Непредвиденная опасность - Эрик Амблер

Тогда Кентон торопливо пояснил, что уезжает поздно, ближе к ночи. Купил билет, быстро уселся рядом с другими туристами и почувствовал, что весь покрылся холодным потом. Нервы… В голове звучали две фразы: «На высоте около тысячи метров» и «вид на самое сердце Богемии». Он сделал над собой усилие, стараясь дышать ровней и реже, и исподтишка оглядел своих спутников.

Всего он насчитал девятнадцать человек, но большинство из них вроде бы австрийцы. Но прямо напротив разместился молодой француз с рассерженной физиономией, он что-то страстно и яростно нашептывал своей спутнице. Кентон уловил лишь несколько слов — «ta famille»,[30] «ce vieux salop»[31] и «vicieuse».[32] Неподалеку от них сидел мужчина, погруженный в чтение газеты. Он развернулся спиной к Кентону, но журналист вдруг с ужасом заметил, что читает этот господин об убийстве в отеле «Джозеф». Кентон уставился в пол и от души пожалел о том, что не догадался купить газету или книгу, которой можно было бы прикрыть лицо. Уголком глаза он заметил, что сидевший рядом мужчина выжидательно посматривает на него и, видимо, готов завязать разговор. Напомнив себе, что он по мере сил должен стараться вести себя нормально и что полный отказ общаться и замкнутость привлекут нежелательное внимание, Кентон повернулся к соседу и заметил, что погода для поездки выдалась просто чудесная. Однако мужчина уже целиком был поглощен беседой с полной пожилой австриячкой, которая сидела напротив, и его не расслышал. Кентон почувствовал, что попал в дурацкое положение, и продолжил рассматривать пол.

Через несколько секунд взгляд его упал на маленький столик, стоявший футах в шести от кресла. На нем были выложены восемь аккуратных стопок туристических буклетов. Кентон с вожделением уставился на них. Если взять хотя бы один и рассматривать, выглядеть он будет не так подозрительно. Однако для того, чтобы взять, надо было встать, пройти к столику шесть футов, потом снова вернуться на свое место. Для этого требовалось определенное мужество, но вот наконец он все-таки поднялся и подошел к столику. Кентону показалось, что в этот момент на него уставились все присутствующие, но, возможно, просто разыгралось воображение. Он схватил буклет из ближайшей к нему стопки и поспешил вернуться на свое место. Но он неловко развернулся, и свисавшая с пояса пальто металлическая пряжка качнулась и звонко брякнула о край столика.

Густо покраснев, Кентон плюхнулся в свое кресло и уткнулся в буклет. То было расписание отплытий из Генуи на декабрь. Минуты две спустя, к величайшему облегчению, в помещение вошел мужчина в длинном пальто, отделанном золотым шнуром, и остроконечной шапочке и громко объявил, что автобус прибыл и все те, у кого есть билеты, могут пройти на посадку.

Половина мест в автобусе уже оказались заняты туристами из какого-то большого отеля, и Кентон, пристроившийся в самом хвосте процессии, когда поднялся в салон, обнаружил, что там осталось только одно свободное место. Пришлось втиснуться между довольно нескладной австриячкой средних лет и читателем газеты, маленьким австрийцем в очках без оправы на худом лице и пронзительными голубыми глазами. Кентон устроился на сиденье и выглянул в окно. Сердце у него упало — он смотрел прямо в глаза полицейскому, стоявшему на тротуаре.

На секунду Кентон потерял голову от страха. Первой мыслью было выскочить через запасную дверь и бежать. Только потом он понял, что благодаря отражению в оконном стекле полицейский никак не мог его видеть. Кентон расслабился, вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони и взмолился про себя, чтобы водитель наконец перестал болтать с кондуктором и автобус отправился в путь.

— Странное одеяние, не правда ли?

Кентон вздрогнул. К нему обратился мужчина с худым лицом, он говорил по-английски с акцентом, характерным для обитателей лондонских окраин.

Сделав над собой усилие, Кентон спокойно обернулся к соседу:

— Bitte?

В пронзительных голубых глазках, смотревших на него через стекла очков, мелькнула смешинка.

— Да перестаньте! Не станете же вы уверять, что вы не британец?

Кентон слабо улыбнулся.

— Извините. Привык тут говорить только по-немецки.

Он почувствовал, что краснеет.

— Хотя эта австрийская полиция работает что надо, — продолжил между тем его собеседник. — Вот уже много лет я езжу в эту страну и готов побиться об заклад: здешние полицейские лучшие в Европе. Совсем не то, что немцы со всеми этими их красными нашивками и прибамбасами. Говорят, будто ни один преступник не может от них ускользнуть. И что вроде бы они тренируются в Вене.

Кентон решил сменить тему.

— Как вы догадались, что я англичанин?

Собеседник игриво подмигнул.

— Да я сразу вас раскусил, как только вы туда вошли. — Он указал пальцем на туристическое агентство. — А вот как и почему, вам сроду не догадаться!

— По одежде? — спросил Кентон.

— И да, и нет. — Он презрительно ткнул пальцем в его пальто. — Континентальная тряпка, и покрой тоже континентальный. Шляпа немецкая. Нет, не по ним. По лацкану пиджака, его уголок торчит из-под пальто.

— Пиджака?

— Да. Пиджак у вас английский.

Тут Кентон вспомнил, что купил этот костюм в Лондоне.

— И все равно не понимаю, в чем тут фокус. Ведь я мог купить его в Париже или Берлине, да где угодно!

Маленький человечек торжествующе покачал головой.

— Конечно, не понимаете, друг мой, и я скажу вам, в чем тут штука. Единственный на континенте образчик такого стежка на камвольной ткани остался сейчас в моей сумке с другими образцами в гостинице. Я представитель фирмы-производителя — «Стокфилд, Хэтли и сыновья» из Брэдфорда. А сегодня у меня выходной. Позвольте представиться — мистер Ходжкин.

— Вы очень наблюдательны, — заметил Кентон.

Состояние его было близко к истерике.

— Привык обращать внимание на подобные мелочи за то время, что занимаюсь бизнесом, — сказал мистер Ходжкин. Затем подался вперед и повысил голос: — Sie da! Sollen wir den ganzen Tag hier sitzen bleiben, oder wann geht's los?[33]

В ответ послышался одобрительный гул голосов, и кондуктор, вытянув шею, стал поглядывать поверх голов, выискивая взглядом автора этого призыва к действию.

— Трепятся, как две кумушки! — проворчал мистер Ходжкин. — Но скажи им об этом — сразу обидятся! Самая худшая черта австрияков! Милые люди, стоит только узнать их поближе, но сплетники, это не дай Боже! Уверяю вас, в сравнении с ними какое-нибудь заседание дамского комитета выглядит сборищем глухонемых! Постоянно болтают, в основном о политике.

Я вот уже лет пятнадцать приезжаю по делам в эту страну, объехал всю территорию к западу от Карпат, и бизнес почти не идет. А брат мой работает в Лондоне и близлежащих графствах, и вы не поверите — нигде и никогда я не встречал таких болтунов! Как-то на днях разговорился тут с одним человеком в Вене, с Келлером. Владелец целой сети магазинов мужской одежды. Знаете его?

— Не имею чести, — выдавил Кентон.

— О, он очень крупный покупатель. Все знают Келлера. Так вот, даже он просто помешался на Гитлере и этом Anschlüss.[34] «Ситуация в Германии тяжелая, но не безнадежная, — говорит он. — Ситуация в Австрии безнадежная, но не тяжелая». Когда-нибудь слышали подобный треп? Все они таковы — слова, слова, одна болтовня, и это вместо того, чтобы заниматься делом.

Тут, к облегчению журналиста, автобус тронулся, и на протяжении нескольких минут мистер Ходжкин смотрел в окно. Кентон решил пересесть на другое место после первой же остановки. Если он собирается осуществить свой план и ускользнуть от этой компании где-нибудь близ границы, ему необходимо избавиться от мистера Ходжкина, пусть даже это покажется ему грубым. Ибо мистер Ходжкин принадлежит к тому разряду людей, которые прилипают как пиявка, дай им только малейший повод.

— А взять хотя бы чехов, — снова заговорил его сосед. — Они совсем другие. Говоря «чехи», я, разумеется, не имею в виду словаков. Словак не больше чех, чем моя тетушка Мюриэль. Они знают, что делают, эти чехи. Очень деловые. Никакой ерунды. Вера, надежда и рост валового дохода тридцать три и три десятых — вот их девиз. Да и чешская полиция — тоже ребята крутые, — как бы между прочим добавил он.

Кентона уже изрядно беспокоили эти частые упоминания об эффективности полиции.

— Как идет бизнес, хорошо? — спросил он.

Мистер Ходжкин усмехнулся.

— Я что, похож на царицу Шебу? — с горечью осведомился он. — Я же говорю, друг мой, с ценами, что существуют сейчас в Чехии и Венгрии, остается только диву даваться, что мы еще не разорились окончательно. Я продаю качественные вещи, но здешние мужчины этого не понимают. Старые покупатели знают меня и берут мой товар, потому как им нравится прикоснуться к настоящей вещи. Но они никогда не продадут ее, и понимают это. Слишком дорого. Один мой приятель из Нортгемптона еще перед войной начал ездить, продавать продукцию обувной фабрики. А потом вдруг сразу после войны появляется обувная фирма «Батя», и его торговле приходит конец. И так буквально на каждом шагу. Единственное, что сейчас хорошо продается, так это новые линии по производству автоматов, и ребята с континента моментально зацапали этот бизнес в свои руки. В одном из отчетов домой я предложил: может, нам стоит начать пошив военной формы, чтобы хоть как-то оживить бизнес. Нет, разумеется, я только над ними подтрунивал. Своего рода шутка, понимаете? Как думаете, что они написали в ответ?