Кречет. Книга IV - Жюльетта Бенцони

В сердце Жиля шевельнулась былая нежность, ему стало стыдно, что он так грубо обошелся с женой, но, с другой стороны, столь яростное сопротивление должно быть наказано. Он снова подошел к ней, приподняв поток волос, открыл залитое слезами лицо, нежно поцеловал ее в губы и обнял.

Жюдит, словно только и ждала этой ласки, осела вдруг в его руках, и, по тому, как она стала сползать вниз. Жиль понял, что молодая женщина потеряла сознание. Он поспешно развязал ей руки, поднял, положил на постель и прижался ухом к сердцу Жюдит. Сердце билось ровно, может быть, только чуть быстрее, чем обычно, и это его успокоило. Обморок должен скоро пройти.

Жиль прилег рядом с женой и стал похлопывать ее по щекам, а как только она глубоко вздохнула и золотые ресницы дрогнули, он принялся умело ласкать ее.

Благодаря Ситапаноки, пылкой графине Бальби и собственной обостренной чувственности, Жиль был прекрасно осведомлен о тайнах женского тела. Так что он весьма успешно возбуждал вроде бы бесчувственную Жюдит, крепко сомкнувшую веки, хотя Жиль ощущал, как она отзывается на каждое ласковое прикосновение. Его руки и губы прошлись повсюду — от нежных холмиков грудей до сладких теней чрева, от распухших губ до шелковистых подмышек, и Жюдит понемногу ожила, затрепетала. Дыхание ее, сначала легкое, стало частым и прерывалось порой стонами наслаждения, перешедшими постепенно, благодаря его упорству, в животный крик радости. Великолепный инструмент любви, каким являлась Жюдит, исполнял сладострастный концерт в умелых руках Жиля.

Вполне естественно, вид восхитительного женского тела, которое проснувшаяся чувственность заставляла принимать на разоренной постели прелестные бесстыдные позы, бесконечно сменявшие одна другую, не мог не пробудить вновь желания и у Жиля, но теперь Жюдит спокойно лежала в его объятиях. Жиль старался сдерживаться, чтобы дать жене время окончательно прийти в себя, но вдруг почувствовал, что она задвигалась. Нежная ручка скользнула по его животу, потянула к себе, и Жюдит сама направила его, все так же не открывая глаз, впилась губами в его губы, между тем как бедра ее уже начали свой неистовый танец.

Они одновременно достигли вершины блаженства, но внезапно счастливые стоны женщины перешли в пронзительный крик:

— Ой! Как больно! Мне больно…

Встревоженный Жиль стремительно спрыгнул с постели, поднес поближе свечу. На белой простыне расплылось пятно крови, потом второе…

Накинув халат и быстро наведя хоть какой-то порядок в спальне, по которой словно прошел ураган. Жиль бросился в коридор, чтобы позвать Фаншон, других женщин и послать Хантера за врачом. Далеко ходить ему не пришлось. Едва переступив порог спальни, он наткнулся на Фаншон, сидевшую в полной темноте на стуле у самой двери.

На девушке не было лица, он едва узнал ее.

Подняв на него полубезумные глаза, она прошептала:

— Почему вы не сказали, что любите ее?.. Я была здесь… и все слыхала. А я-то считала, что вы ее ненавидите, что…

— Не понимаю, какое вам дело до моих чувств, Фаншон, но вот что вы должны зарубить себе на носу: я терпеть не могу камеристок, подслушивающих под дверьми.

— Терпеть меня не можете? На корабле мне так не казалось.

— По-моему, мы с вами договорились, что на корабле ничего не было, во всяком случае, ничего существенного. Немедленно разбудите госпожу Готье и одну или двух кухарок. Боюсь, у вашей хозяйки будет выкидыш. Я сейчас отправлю Хантера за врачом.

Она хотела что-то ответить, но Жиль, не слушая, побежал к себе в комнату, кое-как оделся, слетел вниз по лестнице и принялся дергать за шнур колокольчик, которым днем вызывали слуг и подавали другие необходимые для упорядоченной жизни дома сигналы.

Не прошло и нескольких минут, как Хантер на лошади уже мчался галопом по парку, а Анна в чепце и халате бежала к спальне Жюдит. Она тут же выскочила обратно и преградила дорогу Жилю, вернувшемуся, чтобы посмотреть, как идут дела.

— Нет, господин Жиль. То, что здесь происходит, — дело женское. Не бойтесь, я разбираюсь в этом, как Розенна и многие другие женщины в нашем краю.

Розенна! Безумства любви отвели ненадолго ее тень, но она быстро вернулась и будет возвращаться до тех пор, пока ее убийцу не выследят и не накажут… Если только она не решила сама осуществить свою месть: не призрак ли кормилицы заставил Жиля так грубо обойтись с Жюдит и изгнать из ее чрева ненавистного Розенне ребенка, который был для старой бретонки оскорблением чести рода Турнеминов?

Когда рассвет окрасил розовым окна спальни, где всю ночь не гасли свечи, Жюдит потеряла плод своей злосчастной любви…

ДЖЕНТЛЬМЕН ИЗ САНТО-ДОМИНГО

Безмолвие дома не напоминало ни мертвого беззвучия склепа, ни ночной тишины, населенной шорохами, потрескиванием паркета, поскрипыванием старой мебели. В доме царили самые обычные дневные шумы, но приглушенные с большой тщательностью. Словно весь особняк обложили ватой, особенно плотно возле комнаты с закрытыми ставнями, задвинутыми занавесами, где отдыхала после тяжкого испытания Жюдит.

Чуть слышный шорох шагов, шепот голосов — ничто не должно было нарушить сна молодой женщины: доктор Хиггин, старый приятель Хантеров, живший возле церкви в деревне Нью-Гарлем, напоил ее легким отваром опиума. Окна в доме, несмотря на по-летнему теплое июньское утро, большей частью затворены.

Только окна спальни Жиля были распахнуты настежь, во всяком случае те, что выходили на фасад, впуская в его спальню пение птиц, лучезарность дня, ароматы сада. Турнемин удалился в свою комнату сразу после завтрака, поданного в столовой черным слугой, который ступал так беззвучно, словно вовсе не касался пола. Даже серебряные крышки на посуде вдруг потеряли звонкость.

Странная атмосфера установилась в доме. Все, кого встречал Турнемин, кроме Анны и Понго, отводили взгляд. Будто безмолвно упрекали его.

Для слуг казалось очевидным, что именно он виновник всех бед, да еще, скорее всего, Фаншон растрезвонила на кухне о том, что непосредственно повлекло выкидыш у хозяйки. Да и потом, для большинства живущих в доме Жиль был чужим, он ведь только поселил здесь Жюдит и остальных женщин и тут же уплыл в Виргинию.

Впрочем, Жиль не придавал особого значения мнению окружающих. Как только Жюдит поправится, он вместе со всеми домочадцами покинет Нью-Йорк, и «Кречет» возьмет курс на Мексиканский залив и Новый Орлеан. Корабль уже был готов, и капитан Малавуан ждал только его команды, чтобы поднять паруса.

Турнемин раскурил трубку и принялся шагать по комнате. На комоде лежал загадочный, так и не выдавший своей тайны клочок кружева. Пройдет еще несколько дней, прежде чем он сможет попасть в спальню жены и рассмотреть ее белье.