МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - Леонид Млечин

Чем же невыгодно было напечатать боны, по которым не платили бы, а соглашение имели бы? До сих пор не знаю Вашу действительную мысль… Незнание нашей основной мысли мне во всем мешает».

Ленин ответил наивному наркому в тот же день: «Общая мысль у меня: они разваливаются, мы крепнем. Если удастся, надо постараться дать шиши. Рук себе не связывать».

Чичерин, получив записку, в одиннадцать вечера вновь садится писать Ленину. Он твердо стоит на своем. В те времена еще можно было спорить с главой партии и государства: «Если «они» разваливаются, то аргумент против Вас, ибо через 15 лет мы будем настолько крепки, а «они» настолько развалены, что никто и не подумает принуждать нас к оплате. Боны имеют тот смысл, что спор переносится через 15 лет, когда соотношение сил будет иное. Я, впрочем, не сказал бы, что «они» разваливаются… Кризис идет на убыль».

Привычка делать громкие заявления, а потом о них забывать родилась в советской внешней политике именно тогда. Поэтому к пышным советским декларациям стали относиться скептически. Вот что писал Ленину находившийся в Токио Адольф Иоффе: «Неуверенный, колеблющийся характер нашей дипломатии принес нам много вреда, который оказывает свое влияние и до сих пор. Во время японских переговоров вся мировая пресса напоминала, как в Генуе мы сначала делали заявления, а потом брали их назад, и предупреждала, что, несмотря на категоричность моих заявлений, их не следует принимать всерьез, как окончательные».

Тем не менее некий шаг навстречу миру Советская Россия сделала. Выступая в Генуе 10 апреля 1922 года, Чичерин говорил о возможности сосуществования и экономического сотрудничества государств с различным общественным строем. Слова Чичерина следовало понимать так, что Советская Россия отказывается от экспорта революции и намерена устанавливать нормальные отношения со всем миром. Бывший Государственный секретарь Соединенных Штатов Генри Киссинджер, автор классического труда об истории международных отношений, считает, что эта речь знаменовала возвращение России к традиционной дипломатии. Несмотря на революционную риторику, в конечном счете целью советской политики стал национальный интерес. Советский Союз пошел на прагматический компромисс между надеждой на мировую революцию и потребностями реальной политики.

Впрочем, надежда натравить одну капиталистическую страну на другую и таким образом что-то для себя выиграть осталась для советского руководства желанной целью. На Х съезде партии Сталин отчитал Чичерина за недооценку межкапиталистических противоречий:

— Смысл существования Наркоминдела в том и состоит, чтобы все эти противоречия учесть, на них базироваться, лавировать в рамках их противоречий. Поразительнейшим образом товарищ Чичерин недооценил этого момента…

Впрочем, эти слова могли быть всего лишь ответом на смелость Чичерина, который накануне съезда позволил себе критически разобрать тезисы Сталина по национальному вопросу. Большая статья Чичерина, которая так и называлась — «Против тезисов Сталина», печаталась с продолжением в трех номерах «Правды».

Иосиф Виссарионович, считавший себя непревзойденным специалистом по национальным проблемам, на съезде ответил Чичерину достаточно пренебрежительно:

— Я считаю, что из статей Чичерина, которые я внимательно читал, ничего, кроме литературщины, не получилось… Он переоценил момент объединения империалистических верхов и недооценил те противоречия, которые внутри этого треста имеются. А между тем на них базируется деятельность Народного комиссариата иностранных дел… Написать статьи, конечно, легко, но для того, чтобы озаглавить их «Против тезисов тов. Сталина», надо выставить что-нибудь серьезное.

«УЧИСЬ У НЕМЦЕВ!»

Чичерин был идеальной фигурой для участия в дипломатии высокого уровня. Он ничем не уступал своим западным коллегам. В Генуе советский нарком изумил всех той легкостью, с которой он разговаривал на разных языках, и готовностью запросто беседовать с журналистами. Это было золотое время советской дипломатии, когда она жаждала гласности, а не боялась ее. С Генуей связан личный дипломатический успех Чичерина.

С санкции Ленина в небольшом соседнем городке Рапалло Георгий Васильевич подписал сенсационный договор с Германией о взаимном признании и восстановлении дипломатических отношений. В Рапалло обе страны согласились строить отношения как бы с чистого листа и решили все спорные вопросы самым радикальным образом: они просто отказались от взаимных претензий.

Потерпевшая поражение в Первой мировой войне Германия стала единственной страной, которая захотела сотрудничать с Советской Россией. Если бы в Гражданской войне победили белые, Россия заняла бы место держав-победительниц. Советская Россия не предъявила Германии никаких требований и не участвовала во взимании огромной контрибуции, которая подрывала и без того слабую немецкую экономику.

Веймарская Германия и Советская Россия были париями Европы. Россия и Германия, хотя и находились по разные стороны фронта, фактически проиграли Первую мировую войну, и это привело к их сближению. Рапалло стал для них неизбежным. Недальновидные руководители Англии и Франции не должны были загонять в угол две крупнейшие континентальные державы.

В двадцатых годах внешнюю политику Москвы определяла неуверенность в собственных силах. Боязнь, что новая война может привести к свержению режима (царизм пал в результате Первой мировой), подталкивала руководство страны к нормализации отношений с соседями. Чичерин руководствовался старым принципом поддержания баланса сил, стараясь не допустить чьего-то усиления. Чичерин выразился так: «Поддержать слабейшего». Отсюда близкие отношения с Германией. Сталин тоже смертельно боялся коалиций, которые могли быть направлены против СССР.

Так возникла политика импровизаций. Христиан Георгиевич Раковский, который служил полпредом и в Англии, и во Франции, выступая на пленуме ЦК, говорил:

— Наша иностранная политика не определяется установленной заранее начертанной программой, учитывающей не только что есть сегодня, но и завтра, быть может. Она определяется эмпирически изо дня в день под влиянием тех или иных событий. И наркоминдел, и полпреды не имеют плана.

Когда было подписано советско-германское соглашение, западные державы сначала не хотели в это верить. Сближение Москвы и Берлина меняло политическую карту Старого Света. Рапалло очень помогло Германии: у демократических держав сдали нервы. Еще недавно настроенные очень жестко в отношении Германии, они вынуждены были менять свою политику и идти навстречу требованиям немцев. Любопытно, что Москва продолжала помогать немецким коммунистам, все еще рассчитывая, что мировая революция продолжится в Германии. И одновременно Москва тесно сотрудничала с правительством Германии и с рейхсвером, которые сокрушали коммунистов.