Мой Демон - Михаил Болле

– А чем это вы тут занимаетесь?

– Репетируем… – буркнул Никита и, обойдя стоявшую на пороге Ольгу, учтиво поклонился обеим сестрам, после чего покинул квартиру.

– Чего это он? – заинтересовалась сестра, но Наталья быстро выставила ее из комнаты и заперла дверь.

Затем она какое-то время ходила взад и вперед, задумчиво обхватив себя руками и покачивая головой. Потом вдруг схватила недопитую бутылку вина и сделала несколько глотков прямо из горлышка. С одной стороны, ей импонировало внимание красавца Никиты, – неужели он так влюблен в нее, что решил отбить у своего друга и жениться? С другой стороны, Сергей уже изрядно измучил ее своей ревностью и непредсказуемостью. Более того, порой он ее просто пугал… Да и вообще, он не так красив, как Никита, и, кроме подержанной «кореянки», никаких особых достоинств у него нет…

Но тогда почему же она так упорно отталкивала Никиту и даже исцарапала? Неужели только от неожиданности?

Пока Наталья обдумывала произошедшую бурную сцену, Никита уже на такси ехал домой, читая по пути брошюру, подаренную ему режиссером Воронцовым. Причем каждый раз, когда он брал ее в руки, ловил себя на мысли, что режиссер намеренно подсунул ему столь сильно выцветшую, стершуюся и грубо склеенную книжку, будто решил испытать терпение нашего героя, который был вынужден дочитать ее до конца.

«Наконец, 24 декабря 1836 года, Геккерен из Парижа присылает Дантесу письмо с радостным сообщением.В конечном счете голландский двор признал усыновление, и теперь Дантес становится законным наследником имени и состояния Геккерена. Георг Геккерен – таково теперь его официальное имя. С этого момента Дантес уже является не просто блестящим молодым кавалергардом, но и весьма выгодным женихом.

Впрочем, он всегда был весьма практичным малым. И, как истинный сын Эльзаса, не только знал цену деньгам, но и умел вложить их с выгодой для себя. За его веселостью, легкостью, остроумием и общительностью, которые так привлекали к нему сердца петербургского света, скрывалась трезвая, практичная и расчетливая натура. При этом его внешний блеск и остроумие зачастую граничили с равнодушным и холодным цинизмом.

Если для многих молодых людей независимость является целью жизни, возводимой на пьедестал, то для Дантеса высшей ступенью развития личности было диаметрально противоположное состояние зависимости. Он умышленно стремился к абсолютной зависимости от всемогущих авторитетов. Например, таких как барон Геккерен, желавший полновластно управлять другими людьми, определять их жизнь, использовать в своих интересах и манипулировать ими. Кстати будет сказать, что голландскому посланнику это давалось нелегко, поскольку в Санкт-Петербурге его репутация была незавидна, многие добропорядочные граждане избегали знакомства с ним. Барон Геккерен был окружен преимущественно молодыми аристократами, с которыми находился в отношениях «неестественной интимности», и эта страсть делала его скорее жалким интриганом и узником порока, нежели всесильным вершителем чужих судеб.

Не вынесла душа поэта

Позора мелочных обид…

История с анонимкой, смутившей покой Пушкина, известна всем. В ней сообщалось, что Александра Пушкина «избрали» заместителем «великого магистра» ордена рогоносцев Д. Л. Нарышкина и «историографом ордена», в чем ему и выдан «сей диплом». Подписан «диплом» был «непременным секретарем ордена рогоносцев» графом И. Борхом. После первого письма в январе 1837-го последовал брак Дантеса и свояченицы Пушкина Екатерины Гончаровой. В свете тут же пошли слухи, что эта свадьба – только прикрытие, и теперь Дантес может беспрепятственно видеть прекрасную Натали. Однако ходили и другие слухи – в одном из досвадебных писем Дантеса к Екатерине есть такая фраза: «Надеюсь, что завтра не будет препятствий повидаться с Вами, так как мне любопытно посмотреть, сильно ли выросла картошка с прошлого раза». Как понимать слово «картошка», исследователи до сих пор не знают. Но самая очевидная версия предполагает, что речь идет о беременности. Стало быть, исполняя долг джентльмена, поскольку полностью бесчестным Дантеса назвать нельзя, он ради своей карьеры и карьеры своего приемного отца срочно женился на высокой тридцатилетней дурнушке Коко. Однако Пушкин был неуступчив. Создавалось впечатление, что он жаждет этой дуэли больше всех…

Его убийца хладнокровно

Навел удар… спасенья нет:

Пустое сердце бьется ровно,

В руке не дрогнул пистолет.

Никому не известно, дрожал ли пистолет в руке воспитанника военной школы. При температуре минус пятнадцать, может быть, и дрожал. Внимание секундантов было приковано к другой персоне. Уже выстрелив в Пушкина, Дантес ждал у барьера, прикрыв грудь правой рукой. Пушкин сделал выстрел, опираясь нa землю левой рукой. Увидев, как противник упал в снег, поэт воскликнул «Браво!» – а потом спросил, убил ли он противника.

– Нет, но он ранен в руку и в грудь, – сказал д’Аршиак.

– Если мы оба поправимся, то придется начать снова, – ответил Пушкин.

Не мог щадить он нашей славы;

Не мог понять в сей миг кровавый,

На что он руку поднимал!…

По идее Дантес действительно нашу славу щадить не мог. В конце концов, Пушкин вызывал противника на дуэль не для того, чтобы ненавистный соперник даровал ему пощаду».

Оторвавшись от текста, Никита прижался лбом к боковому стеклу подержанной «классики», дрожавшему при каждом порыве сильного ветра. Перед его глазами мелькала самая безотрадная картина – полупустынные улочки Питера, заснеженного больше обычного, редкие голые деревья, печальные мрачные памятники, темные стены домов…

Глава 13

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 1837 год

Был поздний час. За окном падал снег, тихо ложась на сумрачные улицы города, помнящего восстание декабристов на Сенатской площади. На письменном столе, заваленном писчей бумагой, стоял подсвечник с пятью горевшими свечами. Уставший от метаний по кабинету, Пушкин рухнул в широкое дубовое кресло, обитое кожей, откинувшись на спинку. В руках он нервно крутил костяной нож для резки бумаги. Александр Сергеевич тоже помнил зимние события 1825 года, когда его лицейские друзья, приятели и просто знакомые по кутежам выступили против крепостного права и самодержавия. Тогда, задавая себе вопрос: «Если бы я в это время был в Петербурге, я был бы в рядах мятежников?» – он не знал точного ответа, зато теперь, когда вокруг него хороводами ходили сплетни, бытовые неурядицы, непонимание друзей, серьезные финансовые трудности, нелады со здоровьем, напряженность в семье и в свете и, в конце концов, томительное ожидание завтрашней дуэли, Александр Сергеевич явно жалел, что не был сослан «во глубину сибирских руд…».