Разрезающий лабиринт - Джеймс Дашнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они отошли на две-три мили от злополучного дома; следы вели на восток, вдаль от океана. Группе Джеки выделили небольшой район — идеальное место для желающих переночевать или просто спрятаться. Один из домов на холме в самом конце главной улицы, двор которого давно потерпел поражение в борьбе с сорняками и кустарником, окружала высокая кирпичная стена. Кто-то нацарапал камнем по кирпичам прямо у калитки удивительно пространное сообщение. Сомнений в том, кто это сделал, быть не могло, да и надпись выглядела совсем свежей:
ЗДЕСЬ БЫЛИ КУЗНЕЦ АЙЗЕК И САДИНА ПРЕМУДРАЯ
— Мне не привиделось? — спросила Джеки, желая убедиться, что она не сошла с ума после нескольких часов неустанных поисков.
День выдался безумно жаркий, одежда прилипала к коже.
— Думаю, нет, — ликующим голосом ответила Миоко.
Все прекрасно понимали, чему она так радуется. Ребята живы! Живы!
— Я позову остальных, — вызвался Доминик и побежал вниз по холму.
Триш отошла в сторону, закрыла лицо обеими руками и расплакалась. Миоко обняла подругу за плечи. Триш не противилась, и Джеки присоединилась к ним.
Выплакавшись, Триш отстранилась от подруг и посмотрела на надпись.
— Передать не могу, какое это облегчение, — сказала она. — Правда, я боюсь, что ей могут сделать больно или обидеть. По крайней мере мы теперь знаем, что они живы… Это ведь не может быть совпадением, правда?
Джеки поняла, что Триш вновь начинает сомневаться.
— Ни в коем случае! Надпись сделана недавно — смотри, какой свежий след. Думаю, Айзек специально написал про кузницу, чтобы у нас не возникло никаких сомнений. Даже я знаю о его одержимости кузнечным делом.
— Да, он на ней помешан. — Триш шмыгнула носом, собралась и встала прямо. — Ты права. Это точно они, и теперь понятно, что мы на правильном пути. Лучшая новость за день!
Издалека донеслись крики. Доминик вел друзей по улице. Его обогнала миз Коуэн, которая, должно быть, испытывала не менее сильные чувства, чем Триш. Несмотря на усталость, все были готовы драться не на жизнь, а на смерть.
«Мы на правильном пути», — подумала Джеки и убежденно заявила друзьям и всему миру:
— Мы их найдем.
7
Минхо
Рокси протянула Минхо горячую металлическую миску с рагу, от волшебного запаха которого на глазах выступили слезы. Они сидели у огня — Рокси называла его «походным костром», утверждая, что это слово лучше подходит для веселого приключения. Ему было все равно. Минхо не стал бы возражать, даже если бы она дала пламени какое-нибудь идиотское имя: Кейси, Брент или Джеффри. Какая разница? Оно горячее, и на нем можно приготовить еду, причем очень вкусную.
— У нас будет полно времени узнать друг друга, — сказала Рокси, проглотив жаркое. — Я не собираюсь вести себя как бабуля, которая без конца задает вопросы. Нет уж, увольте. Когда появится настроение рассказать что-то из своей жизни, валяй, не смущайся, буду рада послушать.
Она сухо кивнула, будто убеждая не собеседника, а саму себя, и вновь принялась за еду.
Минхо решил ее удивить.
— А как насчет твоей жизни? Я тоже хочу услышать все подробности. Выкладывай.
Она изумленно уставилась на собеседника, забыв о жарком, которое сползло с ложки обратно в тарелку.
— Минхо, ты издеваешься? Не очень-то любезно с твоей стороны. Стыдно смеяться над серьезной пожилой женщиной вроде меня. Нехорошо, мальчик.
Минхо издал звук, который в другой цивилизации могли расценить как смех.
— Я не издеваюсь, Рокси. Я ни над кем не издевался с тех пор, как грудным ребенком меня спасли из ям, куда бросали зараженных Вспышкой. Расскажи о себе. Я когда-нибудь откроюсь, но ты должна подать пример.
— Что ж, молодой человек, сам напросился…
Она просияла, лицо осветилось неподдельной искренностью, чрезвычайно редкой для представителей Остатков нации.
— С радостью послушаю.
Он соскреб последние кусочки тушеного мяса, облизал ложку и сложил руки за головой.
— Заранее извиняюсь, если нечаянно усну.
Она начала рассказ.
— Мои самые ранние детские воспоминания в основном состоят из картинок. Бабушка с дедушкой, немощные скорее от тяжелой жизни, чем от преклонных лет, сидят на пеньках. Убитый горем папа, который не смог забыть маму, погибшую какой-то ужасной смертью — мне так ничего и не объяснили, сколько ни спрашивала. Папа всегда носил с собой маленькую деревянную табуреточку. До сих пор вижу, как он, опустив голову, сидит на этой штуке…
Она помолчала и тоже опустила голову.
— Меня он практически не замечал. Видишь ли, он сломался от горя, не вынес маминой смерти.
— Мне страшно жаль, Рокси. Это и вправду очень грустно.
— Я знаю, тебе тоже несладко пришлось, — тихо сказала Рокси. Слова с трудом пробивались сквозь пляшущие языки пламени. — Еще труднее. Думаю, для меня очень важно поговорить об этом. Обо всей этой хренотени.
Минхо повернулся и посмотрел ей в лицо.
— Рокси.
Она поджала губы, словно ожидая грубого замечания.
— Да?
— Спасибо, что рассказала.
— Эээ… пожалуйста. Спасибо, что выслушал. Так что, рассказывать дальше? Или твоя очередь?
Минхо громко всхрапнул. Он притворялся, но не так уж сильно. Глаза действительно закрывались. Надо поспать. Еще одна маленькая радость в его непростой жизни.
— Естественно, — прошептала Рокси без обиды. Она повозилась, устраиваясь на ночь. — Спокойной ночи, удивительный юноша.
Он вновь притворно всхрапнул.
— Естественно, — вновь прошептала она.
— Рокси?
Она не ответила.
— Спасибо за жаркое. Ничего вкуснее не ел, разве что у тебя дома. Спасибо.
Прошло несколько секунд. Ответили лишь треск искр и шепот затухающего пламени.
Рокси тоже захрапела.
8
Айзек
Добрый великан Тимон в настоящий момент занимался отнюдь не добрым, зато поистине великанским делом. Одной мясистой рукой он обхватывал Айзека за шею и держал за правое запястье и локоть, прижатые к спине, вывернув их таким неестественным образом, что это противоречило всем законам природы. Было ужасно больно. Каждый шаг Тимона, который чрезвычайно старательно выполнял очень важную задачу — сопроводить Айзека обратно к женщине по имени Летти, причинял Айзеку еще больше невыносимых страданий.
— Да отпустите же! — простонал сквозь стиснутые зубы Айзек, на лице которого застыла мучительная гримаса. — Пожалуйста. Я не собираюсь убегать или… Ой! Больно ведь! Я сам пойду!
Садина вышагивала рядом со злыми слезами на глазах, как разъяренная львица, которая выжидает подходящего момента для смертельного прыжка. С нее станется. Айзек знал ее почти так же хорошо, как Триш и миз
