.
– Мама! – позвал он, как будто она ушла.
Ханна подняла руку, призывая его молчать.
– Но если ты сделаешь это, пока я еще жива, кровь моя падет на твою голову, потому что я убью себя. – И она в полном изнеможении поникла.
Целый день Оби не выходил из своей комнаты. Время от времени он на несколько минут засыпал. Затем его будили голоса пришедших к нему соседей и знакомых. Но Оби никого не хотел видеть и попросил Евнику говорить, что он плохо себя чувствует после долгой дороги. Оби понимал, что предлог неубедительный. Если он плохо себя чувствует, так ведь это тем более повод навестить его, но он решительно отказался принимать гостей. Соседи и знакомые были уязвлены. Кто-то резал правду-матку, другие старались делать вид, будто ничего не случилось. Одна пожилая женщина даже прописала лечение от недомогания, хотя не видела больного. Долгая дорога, признала она, это мучительно. Нужно принять сильное слабительное и вымыть из живота всякий мусор.
Оби не вышел на вечернюю молитву. Он слышал голос отца, который не умолкал целую вечность. Всякий раз, когда казалось, что молитвы закончены, опять раздавался знакомый голос. Наконец Оби услышал, как несколько человек начали читать «Отче наш». Но все было издалека, так человек в жару воспринимает голоса людей и звуки, издаваемые насекомыми.
К нему в комнату со своей керосиновой лампой зашел отец и спросил, как он себя чувствует. Затем Исаак Оконкво присел на единственный в комнате стул, взял лампу и потряс ее, проверяя керосин. Оставшись доволен звуком, он прикрутил фитиль, и утроба лампы почти поглотила пламя. Оби неподвижно лежал на спине, глядя в бамбуковый потолок. В детстве ему не разрешали так спать. Считалось, что, если спать на спине, по потолку проползет паук и ты увидишь плохой сон.
Оби поражался неуместным мыслям, проносившимся у него в голове во время этого глубочайшего кризиса в его жизни. Он ждал, что отец заговорит, начнет еще одно сражение, желая отстоять свои позиции. Оби переживал не только из-за того, что случилось, но и из-за сделанного им открытия. В своей душе он не нашел ничего такого, что позволило бы ему достойно противостоять сложившейся ситуации. Целый день он изо всех сил пытался возбудить в себе негодование и твердую убежденность, однако ему хватило честности перед самим собой признать, что результат, каким бы убедительным порой ни казался, был искусственным. Чувства как бы возникали на периферии, не из сердцевины, так у мертвой лягушки дергаются лапки, когда через нее пропускают ток. Но Оби не мог принять, что его нынешнее состояние рассудка окончательное, и отчаянно искал чего-нибудь, что вызвало бы неизбежную реакцию. Может, еще один спор с отцом, более ожесточенный, чем первый, потому что правду говорит народ ибо: завидев человека, которого может побить, трус рвется в бой. Оби чувствовал, что сумел бы побить отца.
Однако отец сидел молча, он вовсе не собирался драться. Оби повернулся на бок и глубоко вздохнул. Но и тогда отец ничего не сказал.
– Послезавтра я уеду в Лагос, – проговорил наконец Оби.
– Разве ты не обещал пробыть у нас неделю?
– Да, но, думаю, будет лучше, если я уеду раньше.
После этого опять наступило долгое молчание. Потом отец заговорил, но не о том, что у обоих было на уме. Он начал медленно и тихо, так тихо, что было трудно разобрать слова. Как будто вообще обращался не к сыну. Отец отвернулся, и Оби видел его нечеткий профиль.
– Я был мальчишкой, когда оставил отчий дом и ушел с миссионерами. Отец проклял меня. Я при этом не присутствовал, но братья рассказали мне, как все произошло. Ужасно, когда человек проклинает собственного ребенка. А я был первым его сыном.
Оби никогда не слышал о проклятии. При свете дня и в более благоприятных обстоятельствах он не придал
