Секретная карта - Майкл Стэкпол

— Вы заплатили за мое унижение? — Глаза Кираса сузились, в голосе слышалась ярость. — Чего вы добиваетесь — хотите унизить меня? Или вы заставили меня сторожить двор в обмен на вознаграждение от хозяина этого заведения?

— А если бы и так?

— Это недостойно.

— Да? И почему же? — Моравен рывком поднялся и взялся за рукоять меча. — Если я — твой Учитель, и поручаю тебе работу, то твое вознаграждение принадлежит мне, не так ли?

Кирас растерялся.

— Да, но…

— Но что? Тебя не устраивает, что я воспользовался своим правом в притоне с распутными девками? Полагаю, ты не стал бы возражать, если бы я принял от какого-нибудь крестьянина еду в обмен на твою работу. Так почему же не принять от других то, что они могут дать?

— Но, Учитель, ведь вы же серркаи!

— И что из этого?

— Вы достойны большего! Так же, как я достоин большего, чем сидеть на могильном камне на кладбище, когда весь город веселится, отмечая Празднество. Я из благородной тиратской семьи. У нас есть средства. На второй день Празднества мы всегда устраиваем пышный прием для самых прославленных, богатых и мудрых граждан Девяти. Учитель, вас приняли бы с почетом на нашем празднике. Вам предоставили бы все, что душе угодно. Вам не пришлось бы иметь дело с девками. Мы нашли бы для вас лучших женщин на острове или даже привезли бы с материка. Моя семья с радостью сделала бы это для вас. С радостью.

Моравен вновь приподнял бровь.

— Но не теперь?

— После того, как вы так со мной обращались? С какой стати? Вы обесчестили их, меня и себя. Я доверял Мастеру Ятану, а он подсунул мне вас, шутника, развлекающегося с грязными блудницами и еще приплачивающего им, чтобы они измывались надо мной, выставляя напоказ свои мерзкие тела. Вы достойны уважения или должны быть достойны, но я не испытываю к вам ничего, кроме презрения!

Моравен сделал еще один глоток и поставил сосуд на землю.

— Может быть, остановишься?

— Замолчать? С какой стати? Вы спросили, нет ли у меня вопросов, так вот: они у меня есть. — Краска залила лицо Кираса. — Зачем вы заставили меня сторожить публичный дом? Какая из этого могла выйти польза? И зачем держали меня здесь, на могиле поэта, который ненавидел таких, как я?

— Хватит. Достаточно. — Моравен поднял правую руку. — Сядь.

Сталь в его голосе заставила Кираса подчиниться. Он опустился на колени, опустил голову и положил руки на бедра.

— Как скажете, Учитель.

Моравен опустился рядом с юношей и тихо проговорил:

— Я объясню тебе, какая в этом польза. Я испытывал тебя, и буду испытывать впредь. Это позволит мне лучше узнать тебя. А чем больше я знаю о тебе, тем лучше смогу указывать на твои ошибки. Только так мне удастся сделать из тебя настоящего серридина.

Он пододвинул кувшин ближе к Кирасу.

— Пей. Ты голоден и тебя мучает жажда. Но не торопись. Похлебка горячая.

— Да, Учитель.

— Позволь рассказать тебе, что я уже успел узнать, Кирас. — Моравен помолчал, глядя, как юноша отпил из кувшина и облизал губы. — У тебя донельзя романтические представления о жизни воина. Я почти не сомневаюсь, что тебе приходилось убивать — вероятней всего, грабителей и разбойников, нападавших на честных людей. Возможно, они даже заслуживали смерти. Ты считаешь себя наследником великих, героических традиций, восхваляемых в песнях, сагах и легендах, навеки запечатленных в скульптурах и на картинах. Ты знаком с книгами классических авторов Империи — Джонтса, Вирона Даннола, причем, последнего ты уважаешь больше, потому что он сам был серркаи. Ты придерживаешься Девяти Добродетелей, избегаешь Девяти Прегрешений, и намерен полностью пройти Восемьдесят Одно Испытание, положенное имперскому серркаи. Сколько ты уже прошел?

Кирас робко поднял глаза, но в словах его звучала гордость:

— Тридцать одно, Учитель.

Моравен улыбнулся.

— На это требуется больше года. И я прошел меньше.

Кирас едва не выронил кувшин.

— Что? Учитель!

Глаза Моравена сузились.

— Придержи язык. Он мешает слушать твоим ушам.

Он подождал, а затем продолжил:

— Ты был удивлен назначенными мной заданиями. Они были частью твоего обучения искусству воина. Они заключали в себе правила — и те, с которыми ты знаком, и те, о которых понятия не имеешь. Одновременно это были уроки. С уроками ты не справился, а вместо этого слепо следовал известным тебе правилам. Позволь, я объясню, что имею в виду. Ты знаешь определенные правила. Ты читал о них, и ты долго учился. Ты знаешь, что отвечаешь честью за выполнение приказов Учителя, и должен подчиняться беспрекословно. Прошлой ночью я велел тебе «стоять здесь на страже». Ты воспринял мои слова так, словно я приказал тебе ни на мгновение не сходить с одного-единственного места, несмотря на то, что тебе было холодно, ты выглядел смешным и ты был голоден.

Кирас пожал плечами, но промолчал. Моравен улыбнулся.

— Прекрасно. Ты голодал, хотя люди приносят сюда еду — в качестве подношений умершим. Здесь полно еды, а ты не притронулся ни к чему.

— Но, Учитель, это же подношения для умерших и богов! Взять что-нибудь из этого — это было бы…

— Было бы чем? Разве ты не видел, как звери, птицы и прочие живые твари приходят на могилы и поедают сладости и плоды?

— Да, разумеется, видел.

— Разве боги покарали их? Разве мертвые восстали из могил, чтобы защитить то, что принадлежит им? — Моравен понизил голос. — Жрецы Грийи нечасто отличаются худобой, хотя и служат богу Смерти. Ты что, полагаешь, что они сжигают все, что сюда приносят люди?

— Нет, но… Это неправильно.

— Прекрасно, Кирас. Это говорит в твою пользу. Ты согласен терпеть неудобства, если иначе придется поступиться своими принципами. — Моравен одобрительно кивнул и указал на кувшин. — Выпей еще похлебки. Так вот. Ты должен понимать, что в определенных обстоятельствах прежние, знакомые тебе правила могут и не годиться. Можно загладить почти любой неверный поступок. Если точнее, нельзя исправить только одно.

— Что именно? — Кирас прикрыл глаза; щеки его залил румянец. — Простите, Учитель. Я достоин ответа.

— Верно. Почему прошлой ночью я заставил тебя сидеть здесь, смотреть на далекие огни, прислушиваться к звукам Празднества? Все лежащие здесь когда-то тоже участвовали в общем веселье. Такие, как ты или я, могут лишать людей этой возможности.

— Простите меня, Учитель. Теперь я понял. А «Три Жемчужины»?

— Я надеялся, что это тоже очевидно. — Моравен вздохнул. — Там ты увидел страсть, которой подвластны все люди — без исключений. Каждой из Девяти Добродетелей соответствует одно из Девяти Прегрешений. Похоть — одно из них. В публичных домах она именуется вожделением и, таким образом, перестает быть прегрешением. Всех людей обуревают желания, которыми они либо могут, либо не могут управлять. И даже если удается держать себя в руках, то лишь непродолжительное время. Затем желания все равно одерживают верх. Ты продержался всю ночь, а ведь тебя никто не заставлял. Я сказал тебе — «оставайся здесь», ничего больше. Ты мог попросить о ночлеге — и получил бы в свое распоряжение отдельную комнату, где спокойно проспал бы до утра, как это сделал я.