Случайное добро - Ольга Смирнова

— Но… как? Я же не имею достаточных сил…

— Не имел, — веско возразил Михаил. — И, может быть, не имеешь их сейчас, но все в твоих руках. Освободи разум, прими предназначение, и сила придет.

Матвей неловко поерзал на холодном полу. Торчащие щепки впились в зад, он ойкнул и замер.

— Ты думаешь, я смогу? — спросил он неуверенно. — Ты правда в это веришь?

— Главное, чтобы в это поверил ты. Но если тебе важно знать — однозначно да. Я верю.

Матвей просиял, то тотчас опять впал в сомнения.

— Но Марфа Васильевна… как я мог совершить подобное? Это ли поступок избранного?

— Испытания, посланные богами, оставляют шрамы. И тебе с этим жить. Великое не может всегда быть благом.

Матвей обдумал эту мысль, обдумал тщательно, со всех сторон, где-то согласился, где-то возразил, а потом спросил:

— Ответь мне, кто ты?

Михаил посерьезнел, уселся на пол напротив Матвея, и, глядя ему в глаза, произнес:

— Я - посланец богов. Твой слуга и наставник. Я — тот, кто поможет тебе сделать первые шаги. Тот, кто всегда поддержит и поверит. Я…

Михаил замолк на полуслове и прислушался. Матвей тоже навострил уши. На улице слышались чьи-то возбужденные голоса. Мужчины вскочили на ноги, Матвей бросился к окну, осторожно выглянул. К дому приближались двое полицейских и какой-то незнакомец. Последний красноречиво тыкал пальцем в сторону Матвеева укрытия и что-то тараторил.

— Надо бежать, — сказал Михаил. — Ты не волнуйся только. Это нормально. Тебя не поймут сначала; скорее всего, объявят сумасшедшим. Так им будет проще. Они боятся того, чего не понимают.

— Сумасшедшим? Меня?

Матвей осторожно отступил от окна. Слова Михаил его поразили. На самом деле поразили, будто не он сам недавно сомневался в собственном здравомыслии.

— Здесь наверняка есть черный ход. Стандартные планировки — бич современности, — с усмешкой отметил Михаил. — Давай посмотрим. Если не окажется, полезем через окно.

Через окно Матвею лезть совсем не хотелось — выбитые стекла рваными штырями торчали из рам каждого оконного проема. Они на цыпочках, но по возможности быстро вышли из комнаты и стали блуждать по дому. Черный ход и впрямь обнаружился там, где ему положено быть, в бывшей кухне, окнами выходившей на задний двор. Покосившая дверка лишь чудом держалась на кривой петле и ужасно скрипела.

— Я сильно их поранил? — спросил Матвей Михаила. — Ты не знаешь?

Мысль о том, что он причинил боль своей матери, пусть её матерью язык назвать не поворачивался, все одно была ужасной. Она же… растила его, воспитывала. Шпыняла, шлифовала, давила, добивала. Несмотря ни на что, она оставалась женщиной, которая дала ему жизнь. Очередная неоднозначность, очередная дилемма, от которой мозг закипал.

— Потом, потом, потом, — прошептал Михаил, перелезая через упавшее и зацепившееся ветвями за крышу дерево, которое почти намертво заблокировало крыльцо. Сад, как и дом, был заброшен, деревья, кустарники, сорняки получили свободу и использовали ее на полную катушку. — Мы с тобой все обсудим потом.

Матвей с трудом преодолевал полосу препятствий вслед за Михаилом. У него получалось далеко не так изящно, бесшумно и бескровно — уже пара острых веток оставила отметины на лице. «Что-то нечисто с этими буреломами, — мелькнула мысль. — Вряд ли сад — даже за сто лет — мог превратиться в непроходимые чащи без помощи волшебства. Только зачем тратить на это силы?»

— Чертовы волшебники, — пробормотал Михаил, когда они оказались у шаткого заборчика.

— А что?

— Думаешь, подобный ужас мог здесь появиться естественным путем? Никогда.

Матвей кивнул:

— Я тоже об этом подумал.

— Не сомневаюсь. А теперь — бежим, пока полицейским не пришло в голову окружить дом.

— Вот он, вот он! Сюда! — раздался чей-то голос, и Матвей подскочил на месте, в панике завертел головой.

— Бежим же! — понукнул его Михаил.

Но Матвей примерз к асфальту. Его будто ледяной водой окатило, и глаза словно только что открылись, как у двухнедельного котенка, и он увидел, осознал себя — в бегах. Это за ним погоня? Это его хотят поймать?! Самого примерного, послушного, идеального?!

— Бежим! — взвыл за его спиной Михаил.

Матвей все смотрел, как на него надвигается полицейский. В голове царила звенящая пустота. Этого просто не могло быть. Он все ждал, что проснется и вновь окажется на своей кровати. А полицейский был все ближе, ближе, ближе…

— Да чтоб тебя! — рявкнул ему на ухо Михаил. — Бегом марш!

Матвей вздрогнул, развернулся на сто восемьдесят градусов и послушно взял с места в карьер. Они мчались грязными подворотнями и извилистыми переулками, рискуя каждый раз попасть в тупик. Погоня не отставала.

— Куда мы? — задыхаясь от непривычной нагрузки, просипел Матвей.

— Тебе выбирать, — не оборачиваясь, ответил «посланник». — Ты у нас «видящий». Сейчас главное — оторваться от «хвоста».

Если бы ситуация не была столь напряженной, Матвей бы выражению улыбнулся. Он когда-то давно слышал его по телевизору в динамичном захватывающем боевике. Мать… ох, простите, «эта женщина» запрещала ему смотреть подобные фильмы, ибо пагубно для психики идеального ребенка, и может сбиться вся программа, и тогда, по ее словам, прощай великие перспективы. Но один раз Алевтина Григорьевна отвлеклась, ушла на кухню, и Матвей переключил канал, и попал на момент невероятной погони… На экране главный герой бежал что было сил по ночному городу, таща на буксире полуголую симпатичную и худую как спичка девицу, и постоянно оборачивался назад, и отчаяние искажало его мужественное лицо, когда он видел, что преследователи близко; и девица плакала от страха, и герой говорил: «Ничего, ничего, нам бы только оторваться от хвоста»…

Что было дальше, Матвей так и не узнал, потому как в комнату вошла «эта». Она не просто телевизор выключила, но и в спальню в наказание отправила, и потом еще беседу воспитательную провела, после которой Матвей еще долго к пульту боялся подходить. И вот боги знает сколько лет спустя Матвею тоже пришлось спасаться бегством, и кому-то со стороны это показалось бы увлекательным. Но только со стороны.

— Надо найти укрытие! — донесся до него голос Михаила. — Решай! Мы долго не протянем.

Матвей на себя такую ответственность брать боялся. Ему вдруг захотелось оказаться дома, в безопасности, и чтобы все стало как раньше. Чтобы он продолжал считать мучительницу Алевтину хорошей, тянуть лямку в школе, бояться и стыдиться себя. Чтобы все было, может, не так уж просто, но уж точно понятно, распланировано на годы вперед.