Татьяна Пельтцер. Главная бабушка Советского Союза - Андрей Шляхов

– Не копируйте Миронову! – вторил Топорков. – Ищите свой образ!

У Татьяны голова шла кругом. Черт их разберет, дорогих руководителей. То играй, как Миронова, то забудь про Миронову… Но она все же взяла себя в руки и задумалась над тем, как бы ей сыграть кого-то, не хуже Мироновой, но по-своему, так, чтобы никому не подражать. Ей вспомнился один старый номер из программы отцовского театра миниатюр в Харькове. На первый взгляд ничего особенного – банщица обсуждает тех, кто ходит мыться, то и дело вставляя: «вот уж сейчас ей косточки перемою!». Но каков характер! Противоречивый, можно сказать – глубокий. С одной стороны – сплетница, с другой – добрая душа, сначала перемоет косточки, а потом пожалеет. Есть над чем поработать.

Для театра писали талантливые литераторы, такие, например, как Виктор Ардов, Леонид Ленч, Николай Погодин, Юрий Олеша… Но Татьяне было неловко просить кого-то из них написать для нее сценку на основе той старой, дореволюционной. Еще откажут, и будет неловко. Сценку ей написал отец.

К показу «Банщицы» Татьяна готовилась очень ответственно и втайне ото всех. Решила про себя, что если уж и ее банщица никому не понравится, то она уйдет из театра. Первый блин комом – ладно, второй – куда бы ни шло, но если три блина подряд выходят никудышными, то самое время задуматься о том, умеет ли вообще пекарь печь? Выбрав паузу между репетициями, Татьяна показала Петкеру и нескольким актерам свою сценку. Когда закончила, то замерла ни жива ни мертва в ожидании приговора.

– Хорошо, очень хорошо, – после небольшой паузы, показавшейся Татьяне вечностью, похвалил Петкер. – Вот теперь и соли, и перца сколько нужно. Включаем в программу!

Амплуа Татьяны Пельтцер в Театре эстрады и миниатюр можно было назвать так: «женщина из народа, с острым языком, крепкими руками и добрым сердцем». Банщица, управдом, почтальон, уборщица, булочница… Сколько их было – и не перечесть. Однажды в трамвае Татьяна услышала за спиной шепот: «Вон артистка стоит из эстрадного театра, смешная…». Когда тебя начинают узнавать в трамвае, можно с полным правом считать себя народной артисткой.

– Ах, папаня, вы и не представляете, как я счастлива! – говорила отцу Татьяна. – Я наконец-то нашла свой театр!

До ее прихода в театр, который она в полном смысле слова сможет называть «своим», оставалось семь лет. Но тогда, в 1940-м, Татьяне Пельтцер казалось, что Театр эстрады и миниатюр – это навсегда.

– Вот и славно! – радовался отец. – Теперь еще бы мужа найти…

– Хватит с меня и одного раза! – хмурилась Татьяна. – Больше не хочу!

Иван Романович удивлялся – надо же, какая памятливая и упрямая у него дочь. Уже почти десять лет как вернулась из Берлина, а все не хочет слышать о замужестве, не то чтобы подумать.

Для Ивана Романовича 1940 год тоже был счастливым годом. Начав регулярно сниматься в кино (по нескольку картин за год), он понял, что слишком рано ушел со сцены. Пошатнувшееся было здоровье пришло в норму, чувствовать себя пенсионером при молодой жене было неловко, да и вообще дома не сиделось, поэтому Иван Романович вернулся на сцену. Он поступил в…

Угадайте куда?

Он поступил в театр имени Моссовета, которым уже руководил Юрий Завадский. И прослужил там до 1946 года. Так что театр имени Мосовета, так же как и театр Корша, можно с полным правом называть «семейным театром Пельтцеров».

Глава пятнадцатая

Война

Чтобы в шатре бытия

  полюбить все сокровища жизни

Надо шатер приподнять

и взглянуть на мгновение в ночь…

В 1941 году, незадолго до начала войны, Иван Романович Пельтцер получил Сталинскую премию второй степени за исполнение роли рабочего Захаркина в фильме «Последняя ночь». А немного позже его вместе с дочерью чуть не отправили в ссылку.

Вскоре после начала войны, в августе 1941 года, вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Существовавшая в то время Автономная Республика немцев Поволжья, столицей которой был город Энгельс, прекратила свое существование. Все немецкое население республики было депортировано в отдаленные районы Сибири, Казахстана и Средней Азии. В последующие месяцы депортация коснулась практически всего немецкого населения, проживавшего на территории Европейской части России и Закавказья, которые не были заняты гитлеровскими войсками. Переселение немцев производилось поэтапно и длилось до мая 1942 года. Всего было переселено около миллиона немцев. Советское руководство опасалось (и, надо сказать, имело основания для этого), что немцы Советского Союза могут перейти на сторону Гитлера. По той же причине в августе-сентябре 1941 года большинство солдат и офицеров немецкой национальности было отправлено с передовой в тыловые части.

Под раздачу, то есть – под депортацию, чуть было не попали и Пельтцеры. Узнав в отделе кадров театра, что всех немцев, независимо ни от чего, будут высылать, Татьяна пришла в ужас. В голове не укладывалось, что ее, всю жизнь ощущавшую себя русской, вдруг причислили к неблагонадежным и вышлют черт знает куда. Это много позже, уже в семидесятые годы, можно было горько пошутить: «В войну я оказалась между двух огней – отец немец, мать еврейка», а в сорок первом было не до шуток.

– Да что они там такое выдумали?! – хорохорился Иван Романович. – Выселять?! Меня выселять?! Лауреата Сталинской премии?!

Татьяне тоже не верилось, но умом она понимала, что зря о таком говорить не станут. Надо готовиться к худшему…

Пельтцеров спасли коллеги-актеры, которые внушительной делегацией из восьми человек во главе с Марией Мироновой отправились к председателю исполкома Моссовета Василию Пронину и объяснила ему, что Пельтцеры – никакие не немцы, а настоящие советские люди. Ну был у них предок немец, который сто с лишним лет назад приехал в Россию, – что с того? В них кроме фамилии ничего немецкого не осталось. Разве можно их выселять в Сибирь? Пронин был страстным театралом. При всей огромной своей загруженности он всегда старался выкроить время на то, чтобы побывать на всех московских премьерах. А еще он был умным человеком и далеко не всегда поступал по инструкциям. Выслушав актеров, Пронин сказал, что Пельтцеры могут спокойно продолжать работать. Высылка их не коснется. Так оно и вышло. Правда, Иван Романович и Татьяна все равно уехали из Москвы, но уехали в эвакуацию, а не были депортирована. Совершенно разные вещи.

В эвакуацию ехали порознь, потому что Театр эстрады и миниатюр эвакуировали в столицу Киргизской ССР город Фрунзе (сейчас он называется Бишкеком), а театр имени Моссовета – в Алма-Ату, тогдашнюю столицу Казахской ССР. Иван Романович очень радовался тому, что едет в Алма-Ату. Он много снимался в кино, а в Алма-Ату были эвакуированы киностудии «Мосфильм» и «Ленфильм». В ноябре 1941 года они слились с Алма-Атинской киностудией и превратилась в Центральную объединенную киностудию художественных фильмов (сокращенно – ЦОКС). Эта киностудия невероятна важна для нашей истории, поскольку именно на ней состоялся кинематографический дебют Татьяны Пельтцер, но об этом будет сказано немного позже.

По дороге во Фрунзе труппа Театра эстрады и миниатюр успела немного поплавать по Волге-матушке на агитационном пароходе «Пропагандист», находившемся в ведении политуправления Министерства речного флота СССР и ЦК профсоюза рабочих морского и речного транспорта. С началом войны «Пропагандист» начал обслуживать военные части. Приплывали, давали концерт и уплывали дальше. Труппу театра попросили немного поработать для воинов, отправляющихся на фронт, и, разумеется, артисты не смогли отказать.

Во Фрунзе Татьяна приехала в ноябре 1941 года. Фрунзе в войну занимал промежуточное положение между «элитной» Алма-Атой, куда эвакуировались «самые-самые», и забитым сверх всякой меры Ташкентом, непонятно почему считавшимся лучшим местом у эвакуированных. Не иначе как подсознательно действовала популярная в тридцатые годы повесть писателя Александра Неверова «Ташкент – город хлебный». В Ташкент стремились попасть правдами и неправдами, там жили в землянках и сараях, там временами случалась нехватка продовольствия, а во Фрунзе, который многие из местных жителей по старинке называли Пишпеком, Татьяне и еще одной актрисе дали комнату в общежитии. Карточки здесь отоваривались без перебоев. Фрунзенская публика, и местные, и эвакуированные, очень тепло встретила Театр эстрады и миниатюр. Надо отметить, что публика здесь собралась интеллигентная – в Киргизию был эвакуирован целый ряд театров и учебных заведений, среди которых был Государственный симфонический оркестр СССР, Одесский театр революции, Киевский и Харьковский стоматологические институты, Одесская военно-авиационная школа…