Мысли и сердце - Николай Амосов

Оксана в той же позе сидит перед своим экраном. Наверное, она сильно устала — сидит перед экраном уже четырнадцать часов. Боится отойти — а вдруг снова остановка? Закончим — и нужно ее отправить.

Дима что-то записывает в своем листке. Леня на корточках у дренажа. Мария Васильевна, Петро, кое-кто из молодежи...

Снова, в который раз вопрос:

— Как показатели? Дима:

— Порядок. Все готово, анализы взяты. Мы уже хотели за вами идти.

— Начинай, Олег. Качай не быстро, но непрерывно, чтобы кровь не свернулась в трубках. Примерно один шприц за двадцать секунд.

Переливание начато.

— Женя, сколько капель в минуту?

— Колеблется от сорока пяти до пятидесяти пяти.

Молчание. Слышно, как с легким щелчком Олег переключает кран аппарата — от всасывания на нагнетание. Дима непрерывно держит руку на пульсе. Оксана смотрит за электрокардиограммой, чтобы не было какой неприятности.

— Наркоз не углублять?

— Зачем? Ведь озноба нет.

Прошло пять минут. Перелито двести пятьдесят кубиков крови. Кровотечение из дренажа не уменьшилось. Неужели не подействует и это?..

Что же тогда — ждать или раскрывать рану и искать сосуд? Все уже передумано. Почки. Печень. Довольно.

— Сколько мочи?

Женя смотрит на бутылочку, в которую выведен катетер. Она до половины наполнена темно-бурой жидкостью.

— Сорок кубиков за тридцать минут. Дима добавляет:

— Анализ немного лучше.

Что же, это неплохо. Почки работают, — значит, можно кровь переливать. Так боюсь оперировать повторно. Подождем еще. Пока рано отчаиваться.

Олег продолжает качать. Все идет спокойно. Степа — как ни в чем не бывало. Здоровый, что для него пятьсот кубиков! Он утомлен, не спал двое суток. Не подействует ли это вредно на больного? Помнится, я где-то читал, что собаки, которым переливают «утомленную» кровь, засыпают. Пожалуй, это даже полезно. Посмотрим.

Как просто и буднично это совершается. Журналист написал бы: «Героический поступок врача!»

— Михаил Иванович, осталось два шприца до пятисот кубиков. Прекращать? Степа меня опередил:

— Бери еще двести, Олег. Я здоровый, перенесу.

— Степа, молчи! Героем у нас все равно не будешь. Намек?

— Давайте сделаем так: возьмем еще двести пятьдесят кубиков, а потом сразу же перельем ему столько же консервированной. Больной получит полноценную кровь, а Степа — хорошую компенсацию.

Очень разумно предложила Мария Васильевна. Просто забрать у донора семьсот кубиков — это много, а тут часть будет восполнена. В то же время для остановки кровотечения Степина свежая кровь несравненно лучше консервированной. Кстати, ее перелили уже больше литра, и она не помогла.

Венозное давление низкое, перегрузки сердца бояться нечего.

— Как, Степа, голова у тебя не кружится?

— Нет, что вы, все отлично.

— Ну, тогда давайте. Там, в холодильнике, кажется, есть кровь десятидневной давности. Срочно готовьте ампулу, чтобы переливать в ту же вену. Ты не торопись, Олег, пока они приготовят. А как, между прочим, Онипко? Кто его видел вечером?

Петро отвечает, что «ничего».

Мария Васильевна смеется:

— Степа должен литр за него отдать...

А Степа наш между тем внезапно скис. Глаза у него стали медленно закрываться, он чему-то еще противился, потом вдруг уснул. Даже начал похрапывать. Мы все немножко испугались. Дима взялся за пульс, я тоже. Не хватает еще несчастья. Но пульс хороший.

— Измерьте все-таки кровяное давление. Я думаю, что это сказалась усталость, ну и, конечно, кровопотеря. Приготовили кровь? Будить не надо.

Прошло пятнадцать минут после начала переливания. На десятой минуте капли как будто стали реже. Не убедительно.

Ампулу с кровью уже подвесили на штатив. Олег насасывает последний шприц, вводит кровь Саше и прекращает. Начато переливание Степе — частыми каплями, чтобы не затягивать.

— Спит сном праведника. Реабилитировался в глазах общественности и шефа.

В какой-то степени, да, реабилитировался. Но не совсем. Только доказал, что хороший парень. Но будет ли хорошим врачом? Во всяком случае, о том, чтобы выгнать, пока не может быть речи.

— Как перельете кровь, вывезите его на каталке в послеоперационную, пусть спит хоть до утра. Только поглядывайте. Мало ли что бывает.

Теперь все внимание у дренажа. Здесь столпились все. Капли считают сразу несколько человек. Эффект должен сказаться в течение пятнадцати-двадцати минут. Они решающие. Если не уменьшится, то придется оперировать.

— Уже пять минут, как частота капель не превышает сорока.

— Считайте дальше. Леня, прекращай наркоз. Возможно, он и так будет спать от Степиной крови.

Главный счетчик — Женя — кричит:

— Тридцать капель! Так еще не было.

— Было даже двадцать пять. Подожди радоваться.

— Я не видел. При мне ниже сорока пяти не спускалось.

Все устали. Нет сил. Но нужно ждать. Кто-то воскликнул, как заклинание:

— Ну, остановись же, остановись! Не действует: капли падают и падают.

— Нужно пригласить бабку-шептуху. Были такие, которые кровь заговаривали. Моя мама сама видела. Правда, я ей не очень верю, она женщина нервная...

Это Олег. Все смеются.

— Если бы такую бабку добыть, так мы бы ей дали ставку старшего научного сотрудника.

— Что ставка, от себя бы каждый заплатил...

Высказываются всякие предположения. Кровотечение — одна из самых главных бед. Что хочешь заплатишь. Даже из восьмидесяти рублей зарплаты.

Между тем Саша начал двигаться. Просыпается.

— Саша!

Открыл глаза. Бессмысленный взгляд.

— Саша, посмотри на меня.

Несколько беспорядочных движений веками и бровями, потом зрачки уперлись мне в лицо. Узнал. Я это вижу по каким-то неуловимым признакам. Ворочает головой, показывает, что плохо.

— Мешает трубка? Знаем. Подожди немного, скоро вынем.

Да, теперь будем извлекать трубку. Только убедимся, что хорошо дышит. Кажется, есть надежда.

— Лежи спокойно и старайся глубоко дышать. Сосредоточься на этом.

Саша закрыл глаза. Сосредоточивается. Впрочем, это едва ли возможно в его положении. Просто засыпает. Кора мозга быстро истощается и впадает в сон.

— Ну что, Женя, сколько капель?

— Двадцать пять. Уже три минуты.

Неужели кончились наши страдания? Не верится. Так и ждешь, что еще что-нибудь привяжется. Но есть логика и опыт: вероятность новых осложнений невелика. Пока, на эту ночь. Даже моча идет прилично. Если сердце будет работать так же хорошо, то почки справятся.

Только бы кровотечение снова не усилилось! Даже если сохранится такой темп, то это уже не опасно. Через полсуток остановится наверняка. Кровопотеря составит около шестисот кубиков. Терпимо, вполне терпимо.

Ждем еще десять минут. Сходили, покурили на лестнице. Уже говорить ни о чем не хочется. Время перевалило за полночь.

Вернулись. Саша лежит с открытыми глазами и вполне сознательно крутит головой. Видимо, его ужасно раздражает трубка в трахее.

— Давай, Дима, удаляй.

Он залил в трахею раствор пенициллина, потом отсосал его через тонкую трубочку. Саша кашлял. Это хорошо. Из угла глаза вытекло две слезинки. Почему бы? От кашля или от страдания?

Дима извлекает бинт из полости рта. Сколько он туда натолкал! Лицо сразу приобрело нормальные очертания. Теперь его можно показывать кому угодно. Даже Ирине. Вообще это можно сделать через фонарь, пока не увезли. Не хочется идти. Саша двигается и пытается языком вытолкать трубку.

— Все, все, не крутись, вынимаю.

Трубка удалена. Это официальный конец раннего послеоперационного периода. Важнейшие жизненные функции восстановлены.

— Ну как, Саша, можешь сказать словечко? Он сделал попытку, улыбнулся и прошептал:

— Спасибо...

Так нам приятно это первое слово!

Не потому, что благодарит. Спасибо ему, что живой.

Но ему понравилось говорить. Снова шепчет одними губами:

— Клапан вшили?

— Да, да, вшили. Сидит хорошо.

Вздохнул глубоко, с облегчением. Видимо, уже давно думал об этом и терзался в сомнениях. Он хотел только клапан, никаких пластик.

— Скажи что-нибудь громко, голосом. Он морщится и с усилием произносит очень слабо и хрипло:

— Спина устала... стол жесткий...

— Сейчас переложим на кровать.

Еще бы не устать! Привезли из палаты в десять, а сейчас почти час. Пролежал больше четырнадцати часов. Но теперь уже все. Кровать нянечки уже завозят. Скрипят колесики. Не смазаны, как всегда. Не важно!

— Возьмите в последний раз анализы и вывозите в палату.

Нет смысла задерживать его в посленаркозной. Я рад. Пойду все-таки покажу его Ирине через фонарь. Раю по праву пустят в палату, а она когда его увидит? Может быть, очень нескоро.

А может, и никогда. Такое еще возможно.

Быстро поднимаюсь на третий этаж. Стучу в дверь лаборатории. Она сразу же открывает. Испугана.

— Что-нибудь случилось?

— Наоборот, все хорошо. Пойдемте, я покажу вам его через фонарь, пока он еще в операционной.