Пробить камень - Фридрих Незнанский

Нашлась только одна пара лыж, так что пришлось Вене и Косте надеть по одной лыже. Перед самой лестницей они разделись. Веня сперва нервно посмеивался, а потом заразился общим настроением, Костя тоже недолго был невозмутим. Десять этажей с лыжей, пусть и одной, преодолеть оказалось непросто. А чтобы спортсмены не схалтурили по дороге, не свернули к лифту, сопровождать их отрядили Клементьева. Вся остальная компания поехала вниз встречать гонщиков на финише. У Клементьева были командирские часы с секундомером, он то и дело забегал вперед и орал:

— Поднажми, Венька!!! Отстаешь, Константин, переходи на коньковый ход!!! Вдох носом, выдох ртом!!! Палками работать, палками!!!

Шума все трое производили столько, что на каждые два лестничных пролета добавлялись все новые болельщики, которые сопровождали лыжников до самого низа. К четвертому этажу гонка обросла музыкальным оформлением: несколько гитар, флейта, кухонная утварь в качестве ударных. Когда через полчаса они наконец спустились и завернули с лестницы направо — к площадке перед лифтами, первой, кто попался навстречу, была Марта Юркевич с черным кожаным кофром за плечом. Марта остановилась, не задавая лишних вопросов, сделала пару шагов назад, выбирая точку поудобнее, вытащила видеокамеру и стала снимать, пока обессилевшие Веня и Костя ждали единственный работающий лифт. Шум был сильный. Вахтерша, забыв про чай, тщетно пыталась разглядеть сквозь собравшуюся толпу, что, собственно, происходит.

Ермилов посмотрел на плачущую от изнеможения Киру и подумал, что лучше ему не знать, чем закончится сегодняшняя ночь. Хотя чего же там не знать, все уже заранее понятно. Без этого дела она не может.

— Не знаю, как тебе, — сказал Костя своему сопернику-напарнику, — а мне все еще чего-то не хватает.

Веня, принимавший перед объективом карикатурные позы культуриста, хотел ответить, чего, а вернее, кого, по его мнению, здесь не хватает, но не успел, потому что тут они и появились — физрук дядя Коля, проректор Коломиец и Стивен Дж. Мэдисон во плоти. Прихрамывающий Мэдисон был без своей разноцветной подруги, что немного огорчило Веню. Американца привезли в общежитие, чтобы окунулся в атмосферу легендарного общежития русских киношников. А в следующую минуту он увидел коменданта Богосяна.

— Шит! — закричал Мэдисон, прячась за спину дяди Коли. — А он что тут делает?!

Богосян разматывал ногой рулон обоев по всему коридору. Немалых трудов стоило убедить «независимого нью-йоркца», что перед ним не тезка — голливудский комик Стив Мартин, с которым у него, как выяснилось, связаны нехорошие голливудские воспоминания.

Немая сцена с участием проректора, физрука и американца возле лифта длилась недолго. Коломиец уставился на Веню, на Костю, на Марту, мельком обвел взглядом десятки зрителей и болельщиков, снова посмотрел на Веню, на его лыжу и сказал дяде Коле укоризненно:

— Ну вот! А вы все жалуетесь, что к спорту никакого интереса!

…Проснувшись после полудня, уже одна, Кира за полчаса раскачалась настолько, что живо дотащила себя до института. Чуть-чуть накрапывало, как раз настолько, как ей того хотелось, она шла, как плыла, улыбаясь и просыпаясь. И напрасно, как выяснилось, потому что сразу же при входе в институт встретила Костю, и вряд ли случайно, Костя наверняка ее ждал. Едва взглянув на его бледную детскую физиономию, она пожалела. Не о том, что сделала, а о том только, что пришла сюда. Жалеть о вчерашнем было глупо, вечер, начавшийся так скучно и выглядевший обреченным, закончился феерически. Кира даже прикрыла глаза, вспомнив о нем: удовольствие вечера и наслаждение ночи необратимо слились с предыдущей ее жизнью и уже стали историей, а она была так нежна — и эта ночь на троих, и она, и оба «лыжника», о чем же тут жалеть… Но если от Веньки ждать проблем не приходилось, то с мальчиком они могли сейчас начаться. Кира почувствовала досаду, она вовсе не хотела что-то обсуждать. Она хотела сейчас думать о Георгии, а приходилось — об этих мальчишках. Она довольно грубо его отшила, а вечером, когда она вернулась, в общежитии его еще не было. Ермилов сказал, что, может быть, Костя торчит на каком-нибудь продвинутом сеансе в Музее кино, на какие ходят восемь с половиной человек.

На следующий день Кира посмотрела возле сценарно-киноведческого деканата расписание и пошла искать аудиторию, в которой были занятия Костиной группы. На каждом этаже возле деканатов и ключевых кафедр висели объявления, что Стивен Дж.

Мэдисон начиная с сегодняшнего дня и в течение недели проводит кастинг, в котором могут попробоваться все желающие, поскольку мэтр еще сам до конца не знает, про что будет его кино. Она нашла аудиторию и прислушалась, из-за двери доносился глуховатый мужской голос:

— Догмат о предопределении состоит в следующем. Нет ничего, да и не было ничего, не зависящего от воли Аллаха, как добро, так и зло предопределены им. Еще до сотворения мира было сотворено Перо, которым Аллах повелел написать о всех делах и творениях божественных вплоть до времени Страшного Суда…

Женский голос, очень мягкий и чуть простуженный, перебил:

— Замечательно! Пером, пером! Замечательно. Большое спасибо. А теперь, господа киноведы, вдумайтесь, какая с точки зрения мусульманской религии на вас наложена миссия! Сотворена ручка, которой надо описать все дела и творения…

Кира больше не стала подслушивать, приоткрыла дверь, и, конечно, все обернулись к ней и замолчали.

— Мне нужен Костя.

— Всем нужен Костя, — философски заметил кто-то из киноведческой группы, почти полностью женской.

Помимо преподавателя истории религии, возле кафедры величественно вышагивал настоящий мулла или даже имам, на голове у которого была черная бархатная шапочка с геометрическим узором, из кармана пиджака, вроде как случайно, свешивались деревянные четки, на конце которых болталась маленькая черная ладошка с отставленным большим пальцем.

— Так его нет? Мне надо ему кое-что передать, только вот не знаю…

— Быстрее, душенька, — попросила преподавательница, — не отвлекайте нас от несотворенного «слова Божия».

Мулла или даже имам важно покивал:

— Давайте сюда вашу записку или что там у вас, мы передадим.

— Точно? — серьезным голосом поинтересовалась Кира. Она приблизилась к служителю культа и, улыбнувшись краешком рта, впилась ему в губы.

В полной тишине мулла или даже имам, расставив руки, шевелил кончиками пальцев, не решаясь ни оттолкнуть ее, ни сделать что-либо обратное. Сидевшие в заднем ряду две похожие девушки в больших очках синхронно встали, чтобы разглядеть это получше.

Ермилов

Куда деваются умершие в кино, содрогнулся Ермилов, глядя на Веню с Клементьевым, но не слушая их. Что происходит с персонажами, когда-то жившими на целлулоидной пленке, а потом вдруг убитыми, задавленными, сгоревшими, угасшими своей смертью? Куда девается их любовь, их боль, их надежды, уходят ли они навсегда, или где-то во Вселенской кинобудке остается архив, куда складируются их великие иллюзии? Насколько все это сходит с рук лихим авторам, батальонами выкашивающим своих героев? Хорошо, что я не сценарист…

Вечером первого дня нового года три кита студенческой съемочной группы сидели в пивной в одном квартале от своего общежития. Пока денег было достаточно, пили «Хайнекен», через некоторое время перешли на редкое тут «Жигулевское». Ермилов сказал:

— Веня, у нас же по-прежнему нет морячка. А нам по сценарию нужен морячок. Где взять морячка? Кто будет играть морячка?

— А как ты его видишь? — спросил Клементьев.

— Небольшой такой, компактный и лысый.

— Что значит лысый?! — разозлился вдруг Клементьев. — С каких это пор такая фигня заранее решается? Никто в сценарий внешность персонажей не закладывает.

— Это надо, Юрец, пойми, — попытался объяснить Ермилов. — Это важно, так Веня придумал. Нужно, чтобы на лысый череп вода капала, на этом вся завязка держится. Да что вы все психуете сразу?

— Ермилов, ты просто ошалел от безделья, — не унимался Клементьев, — ты еще ухо ему отрежь, и пойдем все ван гогов искать!

— Ты видел, как Мэдисон кастинг проводил?

— Все видели, — откликнулся Клементьев. — А что толку? Все равно ведь никого не взял, так что ничего и понять нельзя.

Мэдисон действительно осчастливил ВГИК тем, что решил провести в нем пробы для своей картины, часть которой он должен был снимать в Москве, — это не было розыгрышем, как первоначально подумали многие. Только вот результат оказался удручающим. Ни Кира, ни Шумахер, ни Алина пробы у Мэдисона не прошли, равно как и все остальные студенты актерского факультета. Веня, пытавший удачу вместе с ними, — тоже. Костя не пошел, у него были дела поважнее. И даже Клементьева не взяли в ассистенты оператора. Единственным представителем института, внешность которого заинтересовала независимого режиссера, оказался… физрук дядя Коля. Мэдисон сказал, что у него лицо типичного профессора из американского кампуса: прищуренные, даже чуть раскосые глаза, глубокие складки от крыльев носа вниз — смеющаяся верхняя часть лица и печальная нижняя, небольшой живот и большие бицепсы, и что упомянутая внешность непременно вдохновит его, Мэдисона, на создание сценария. Собственно, уже вдохновила. Профессор припрется в Россию отыскивать свои славянские корни, а местные мафиози его украдут. Сюжет? Сага, а не сюжет. Сильно? Да уж не слабо.