Пресвитерианцы. Вторая армия - Василий Кленин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кикучи несколько раз глубоко вдохнул. Но это был еще не конец отповеди.
— Или ты думаешь, я сижу здесь, в своем углу, и не знаю о том, что творится у вас на севере? Как ты изначально пытался использовать и продать Южную армию?
В зале повисла нехорошая тишина. Даже Гванук немного отвлекся от ковыряния своих душевных ран — такая тяжесть придавила его.
— Ты забываешься, господин Канетомо, — поджав подбородок, тихо ответил Хисасе. — Всё, что я делал — было продиктовано лишь моей верностью дому Сёни. Но боги указали мне мою ошибку. Те, кому я верил, отправили меня в темницу. А тот, в ком сомневался — возвысил меня до звания сюго… Какового мой дом не имел никогда… Ты спрашивал меня: станешь ли ты сюго провинции? Так я тебе отвечу: ничего не требуй и не проси. Просто докажи свою верность генералу Ли и Южному двору. Сам. И не прикрывайся именами отца и дела.
Гванук вскинулся. «Генералу Ли и Южному двору»! Здесь не было нужды льстить старому генералу. Значит, квадратный самурай сам, по личному почину поставил имя главнокомандующего впереди! Об этом надо обязательно сообщить сиятельному.
— На этой стороне ценят верность, — продолжил Мацуура. — Верность в делах. Так что докажи ее — и будешь возвышен.
Канетомо Кикучи долгое время молчал. Косился на спасенного сына, хмурился.
— Так не пойдет. Мой дом многое сделал для Южного двора — мы заслужили это право.
— Тогда тебе придется самому идти в Хакату и говорить об этом главнокомандующему Ли Чжонму.
Кикучи резко, со свистом втянул воздух. И вдруг повернулся к сидевшему чуть в стороне полковнику Ли Сунмону.
— Я вообще не понимаю, а почему за нашего истинного императора воюют чосонцы?
Гванук замер. Полковник Ли был, пожалуй, лучшим командиром в Южной армии. Но только командиром. В дела политики он никогда не лез, ему хватало достойного исполнения приказов генерала. Что он сейчас скажет?
— Не знаю, господин, Кикуче, — с искренней улыбкой ответил Ли Сунмон. — Возможно, потому что не нашлось достаточно верных и смелых ниппонцев?
…Договор был заключен.
Даже сурового Канетомо устыдил ответ полковника Ли. Конечно, тот не оставлял надежд заполучить пост наместника провинции, поэтому готовил посольство в Хакату. Хисасе Мацуура намекнул ему, что хороший подарок наверняка смягчит сердце чосонского генерала.
— Шелка? Серебро? — с кривоватой усмешкой уточнил Кикучи.
— Насколько я знаю старика, тот гораздо больше обрадуется, если ты подаришь ему бронзу или железо, — ответил Мацуура и радостно осклабился, увидев, как вытянулось лицо даймё. — Вообще, лучше тебе найти того чосонского мальчишку, что сидел неподалеку от меня на переговорах. Не смотри на его возраст, это близкий человек генерала. И он точно знает, какой подарок больше всего порадует сердце старого генерала. Этой Южной армии требуются порой очень странные вещи…
— Я им что, торгаш какой-то?
— А вот такие речи ты в Хакате забудь. Южный двор сильно изменился, господин Канетомо. Император Го-Камеяма через своего генерала даровал купцам и мастерам города равные права и большие привилегии. Торговцы — большие и уважаемые люди при Южной армии. Так что ты поищи мальчишку…
«Мальчишка» же слонялся по самым темным закоулкам замка, прячась от красавицы Айдзомэ и молясь предкам, чтобы войско Мацууры поскорее уже двинулось в Хакату. Как назло, в темных закоулках в голову лезли стихи, которыми адъютанта пичкал толстый Ивата. Стихи эти и тогда нравились юноше, но только теперь они раскрылись по-настоящему, словно, ночные бутоны под утренним солнцем. Каждая строчка ранила в самую душу.
«Может, всё дело в стихах? — задумался Гванук, глядя в причудливую сеть трещин на старой стене. — Заразил меня чем-то толстяк Даичи…».
Живот страдальчески заурчал… Он же не ел сегодня вообще! Гванук вздохнул, отвернулся от подвальной стены и двинулся по коридору в поисках чего-нибудь съестного. Лучше всего было идти к канонирам. У Псов всегда накормят и напоят. Только вот чосонцы расположились за пределами внутреннего замка; придется топать через центральный двор…
«Вдруг встречусь с ней?».
Гванук не сразу понял, что подумал об этом… с надеждой. Он так старательно прятался от Айдзомэ все эти дни, но на самом деле хочет одного — увидеть ее.
— Что же это за болезнь такая, что самого тянет к боли? — вздохнул адъютант.
Он был далеко не мальчик (хоть, и уродился мелким) и хорошо знал, что такое постыдный зов плоти. В Чосоне он его даже не раз удовлетворял. Но здесь что-то совсем другое. Его не тянуло к женщине. Его тянуло только к Айдзомэ. К стыдливой принцессе с нежным голосом и улыбкой темной полуночи. Всех же прочих женщин хотелось еще меньше, чем обычно. Совсем не хотелось!
— Надо уезжать, — пробормотал он, встряхнув голову, перешел на крытую галерею и наткнулся принцессу, куда-то бодро семенящую мелкими шажками.
— Госпожа… — Гванук еле подавил трусливое желание развернуться и бежать прочь. Поклонился.
— Мой защитник, — печальное лицо и опущенный взгляд. — Ты избегаешь меня? Я чем-то тебя обидела?
— Что ты! — О чувствовал, как щипучая, как южный перец, краска заливает его лицо. — Просто… Просто не хочу компрометировать тебя, госпожа, перед злыми языками.
Сказал и тут же со злости чуть себе язык не откусил! Что ты ляпнул, дурачина! Слуга и сын слуги не хочет скомпрометировать жену и невестку высокородных князей⁈ Она же сейчас рассмеется ему в лицо! Безродный выскочка посмел подумать, что может стать угрозой репутации аристократки?
— Ты не можешь бросить на меня тень, — негромко сказала принцесса. — В день, когда ваше воинство брало приступом замок Асо, когда кругом царило законное насилие и смерть — ты встал на мою защиту. С мечом наголо. Рискуя жизнью. Ничего не прося взамен.
Айдзомэ подошла к Гвануку — близко-близко! — и положила свою ладонь на его, нервно стискивающую пояс.
— Такой человек, как ты, не может бросить на меня тень.
Полуночная тень рассекла ее белоснежное лунное лицо.
— Так?
В груди О сердце колотилось о ребра, требуя выхода. На лбу выступила испарина. Ему хотелось упасть на пол и целовать деревянные гэта на ее тонких ступнях.
— Так… — тихо и испуганно
