Ядовитый воздух свободы - Блейк Анна

Глупец.

Он не узнавал себя. Будто, переступив порог кабинета психотерапевта, он очутился в собственном отрочестве. Где его уверенность? Где его опыт? Где он сам? Все осталось за дверью. Здесь же появился другой человек. Может… может, это он настоящий?

Боже упаси.

— Я пришел потому, что должен, доктор Баррон, — наконец сказал он.

— Вы могли отказаться.

— Не мог. Я хочу узнать, что случилось с моей матерью. И кто ее убил… — Аурелия чуть заметно кивнула, будто поощряя его. — Я пришел потому, что пришло время разобраться в этом дерьме.

Луи умолк. Изнутри поднималась слепая полузабытая ярость. Он злился на себя, на доктора, на Грина, на этот город. На собственную беспомощность. Это было тридцать пять лет назад. Он почти прожил жизнь, добрался до экватора, построил карьеру, женился и развелся, но так и не разобрался в самом главном. Так и не нашел свою мать. И кому он будет врать, что приложил максимум усилий?

— Я почти не помню ее, — негромко начал Луи, чувствуя, как с каждым словом рассасывается дурацкий комок в груди. — Я помню только, что она была самой красивой. Пахла сладко. Жасмином. Я помню, как лежу в постели, а она сидит рядом. И улыбается. И… да, кажется, она пела. Пела мне колыбельную. Я больше не слышал нигде такой мелодии. У нее был тихий и приятный голос. А еще я помню глаза. Большие, внимательные. И кожа лица… она мне казалась идеальной. Я тянулся к ней, хотел прикоснуться, но мама не позволяла. Я помню, как…

И замолчал. Надолго замолчал. Аурелия ничего не говорила, но это было удивительно. Удивительно молчать с ней. Он впервые остался с ней наедине и впервые позволил себе поднять столь интимные вещи в разговоре с незнакомым человеком. Он знал, кто она. Но доверял ли? Думал, что нет. А на самом деле — да. В этом и есть власть психотерапевта над пациентом? В том, что ты впадаешь в детское состояние, неожиданно для самого себя вытаскиваешь из глубины души такие вещи, о которых не думаешь, которые не помнишь и которые, как кажется, не имеют значения во взрослой жизни. Обескураженный происходящим, Луи пользовался затянувшимся молчанием, чтобы подумать. Нужно ли подвергать все сомнению? Критиковать себя за каждый шаг? Если сейчас он чувствует именно так, что в этом плохого?

В глазах прояснилось, на душе стало чуть легче.

— Да, доктор Баррон, — уже спокойно и почти по-деловому произнес адвокат. — Мы должны выяснить, что там происходило. С какого вообще возраста ребенок способен помнить информацию?

— Есть гипотеза, что восприятие начинает работать еще до рождения, месье Берне.

— То есть я могу вспомнить все?

— Такое бывает. Вопрос, что решит вывести на свет ваша психика, а что сохранит. Если хотите, можем представить, что вы пришли сюда не из-за расследования. А просто так. И мы просто исследуем вашу психику. Вы знакомитесь с собой. Со своими реакциями, своим прошлым.

Он улыбнулся.

— Я никогда не был в терапии, доктор Баррон. Только профессиональные собеседования на профпригодность.

— Подумайте об этом до нашей следующей встречи.

— И когда она?

— У меня есть окошки в восемь вечера. Среда, пятница, суббота и понедельник.

Луи удивился.

— Четыре раза в неделю? Не многовато?

— К гипнозу нужно подготовиться. Я не рискну погружать вас в бездну, не понимая, с чем имею дело. А вам нужно дать хотя бы два дня, чтобы прийти в себя и подумать обо всем, что здесь будет происходить. О том, что вы чувствовали сегодня.

— Не думал, что все так… серьезно.

Янтарные глаза Аурелии блеснули. Луи невольно залюбовался ее строгим лицом.

— Я хочу найти убийцу матери, — сказал он, не дождавшись реакции от психотерапевта. — Любой ценой. Может быть, мы можем попробовать? Без подготовки? Я выдержу.

Доктор Баррон ответила не сразу. Она внимательно изучала его лицо, позу, в которой он сидел. Луи чувствовал, как горит кожа под ее пристальным взглядом, сомневался в своем намерении, но понимал, что выхода нет. Да и что может с ним случиться? Что такого он узнает?

— В пятницу, — наконец сказала она.

Некоторое время спустя

Луи вышел из кабинета Аурелии освеженным. Они проговорили еще тридцать минут. Ну, скорее, он говорил. Рассказывал про отца, про мать, про детство, про то, как выбрал профессию адвоката, и про то, как планировал свою жизнь. Напряжение первых минут испарилось. И теперь ему казалось, будто кто-то снял с плеч тяжелый пыльный мешок. Достойное завершение сложного рабочего дня. К тому же он уже должен был получить ответы на адвокатские запросы по поводу структуры холдинга Самвела Дженкинса. Берне предвкушал диалог с бизнесменом, но понимал, что для ведения подобных допросов ему нужно обложиться бумажками. Он не следователь и не имел права опрашивать свидетелей. А это значит, его долг заключался исключительно в том, чтобы свести Дженкинса и Грина. С учетом того, что эти двое друг друга не очень любили, задача была не самой простой, но вполне осуществимой.

Берне понимал, что своим вмешательством нарушает закон. Но уже продумал алгоритм действий в случае, если его активность кому-то не понравится, и успокоился. В крайнем случае он попросит Грина подать рапорт о привлечении сотрудников центрального управления, как только появятся зацепки, и уже через них подключится в качестве консультанта. Чтобы на бумаге было все чисто.

Он дорожил своим положением и безупречной репутацией и не планировал терять ни в доходах, ни в количестве обращений.

Из клиники доктора Луи Берне поехал прямиком домой. Жил он, естественно, в Деловом квартале. Год назад купил просторную трехкомнатную квартиру с окнами в пол и чудесным видом на реку и старую половину, а к ней доступ на закрытую парковку. Закрытые в специальный пластиковый конверт и опечатанные документы уже ждали его в защищенном металлическом ящике для корреспонденции, который висел рядом с дверью. Берне поставил его в день переезда, снабдил кодовым замком, который можно было перенастраивать бесконечное количество раз, и приучил всех, с кем работал, привозить важные документы сюда. На ящик была направлена скрытая видеокамера, которая писала картинку на жесткий диск и одновременно передавала по сети на удаленный сервер. А еще он настроил особую сигнализацию.

Словом, сделал для безопасности все что мог.

Парой коротких движений Берне привел кодовый замок в нужное положение, вытащил пластиковый конверт и открыл дверь, приложив руку к особому пространству над ручкой. У него имелись ключи, но порой удобнее было использовать отпечаток пальца или ладони. Как сейчас, например. Дверь тихо щелкнула, в квартире вспыхнул свет. Берне закрыл дверь, бросил документы на специальный столик и протяжно выдохнул. Провел рукой по темным волосам, подумал, что нужно сходить в душ, а потом садиться за работу.

Здесь никого не было, только музыка и чистота. Просторная, богато и со вкусом обставленная квартира одинокого, хорошо зарабатывающего мужчины. Он поставил чайник, сходил в душ, наскоро смыв с себя усталость и накопившееся за день напряжение, переоделся в домашний костюм и, заварив себе крепкого чая, сел за обеденный стол с закрытым пластиковым конвертом в руках. Непрозрачный, как обычно, герметично закупоренный, как обычно. Взяв тонкий нож для бумаг, адвокат срезал тонкую пленку и клемму с печатью, отложил их в сторону, вскрыл конверт и вывалил на свободную руку небольшую пачку документов, собранных его помощниками за день. Сырая информация, которую ему предстояло обработать. Счета, финансовые потоки, зарегистрированные компании Самвела Дженкинса. И, он надеялся, имена и фамилии тех, кто оплатил работы по реконструкции. И тех, кто, быть может, мешал этим работам. Хотя последнее вряд ли.

Дженкинс управлял целым холдингом, в который входило с десяток разномастных контор. Почти все фирмы были зарегистрированы в Треверберге и обслуживали ведущие строительные организации, поставляя либо материалы, либо людей. На территорию Спутника-7 официально имели вход четыре компании: «Дженкинс Обслуживание», «Дженкинс Реконструкция», «Дженкинс Дев» и «Дженерал Дев». В последней свои доли имели две головные тревербергские компании. В распределении юридических лиц адвокат схемы не заподозрил. Скорее, компании создавались для простоты управления, а не для уклонения от налогов. Треверберг самым строгим образом относился ко всему, что так или иначе связано со строительством, ввел с десяток разных лицензий и сертификаций. И проще было разделять компании, чем объединять их.