Чужаки - Андрей Евпланов

— Кто возьмет?

— Есть тут такой Хренков. Он и плотник, и печник, а то и Степанида может сложить печку. Она это делает даже лучше Хренкова. Я когда-то тоже пробовал, но они все-таки лучше.

— Значит, за все про все, считай, рублей восемьдесят, — прикинул Федор Христофорович.

— Шестьдесят пять, — отрезал Пиккус. — Кирпич я даю бесплатно.

— Спасибо, — сказал. Варваричев. — Спасибо.

— Не стоит благодарность, — сказал эстонец. — Вам еще придется выложить порядочный сумма. Все рамы нужно менять, потому что старые, прогнили. Шесть окон — шесть рам по двадцать рублей каждая. Итого: сто двадцать рублей.

— Вместе с работой? — спросил Федор Христофорович.

— Само собой, — ответил Пиккус. — Наличники — это особая статья… Затем два бревна спереди… Их съел жук, а стало быть, нужно менять. Бревен у меня не имеется, но можно попросить в совхозе, а за работу я возьму двадцать рублей. Теперь крыльцо… Того и гляди провалится и можно сломать нога или даже шея… Нужно колотить новое. С перилами хотите или так?

— С перилами, если можно, как положено…

— Тогда тридцать рублей с моим материалом. А перекрыть крыша будет стоить — сотню. Лучше крыть шифер, но его у нас в районе нет. Есть рубероид, но нужно заплатить шофер, чтобы привез.

— Итого? — бодро подхватил Федор Христофорович.

— Не будем забегать перед, но как минимум — двести, — сказал Пиккус и, заглянув в свою записную книжицу, продолжал — В сенях нужно перестилать пол. Это будет стоить двенадцать рублей, но за доски придется давать дорого. Тут один продает… Жилые комнаты тоже станут в копейка…

— Это потом. Не все сразу, — замахал руками Федор Христофорович.

— Потом, может, не будет Пиккус или деньги, или хозяин, — глубокомысленно подметил эстонец. — Все равно, как говорится, один черт платить. Значит, сто пятьдесят — работа. Плюс обои и краска. Значит, готовь хозяин за все шестьсот пятьдесят пять рублей.

— Ну что ж, — вздохнул хозяин, — раз уж взялся за гуж…

— Правильно, — подтвердил эстонец. — И вот еще какая штука… Вы, наверно, захотите мне помогать. Это пожалуйста. Я человек не молодой, и мне нужен помощник, но предупреждаю, что больше десяти рублей в день я вам платить не смогу.

— Как это? — не понял Федор Христофорович.

— Если не согласны на эту сумму, то я найму другой человек.

— Согласен, согласен, — поспешил ответить Варваричев, хотя так и не понял, о чем идет речь.

— Вот и хорошо, — Пиккус был, кажется, доволен. — Работать будете на себя и еще получать денежки.

Федор Христофорович никак не мог настроиться на хозяйственный лад. Но Пиккус настоял на том, чтобы не откладывать дело в долгий ящик, а начинать ремонт немедленно. Для начала хотя бы поднять осевший угол дома. Он все обдумал и взвесил, и теперь ему нужны были камни и домкрат. Домкрат позаимствовали у Генки Чупрова, который как раз заявился домой, чтобы перекусить, а заодно и отдохнуть после бессонной ночи. Он даже вызвался помочь старикам и предоставил в их распоряжение свой ЗИЛ.

Хуже обстояло дело с камнями.

— Хорошо бы иметь дикий камень, раппакиви, как у нас говорят, — рассуждал эстонец.

Все соглашались, но никто не знал, где найти такой камень.

— В Эстонии этого добра хоть пруд пруди, — вздыхал Пиккус. — Плюнуть нельзя, чтобы на него не попасть. Прежде чем огород вскопать, тонну камней выгребешь, а тут совсем нету…

— А почему называется дикий? — полюбопытствовал Васятка, который увязался помогать своему дяде Гене. — Разве бывает еще и домашний?

— Домашний не бывает, а искусственный есть — кирпич, например. А этот природный…

— Бульник, что ли?

— Может, и так, только побольше…

— Так ведь этих бульников на речке, у моста, дополна, — обрадовался мальчуган.

Геннадий завел свой ЗИЛ и повез всех к мосту. Там, на быстрине, действительно, было полным-полно валунов разного калибра. Пиккус выбрал несколько средних и приказал Генке и Федору Христофоровичу погрузить их в кузов. Они промокли до нитки, продрогли, пока выковыривали камни со дна реки и волокли их к машине, но с заданием справились. Васятка все время вертелся у них под ногами, так что Геннадию пришлось пару раз даже прикрикнуть на него.

— Надо же, дом, как машину, поднимают, — восхищался мальчишка, когда Пиккус подсунул домкрат под дом и велел Геннадию качать.

Это и впрямь было забавно. Все соседи собрались смотреть, как Эйно и старый полковник курочат столетний чупровский дом. Кто посмеивался, кто качал головой, дескать, чудаки да и только, а кто и плечами пожимал, мол, зря затеяли, все равно толку не будет, это как новый кафтан со старыми дырами. Но Пиккус держался уверенно, и Геннадий старался на совесть. Ему было любопытно, что из этого выйдет.

А вышло все, как задумал эстонец. Когда дом выровнялся, он подложил под угол камни и вынул домкрат. Зеваки были разочарованы: ничего не обвалилось, не треснуло, не рухнуло. Они еще немного постояли и разошлись по домам. А неутомимый Пиккус стал мастерить возле крыльца нечто вроде верстака или козел. Геннадий хотел было ему помочь, но тут пришла Степанида и позвала сына, а заодно и внука обедать.

— Ты, Генаша, не больно на них ломайся, — сказала старуха, когда они сели за стол. — Люди скажут, обвели Чупровы старого человека вокруг пальца, развалюху ему всучили, а теперь к нему подмазываются, чтобы деньги назад не потребовал.

— С каких это пор, мать, тебя интересует, что там кто скажет, — усмехнулся Генка. — Прежде ты всегда своим умом жила.

— Вот и дожила до того, что всяк, кому не лень, куском да углом попрекает.

— Скажешь тоже, мать… У кого язык повернется попрекнуть тебя.

— Язык, он без костей. Мне не привыкать — какая старуха не в тягость. А вот за тебя сердечко болит. Все-то у тебя мараным наверх получается. Подумай, Геннадий, кабы тебе боком не вылезло твое гулянье. Подумай.

— Ладно, маманя, уговорила, — попытался перевести разговор на шуточный лад Генка.

Но Степанида не знала и знать не хотела шуток. Она открыла гардероб, выдвинула ящик, достала из-под белья пачку червонцев и положила ее на стол перед Генкой.

— Вот, Гена, положи на книжку. Это твои… За дом. Пригодится на черный день.

Генка глянул на пачку, но не притронулся к ней.

— На кой они мне? Не требуется… Возьми себе.

— Деньги твои по закону. Мне они не нужны, я старая…

— Брату отдай. Ему нужнее.

— Деньги твои — ты и отдай, — отрезала Степанида.

Она взяла пачку со стола и засунула ее в карман Генкиной телогрейки, дескать, знать ничего не знаю, бери и все тут.

С этими самыми деньгами он и поехал в мастерские. Подкатил к воротам и с ходу просигналил три раза. Так он всегда приветствовал брата, когда видел где-нибудь его трактор.

Николай не спеша подошел к машине, сплюнул под колеса окурок:

— Здорово, братан. У тебя патрубок метра на полтора найдется?

— Вечером привезу. И вот еще что… — Генка замялся, достал из кармана деньги и протянул их Николаю. — Возьми эти башли себе… Купи там чего нужно Ваське, Клавдии…

— Перебьется Клавдия, — сказал Николай и заложил руки за спину, чтобы ненароком не взять денег, — а тебе жениться нужно, хозяйством обрастать.

— Бери, все одно спущу. Ты меня знаешь.

Николай неодобрительно покачал головой, потом зачем-то поднял капот Генкиного ЗИЛа, глянул в мотор, как будто хотел там найти ответ на вопрос «как быть с деньгами?», наконец опустил капот и сказал:

— Давай сюда свои капиталы. Пусть у меня хранится до поры до времени приданое твое, вроде как в сберкассе.

Он взял деньги, послюнявил палец, пересчитал бумажки и уже собрался уходить, но Генка сказал вдруг:

— Постой. Дай мне червонец. В Калинники на танцы сегодня едем…

— Обойдешься, — сказал Николай и пошел туда, откуда появился. И уже у самых ворот он обернулся и крикнул Генке:

— Патрубок не забудь привезти, чертяга.

Тем временем Пиккус успел намахаться топором да молотком так, что уж руки у него не поднимались. Все-таки возраст. Федор Христофорович только гвозди ему подавал и то уморился. Солнце шпарило, как в середине лета, и негде было от него укрыться. Хотелось пить, да и голод давал о себе знать.

— Шабаш, — сказал наконец Пиккус. Он вогнал топор в стену дома, стащил с головы свою шапку с помпоном и отер ею пот с лица. — Давай, хозяин, обед.

Федор Христофорович часто заморгал, метнулся в дом, но эстонец остановил его:

— Куда вы? Там ведь нет обед.

— Нет обед, — признался Варваричев. От общения с Пиккусом он и сам теперь заговорил, с акцентом. — И как это я так опростоволосился…

— Нет беда, — улыбнулся эстонец. — Вы человек городской и не знаете деревенский обычай кормить работник. В городе не принято кормить сантехник или телевизионный мастер. Я это понимаю, но с другими так нельзя будет. Это ведь не просто еда, а такое правило, можно сказать уважение. Человек может обидеться, если его не пригласить за свой стол. Нужно хоть чем, но непременно угостить: пусть даже килька в томате, если другой еды нет. Он не станет обижаться, своего еще принесет, но за стол посадить надо.