Светоч - Лариса Шубникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А как решать-то, дяденька? – Влада подсела ближе, за руку взяла пузатого.
– Сердцем и разумом, – смотрел ласково, жалеючи. – Упирайся, ищи, как для тебя лучше то и будет правдой. Разумела? Ты вот говоришь, что возле мужа бессилеешь, а рядом с Волком Лютым сильнее делаешься. Разум говорит, что возле Глеба лучше, а сердце тянется к Нежате.
– Да что ты, какой Глеб, – Влада зарумянилась, вспомнила поцелуй жаркий возле колодезя. – Нежата муж, на что мне чужой?
– Ой ли? Муж? И чего ты тут сидишь, а не в его дому опричь других жёнок? Голубка, ты вот что, наоборот сделай.
– Как это? – Владка и вовсе растерялась, ресницами захлопала.
– Так это, – засмеялся Божетех. – О Нежате раздумывай, а Глеба чуй. Вот тебе и весь мой сказ. Ты молодка неглупая, разумеешь. Делом займись, не ленись. Вон нынче ко мне народец потянется за советом, так и ты ступай со мной. Знахарка ты, не купчиха какая. Вот и погляди, чем помочь можешь. К Белянке не подходи, пусть сама справляется. Надо ей почуять себя хозяйкой, инако толку с нее не выйдет. Пусть дом ведет, сама мыслит сколь хлеба, сколь каши, а сколь мёду тащить. Уяснила?
– Дяденька, как же пойду? Сил-то нет во мне. Нет, не могу так. Я человека обнадежу, а хворь изгнать не смогу.
– А умения на что? Добромила научила всему, а ты на дар уповаешь. Нет, милаха, давай-ка, крепись, работай. Ну что опять уставилась? Владка, послушай совета, скинь бабий убор, инако будут думать, что нежить ты. Где ж видано, чтоб мужатая, да ведала? Чую, нескоро еще тебя женой нарекут.
– Да как так? Не стану я прятаться, – Влада брови насупила. – Нежате обида будет, да и сама не хочу.
– Скинь, сказал, – голос Божетеха грянул, как гром, даром что говорил тихо.
Влада призадумалась, разумела, с кем вот так попросту беседу ведет. Волхв, да новоградский: абы кто в таком месте и не сдюжил бы.
– Не порвалась еще, – упёрлась. – Таков уклад.
В ложнице похолодало, шорох пошёл страшный. За оконцами стемнело, будто поутру ночь пала на землю. Затряслись лавки, стол дрогнул, а лучинка в уголку и вовсе упала со светца. Божетех словно больше сделался, в плечах раздался и уж никто не назвал бы его пузатым или чудным. Сильный духом муж сидел перед ведуньей: очи сверкали серебром, брови гнулись гордо.
– Перечить? – прошипел злобливо.
Владка испугалась. Мыслишки забегали, заметались, да и обернулись на Глеба Чермного. Сидела, да жалела, что его нет рядом: силой поделиться, чтоб отпор дать Божетеху, который сманивал нелепие сотворить.
– Не перечить, а себя блюсти, – лицо сдержала, выпрямилась гордо; руки только дрожали, да по хребту будто морозцем прихватило.
– С волхвом препираться, уклада не уважать. Моё слово, моя сила, – встал и навис над ведуничкой.
– Сила, может, и твоя, но живу своим словом и мыслью своей, – сама встала, вытянулась тростинкой тоненькой напротив Божетеха.
Молвила, а потом и разумела – слова-то Глебовы! Как поняла, так и застыла столбушком.
– Вижу, внесло тебе в голову кое-чего, – волхв уже не злобился, сидел и посмеивался, пузом потрясывал. – Что, не тот в думки вспрыгнул? То-то же. А бабий убор скинь, послушай меня. И на себя беду накликаешь, и Нежате твоему не поздоровиться. Ну, чего встала? Пойдем утричать. Опять рыжая ворчит, как бы и правда в кашу не плюнула, – с теми словами и ушел, переваливаясь потешно, будто гусак, а то и вовсе утка-мамка.
А Владка прижала ладони к румяным щекам, все разуметь не могла, с чего Волк Лютый в думки вскочил, и почему она сей миг наново почуяла поцелуй тот украденный – сладкий и жаркий.
– Вот ведь…
Достала из торбы гребень частый, волосы расчесала. Хотела метать две косы, но руки опустила и задумалась, а малое время спустя, уж вздевала рубаху без вышивки, очелье девичье и навеси с мелким жемчугом. Вняла волховскому совету, побоялась на Нежату беду накликать.
Глава 15
Глеб долго уж стоял опричь малой стогны, ругал себя и телём неумным, и бабой слезливой. Все топтался, все пинал сапогом высокий лопух, который злил Чермного, а чем неведомо.
– Через тебя дурнем делаюсь, Влада Скор, – сплюнул зло. – Уселась в дому, не вытянешь. Хоть бы на крыльцо вышла, два дня уж стерегу.
То ли услыхала ведунья призыв, то ли Лада Пресветлая сжалилась над парнем, но дверь в хоромы Божетеха отворилась и показалась Влада.
Чермный и застыл: все думал к ней бежать иль от нее? Ноги сами собой понесли за большой черемуховый куст, а рука крепкая отодвинула ветки. Любовался Глеб, сердился, радовался и себя не помнил. Смотрел на Владу и ничего опричь себя не замечал. Глядел на волосы светлые, что укрыли спину шелковым долгим платком, на шею белую и плечи округлые, на грудь высокую, которой тесно было в богатой белой рубахе. Погибельная краса окаянной ведуньи разума лишала, но и иное волновало не меньше.
Стать ее, спина прямая и изгиб белой шеи, все это и гордым виделось, и нежным. Взгляд ее, вдумчивый, внимательный, толкал Глеба на дурость; все вызнать хотелось, что на уме у ведунички, об чем печали ее и радости. Вот то и манило Чермного едва не больше, чем краса.
Меж тем Влада подхватила ведро на веревке да и сошла по приступке высокой. Огляделась, подняла лицо к небу и улыбнулась, похвалилась зубами белыми и губами румяными. Потом прошептала что-то
