Крах СССР - Сергей Кара-Мурза

Вот как предвидит Энгельс развитие событий в том случае, если «славянская контрреволюция нахлынет на австрийскую монархию»: «При первом же победоносном восстании французского пролетариата, которое всеми силами старается вызвать Луи-Наполеон, австрийские немцы и мадьяры освободятся и кровавой местью отплатят славянским народам. Всеобщая война, которая тогда вспыхнет, рассеет этот славянский Зондербунд и сотрет с лица земли даже имя этих упрямых маленьких наций.

В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но и целые реакционные народы. И это тоже будет прогрессом» [204].

Понятно, насколько актуальными стали эти формулировки в октябре 1917 г., когда к власти в России пришла марксистская партия. В элите российского общества возникли неразрешимые концептуальные противоречия. Консерваторы прямо увидели в Октябрьской революции «Апокалипсис России», реализацию предсказанной марксизмом угрозы, что русским «предстоит в ближайшем будущем погибнуть в буре мировой революции». В отчаянной попытке защитить Россию от угрожающей самому ее существованию «бури мировой революции» десятки тысяч русских офицеров кинулись на Дон собирать Белую армию.

С другой стороны, верные и верящие марксизму революционеры — меньшевики и эсеры — считали Октябрьский переворот контрреволюцией и прямо увидели в нем очередную попытку реакционного славянского крестьянства задушить чистый самоотверженный порыв Февраля, предвестника и первого шага великой мировой революции просвещенного пролетариата. Такую попытку «реакционного русского народа» досконально изучил Энгельс в момент революции 1848 г., и эту вторую попытку он уже предвидел в конце XIX в. Поэтому революционная молодежь тоже бросилась на Дон вступить в Белую армию — марксистская молодежь в своем антисоветизме на время стала союзником антисоветского либерального офицерства. Ведь начиная с 1914 г. все эти статьи Ф. Энгельса стали объектом яростной дискуссии в среде российских социал-демократов, и сама идея русской крестьянской революции, подавляющей революцию либеральную, выглядела как прямо предсказанная марксизмом контрреволюция реакционного народа.

Но конфликт русских революционеров с Марксом и Энгельсом возник сразу после публикации серии их работ о «реакционных народах. Принципиальное неприятие этих представлений выразил М.А. Бакунин в его книге «Кнуто-германская империя и социальная революция» (1870), а затем в книге «Государственность и анархия» (1873).32 Это привело к изгнанию М.Бакунина из общности марксистов, а в обществоведении СССР — к замалчиванию тех важных идей и прогнозов, которые высказал Бакунин относительно назревающей русской революции (как сказал о Бакунине Н.А. Бердяев, «в его русском революционном мессианизме он является предшественником коммунистов»).33

Прежде всего Бакунин выдвинул тезис о том, что национальный шовинизм (ненависть к «реакционным народам») и социальный шовинизм (ненависть к «реакционному крестьянству») имеют одну и ту же природу. Оба они отражают расизм западного капитализма, который оправдывает присущую ему эксплуататорскую сущность своей якобы цивилизаторской миссией. Бакунин считает, что буржуазная идеология «заразила» этим шовинизмом и рабочий класс Запада, включая рабочих-социалистов.

Бакунин категорически отвергает представления Маркса и Энгельса о крестьянстве, об «идиотизме деревенской жизни». Он предупреждает рабочих, что этот социальный расизм в отношении крестьян не имеет под собой никаких разумных оснований. Более того, он выдвигает пророческий тезис о том, что социалистическая революция может произойти только как действие братского союза рабочего класса и крестьянства. Этот тезис Ленин развил в целостную политическую доктрину (которая и стала основанием ленинизма), но надо признать, что он был уже вполне определенно высказан Бакуниным и принят народниками.

М.А. Бакунин пишет: «В интересах революции, которая их освободит, рабочие должны как можно скорее перестать выражать это презрение к крестьянам. Справедливость требует этого, потому что на самом деле у рабочих нет никакого основания презирать и ненавидеть крестьян. Крестьяне не лежебоки, они такие же неутомимые труженики, как и рабочие; только работа их ведется при иных условиях, вот и все. Перед лицом буржуа-эксплуататора рабочий должен чувствовать себя братом крестьянина» [9, с. 222].

Ф. Энгельс с симпатией пишет о том, как «жизнеспособные» нации во имя прогресса захватывали земли других народов (славян, мексиканцев) и разрушали их «отсталую» культуру («конечно, при этом дело не обходится без того, чтобы не растоптали несколько нежных национальных цветков»). Бакунин категорически отвергает само это виденье. Для него захватчик и колонизатор ненавистен, и он проходит по утверждениям Энгельса, давая им совершенно противоположную оценку.

М.А. Бакунин отвергает и русофобию Энгельса, даже ту, которая направлена не против русских как народа, а против Российского государства — при том, что сам Бакунин как революционер и анархист является врагом этого государства. Он не приемлет эту русофобию как идеологию, как форму фальсификации истории. М.А. Бакунин оспаривает и многочисленные утверждения Маркса и Энгельса о том, что Россия якобы была оплотом реакции в Европе и что «московитское влияние» несет главную вину за укрепление реакционных порядков в Германии. И этот отпор был дан, несмотря на искреннее уважение к Марксу и Энгельсу.

Какую же революционность признает марксизм прогрессивной? Если, как это произошло с представлением революции 1848 г., марксизм видит в революции прежде всего войну народов, то революция реакционного народа может быть признана реакционной революцией. Эта теоретическая проблема приобрела в России практическую важность.

Ведь та борьба против угнетения и эксплуатации, которая внутри страны рассматривается как революционная, в Европе может быть оценена как реакционная, и выходит, сами же революционеры обрекут свой народ на то, что против него со стороны прогрессивного пролетариата будет развязан кровавый террор с целью стереть этот народ с лица земли.

С самого зарождения революционного движения в России второй половины XIX в. этот вопрос стал предметом ожесточенных дискуссий, причиной череды расколов и, во многом, причиной Гражданской войны, а затем и репрессий 30-х годов XX в. При всякой возможности русские революционеры обращались за разъяснениями к Марксу и Энгельсу.

Бакунин пришел к категорическому выводу: «марксисты должны проклинать всякую народную революцию, особенно же крестьянскую». Поскольку, начиная с 70-х годов XIX в., марксизм господствовал в умах левой и либеральной российской интеллигенции, этот вывод поддерживался с умолчанием имен Маркса и Энгельса. Например, один из основоположников евразийства лингвист Н.С. Трубецкой писал в известном труде «Европа и человечество» (1920): «Социализм, коммунизм, анархизм, все это «светлые идеалы грядущего высшего прогресса», но только лишь тогда, когда их проповедует современный европеец. Когда же эти «идеалы» оказываются осуществленными в быте дикарей, они сейчас же обозначаются, как проявление первобытной дикости» [175].

М.А. Бакунин пытается представить, как же будет выглядеть диктатура пролетариата в свете установок Маркса в отношении крестьянства. В конспекте Маркса мысли Бакунина изложены так: «Крестьянская чернь, как известно не пользующаяся благорасположением марксистов и которая, находясь на низшей степени культуры, будет, вероятно, управляться городским и фабричным пролетариатом… Или, если взглянуть с национальной точки зрения на этот вопрос, то, положим, для немцев славяне по той же причине станут к победоносному немецкому пролетариату в такое же рабское подчинение, в каком последний находится по отношению к своей буржуазии» [106].

Мы знаем из опыта, что обе эти мысли Бакунина оказались прозорливыми. Именно так, как сказано в первой фразе, ставился вопрос о диктатуре пролетариата в отношении крестьянства российскими марксистами, вследствие чего такой глубокий конфликт между большевиками и меньшевиками и вызвала в РСДРП сама идея союза рабочего класса и крестьянства, а затем, в 1921 г., уже в партии большевиков, идея перехода к НЭПу.

Вторая мысль Бакунина выражает одну из главных идей немецкого национал-социализма, предполагавшего превратить славян в эксплуатируемый победоносным немецким пролетариатом «внешний» пролетариат. Бакунин предупредил об этом за полвека до появления книги Гитлера «Майн Кампф».