Дворец для любимой - Владимир Корн

И заранее ужаснулся тому, сколько воплей будет от владельцев земель, по которым пройдут железные дороги, и сколько связанных с этим проблем. Затем успокоил себя мыслью, что часть расходов можно будет избежать, если деньги, которые они будут предлагать, чтобы железная колея не шла через их владения, пойдут не на взятки, а на само строительство.

По поводу открытия завода в городской ратуше Монтенера состоялся бал, на котором собрались все сопричастные к такому эпохальному событию. Герент Райкорд, мой управляющий, принимавший во всем этом самое горячее участие, конечно же, тоже присутствовал на балу.

Глядя на Герента, я вспоминал нашу первую встречу, когда я прибыл в Стенборо, только что получив поместье в подарок.

Мне пришлось уговаривать его остаться, рисуя перед ним перспективы нашего сотрудничества. Помню выражение его лица, меняющееся от недоверчивого до крайне заинтересованного.

Ну что ж, он точно не прогадал. Вряд ли бы судьба вознесла его так высоко, откажись он тогда от моего предложения. А сейчас… К нему подошел наместник провинции Монтенер герцог Монтейский, взял под руку и отвёл в сторону, чтобы обсудить какой-то вопрос. Герент и сам сейчас со шпагой, что говорит о появившемся у него дворянском звании. И пусть шпага его не боевая, слишком коротка она для этого, да относится он к ней явно с опаской, но в этом ли дело? Праздник грозил растянуться на несколько дней, к тому же я успел получить приглашения во все мало-мальски значимые дома Монтенера, так что утром четвёртого дня пребывания в городе, я сбежал, догоняя свой отряд, ушедший уже давно.

И тут же пожалел, что не сделал этого раньше. Каменное покрытие тракта заканчивалось почти сразу же за Монтенером, от начавшихся проливных дождей вздулись реки, и мы были вынуждены встать в небольшом селе, дожидаясь спада воды.

Вся пакость ситуации заключалась в том, что отправься мы немногим ранее, успели бы достичь Майронских лесов. Там тракт шел по каменистому берегу Арны, и дождь был бы уже не так страшен.

Теперь же предстояло ждать, пока спадет вода в небольшой речушке Пауве, потому что мост, перекинутый через нее, скрылся под водой.

Пауву я помнил хорошо по своим прежним путешествиям на север. В обычном ее состоянии через речку даже Шлон в своем нынешнем виде перепрыгнул бы, а тут гляди-ка что, на настоящую стала походить.

Деревенька, названная в честь протекающей сразу за его околицей Паувы, имела десятка полтора дворов и принадлежала казне. О том, чтобы все селения, лежащие на обочине имперских трактов, принадлежали казне, позаботился еще император Инвальд I, приходящийся Янианне дедушкой. До этого они были кто чьими, и их владельцы всячески пытались иметь с этого выгоду. Затем произошел какой-то случай, причем произошел он на глазах у проезжавшего Инвальда, и это переполнило его чашу терпения. А уж Инвальд был крут, даже вступивший после него на трон Конрад III, тоже не отличавшийся кротостью, за что в народе получил прозвище «Строгий», нравом был мягче.

Я занял самый большой дом, принадлежащий старосте. Из-за ненастной погоды днями сидеть в шатре удовольствие слабое, да и возмещу потом беспокойство золотом, так что временно покинувшие свое жилище хозяева должны будут остаться довольными.

Настроение было под стать погоде, не хотелось даже прислушиваться к трепу Шлона, находящемуся в соседней комнате, и вполголоса рассказывающего о том, как он стал винным магнатом Империи. Шлон любую ситуацию может повернуть так, что становится смешно.

В Монтенере со мной осталась сотня, считающаяся личной охраной да полуэскадрон фер Дисса, остальные были сейчас где-то далеко впереди. И этого было много, но я привык к тому, что постоянно влипаю в какие-то истории, так что хотелось немного подстраховаться хотя бы таким образом.

Я сидел в гордом одиночестве, барабаня пальцами по свежевыскобленной столешнице, на которой стоял подсвечник с толстой свечей, пока еще не зажжённой по случаю не сгустившихся до состояния темноты сумерек.

Казалось бы, никаких особых причин для уныния нет, но почему-то на душе было тревожно. А из-за чего тревожно, я и сам понять не мог. Со мной такое бывает — навалится хандра не хандра, тоска не тоска, и сидишь, в голове перебираешь, что же является этому причиной. Как поймешь причину — сразу становится легче, не раз замечал.

Война? Ну так она далеко еще не проиграна, и имеются все причины надеяться на то, что и не проиграется. Дела тоже как будто бы идут хорошо. Так что же тогда, черт бы все побрал?

Быть может состоявшийся перед самым отъездом разговор с Коллайном, когда он пообещал в самом скором времени дать полностью расклад, кто замешен в готовящемся против императрицы заговоре? Коллайн говорил очень осторожно, я же не стал настаивать на том, чтобы он поведал все известные ему подробности.

Да и чего там неожиданного я мог бы услышать? Мне и самому ведомо, кто стоит во главе всего этого. Не то чтобы знаю, но уверен почти на все сто. Вскрывать этот гнойник давно уже было пора, и я бы непременно это сделал, но теперь придется ждать окончания войны, сейчас не время.

А может быть, не стоило ждать? Сколько времени уже можно откладывать? Может, именно в этом и есть причина того, что гложет меня?

Пока я находился в Дрондере, мог ничего не опасаться. И сил у меня хватает, да и людей верных либо зависимых полно, не один научно-технический прогресс на уме. Людей и сейчас, после моего отъезда, у Коллайна под рукой вдосталь, но тревожно на душе, тревожно. И назад не воротишься, затеянное мною дело никому не передоверишь.

Есть и еще что-то, что внушает беспокойство, но причины снова понять не могу. Где-то на краю сознания вертится, но не дается. Дьявол, хоть разворачивайся и в столицу возвращайся.

За спиной послышался тихий шорох, мыши, что ли? Нет, мыши едва слышно шептаться не умеют.

— А ну-ка идите сюда! — Со всей строгостью в голосе заявил я.

Испуганное ойканье, шорох, звук босых ног…

— Идите, идите!

Показались оба. Мальчонка лет семи-восьми, и девчушка чуть младше, оба в длинных до пят рубашонках.

Смотрят испуганно, но мальчишка девочку, вероятно сестренку, спиной прикрывает. Молодец, защитник растет.

На звуки моего голоса в комнату ворвались сразу пятеро, и первым среди них оказался Шлон. Куда только появившаяся у него в последнее время неуклюжесть подевалась, он даже саблю обнажить успел, перепугав детей еще больше.

Ну что, бодигарды, прошляпили, а если бы кто посерьезней был?

Жестом я отправил всех их обратно. Когда они вышли, за дверью послышался встревоженный гул голосов. Ну да, такая незадача, еще и на моих глазах. Ох, кому-то и разнос будет, крайний всегда найдется.