Самоанализ - Карен Хорни

Очевидно, он и в самом деле мог быть таким, потому что со времени данного эпизода прошло уже шесть лет и его страхи практически исчезли. Этот результат напоминает собой то, чего достиг Джон, преодолевший свои головные боли, но все же его следует расценить иначе. Как отмечалось, головные боли Джона являлись симптомом периферическим. Это можно утверждать на основании двух фактов: будучи довольно редкими и несильными, они не особенно беспокоили Джона, и они не приобрели никакой вторичной функции. Истинные проблемы Джона, как это выяснилось в ходе дальнейшего анализа, лежали в другой области. С другой стороны, страхи Билла являлись следствием серьезного конфликта. Они мешали его активности в жизненно важных сферах. Головные боли Джона исчезли, никак не изменив его личность, если не считать чуть лучшего понимания причин своего гнева. Страхи Билла исчезли потому, что он увидел их источник в определенных противоположных наклонностях своей личности, и, что важнее, еще потому, что он сумел эти наклонности изменить.

Здесь вновь, как и в случае с Джоном, результаты выглядят более значительными, чем усилия, затраченные на их достижение. Но при более внимательном рассмотрении несоответствие оказывается не столь велико. Действительно, Билл сравнительно легко сумел не только избавиться от своих расстройств, достаточно серьезных, чтобы в конечном счете поставить под сомнение его карьеру, но и осознать в себе несколько весьма важных особенностей. Он увидел, что, создавая для себя и других несколько обманчивый образ, он был гораздо более честолюбив, чем признавался в этом себе, что он стремился достичь своих честолюбивых целей с помощью остроумия и обаяния, но не упорным трудом. Но оценивая этот успех, мы не должны забывать, что Билл, в отличие от Джона и Гарри, был, по сути, психически здоровым человеком, правда, не без умеренных невротических наклонностей. Его честолюбие и потребность «выходить сухим из воды» не были глубоко вытеснены и не имели ригидного навязчивого характера. Его личностная организация была такова, что он смог значительно изменить эти наклонности, как только их осознал. Оставив на минуту попытку научного объяснения затруднений Билла, его можно охарактеризовать как человека, пытавшегося максимально облегчить себе жизнь и сумевшего сделать ее лучше, осознав, что этот способ не годен.

Инсайты Билла оказались достаточными, чтобы устранить некоторые наиболее сильные страхи. Но даже и в этом весьма успешном кратковременном самоанализе многие вопросы остались открытыми. Каков был истинный смысл ночного кошмара Билла, когда ему приснилось, что его сбрасывали с моста? Было ли ему необходимо оставаться наверху одному? Не хотелось ли ему самому столкнуть других вниз, поскольку он не выносил никакой конкуренции? И не потому ли он так боялся, что другие могут поступить с ним точно так же? Был ли его страх высоты только страхом потери достигнутого положения или это был также страх упасть вниз с высоты фиктивного превосходства, как это обычно бывает при фобиях подобного рода? Далее, почему он не выполнял всей той работы, которая соответствует его способностям и его честолюбию? Проистекала ли эта леность только из его вытесненного честолюбия или же он чувствовал, что, если будет прилагать должные усилия, это уменьшит ощущение собственного превосходства — ведь только посредственным людям надо работать не покладая рук? И почему он так мало вкладывал души в отношения с другими? Не был ли он чересчур погружен в себя? Или, быть может, он слишком презирал других, чтобы испытывать к ним искренние чувства?

Насколько необходимо с точки зрения терапии продолжать заниматься обсуждением всех этих дополнительных вопросов, мы сейчас выяснять не будем. В случае Билла очевидно, что небольшой проделанный анализ имел гораздо более глубокие последствия, чем устранение явных страхов. Возможно, этот анализ привел в действие нечто, что можно назвать благотворным кругом. Осознав свое честолюбие и намного больше работая, он действительно подвел бы свое честолюбие под более реалистическую и прочную основу. Тем самым он почувствовал бы себя более защищенным и менее уязвимым, лишенным надобности «пускать пыль в глаза». Отказавшись от фальшивого фасада, он почувствовал бы себя менее напряженным и не так боялся бы разоблачения. Все это могло бы значительно углубить его отношения с другими людьми, а такое улучшение дало бы ему ощущение большей безопасности. Такой благотворный круг может быть приведен в движение даже при неполном анализе. Если бы анализ вскрыл все эти незатронутые моменты, он, несомненно, оказал бы такое воздействие.

Последний пример уводит нас еще дальше от настоящего невроза. Он содержит анализ нарушения, вызванного прежде всего реальными проблемами в конкретной ситуации. Том работал ассистентом у известного клинициста. Он проявлял глубокий интерес к своей работе и пользовался благосклонностью своего начальника. Между ними завязалась искренняя дружба, и они часто вместе обедали. Однажды после одного такого обеда у Тома возникло легкое расстройство желудка, которое он приписал исключительно пище, не придав этому случаю никакого значения. Но после следующего обеда с начальником он почувствовал тошноту и дурноту. Его желудок обследовали, но ничего патологического не обнаружили. Затем расстройство повторилось в третий раз, теперь уже вместе с болезненной чувствительностью к запахам. И только после этого он обратил внимание на то, что все эти расстройства случались, когда он обедал с начальником.

И в самом деле, с некоторых пор он стал чувствовать себя неловко наедине с ним, не находя порой темы для разговора. И он знал причину. Проведенная им исследовательская работа привела его к выводам, противоположным взглядам начальника, а за последние недели он еще более удостоверился в своих данных. Он хотел поговорить об этом с начальником, но все никак не отваживался. Он сознавал, что откладывает такой разговор со дня на день. Его начальник, человек пожилой, придерживался довольно твердой позиции в научных вопросах и не терпел никаких разногласий. Том попытался откинуть в сторону свою озабоченность, говоря себе, что все решит разговор по душам. Он рассудил, что если расстройство желудка имеет отношение к его страхам, то эти страхи должны быть куда сильнее, чем он в этом сам себе признавался.

Он чувствовал, что так оно и было, и тотчас получил этому два доказательства. Первое заключалось в том, что стоило ему подумать о шефе, как ему тут же становилось дурно, точно так же, как после обедов. Другое было связано с внезапным пониманием того, что именно послужило началом такой его реакции. Во время обеда, когда впервые возникла эта «болезнь», начальник с осуждением высказался о неблагодарном предшественнике Тома. Он выразил возмущение молодыми людьми, которые сначала многому у него научились, а затем не только покинули его, но даже забыли о его существовании. В тот момент Том испытывал к начальнику только симпатию. Он вытеснил мысль, что начальник и в самом деле не мог вынести того, что предшественник Тома пошел своим, независимым путем.

Таким образом, Том понял, что просто закрывал глаза на существующую опасность, и осознал степень своих страхов. Его работа создавала реальную опасность хорошим отношениям с шефом и, следовательно, угрожала его карьере, ведь начальник и в самом деле мог выступить против него. При этой мысли он почувствовал что-то вроде паники и подумал, не будет ли для него лучше еще раз проверить свои выводы — или даже вообще о них забыть. Мысль об этом только мелькнула в его мозгу, но в это мгновение ему стало ясно, что это был конфликт между научной честностью и карьерой. Вытесняя свои страхи, он следовал страусиной политике, целью которой было избежать необходимости принять решение. Осознав это, он испытал чувство свободы и облегчение. Он понимал, что это будет трудное решение, но нисколько не сомневался, что оно окажется в пользу его убеждений.

Эта история была рассказана мной не как пример самоанализа, а просто как пример того, сколь велико бывает искушение не быть честным с самим собой. Том был моим другом и необыкновенно уравновешенным молодым человеком. Даже если у него и были некоторые скрытые невротические тенденции, такие, как потребность отрицать какие-либо страхи, тем не менее они не делали его невротичным человеком. Наверное, можно возразить, что сам факт его бессознательного уклонения от решения был выражением более глубокого невротического расстройства. Однако резкой границы между здоровьем и неврозом не существует — многое зависит от того, как расставить акценты, а потому, пожалуй, будет лучше оставить этот вопрос и считать Тома человеком вполне здоровым. В таком случае этот эпизод будет представлять собой ситуационный невроз, то есть невротическое расстройство, вызываемое прежде всего конкретной проблематической ситуацией и продолжающееся лишь до тех пор, пока конфликт не будет осознан и разрешен.