Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов

Надя вздохнула. Вопрос был затронут самый больной.

Она замолчала, что-то чертила ножом на салфетке, и я понимал, что мысли её далеко отсюда. Там, где Кешка, которого я никогда не видел, где Дикки — свидетель наших встреч в скверике напротив её дома.

— Наденька, — дав ей время подумать, мягко сказал я, — пора наконец все привести в порядок.

— Пора, дорогой. Но как трудно и мучительно. — Она опустила подбородок на свои длинные холёные пальцы. — Если бы ты знал!

У меня защемило сердце.

— Я знаю. И многое бы отдал, чтобы избавить тебя от этого. Но тут-как хирургическая операция. Лучше решиться сразу, чтобы не растягивать болезнь на неопределённый срок.

Она встрепенулась:

— Да-да, пожалуй, ты прав. Надо решиться…

В тот вечер мы об этом больше не говорили. Надя была внимательна и нежна, как никогда. Мы говорили о зверятах Кешки. Надя смешно копировала спящего ежа Пифа, раскатистый голос попугая Ахмеда. Мне показалось, что в этот день Надя решила всерьёз взяться за наши дела До праздников я занимался с прокурором саратовским делом. Седьмое ноября мы встретили с Надей среди её сослуживцев в кафе «Лира», которое Дом моделей «закупил»

совместно с какой-то проектной организацией. Это была традиция. Там работали в основном молодые парни, в Доме моделей — девушки. На вечере мы оказались чуть ли не самыми пожилыми. Я надеялся наконец познакомиться с Агнессой Петровной. Но её не было…

Вскоре после праздника у меня раздался звонок. Вежливый, тихий голос, с едва заметным грассированием:

— Товарищ Чикуров? Простите, не знаю вас по имениотчеству…

— Игорь Андреевич.

— Игорь Андреевич, вас беспокоит Яшин. Вы не можете приехать ко мне в институт, если, разумеется, у вас есть время?

— Конечно, конечно.

— Пожалуйста, приезжайте… Надо обсудить кое-какие вопросы.

Я незамедлительно отправился на площадь Маяковского.

Вячеслав Сергеевич — высокий сухопарый мужчина лет пятидесяти. Немного сутулый. Мне показалось, что сутулость его от того, что он, слушая собеседника, слегка наклонялся к нему, приставив к уху ладонь.

Яшин провёл меня в небольшой кабинетик, усадил на стул.

Я заметил, что телефонный аппарат у него необычный.

С какой-то приставкой. Наверное, из-за тугоухости. Вячеслав Сергеевич достал из стола пакет фотобумаги большого формата. И произнёс своим мягким голосом фразу, которая буквально ошеломила меня:

— Я был в Североозерске. Эксгумацию трупа мы произвели. Чтобы иметь более полное представление о характере ранения Залесской, я изъял шейную часть и провёл окончательное исследование уже здесь. По нашему мнению, сама Залесская нанести себе такое ранение не могла…

—Уже потом, когда я вспоминал этот момент, мне показалось, что ошеломило меня не то, что Залесская убита, а то, что я с самого начала, с того момента, когда ознакомился с делом, смутно чувствовал несвязность всей картины в целом.

Яшин, видя моё изумление, вынул из пакета фотосним.

ки. Он перебрал их, протянул один из них мне. Отпечаток рентгенограммы шейной области.

— Я бы ещё мог сомневаться, но вот после этого — никаких сомнений нет. Обратите внимание. Вот четыре насечки на передней части третьего шейного позвонка. Это следы бритвы.

— Отлично вижу.

— Смотрите, линии строго параллельны. Значит, режущие движения были произведены при помощи грубой фиксации головы.

— Постойте, но ведь это она сама могла…

— Ни в коем случае, — мягко перебил он меня, — При первом движении были рассечены яремные вены и сонная артерия. Уже это вызвало у меня сомнение в самоубийстве.

С какой силой надо себя резануть, чтобы нанести одним махом такую рану! Дальше. Допустим, она ещё и ещё раз провела бы бритвой. Но тогда насечки были бы хаотичными… А тут, посмотрите внимательно, мы специально проставили масштаб, строго параллельно. Вывод простой: голова была прижата к подушке. Но это не все. Вот ещё рентгеновские снимки. Глядите, между третьим и четвёртым позвонком застрял посторонний предмет. Мы его извлекли.

Осколок бритвы. А вот, видите, он точно соответствует выемке в лезвии. Той самой бритвы, которая найдена возле трупа.

У меня вертелась на языке масса вопросов. И прежде всего — как же первый судмедэксперт мог допустить такую грубую ошибку? Но перебивать Яшина не решился.

— Вот что интересно. Осколок бритвы находился сбоку шеи, с правой стороны. Обратите внимание-с правой. Мы произвели исследование. Залесская не была левшой. Значит, если бы она наносила ранение сама, то осколок мог быть только с левой стороны.

— Да, — пробормотал я. — Она лежала на полу, лицом вниз. Правая рука на кровати. Возле руки-бритва. Действительно, несоответствие.

А Вячеслав Сергеевич продолжал:

— Трассологические исследования показывают, что подтёки крови первоначально идут от шеи к затылку. Значит, в момент ранения она лежала на спине. Также видно и на простыне. Они успели застыть. Выходит, по истечении времени положение трупа было изменено.

— Понятно… Но как мог ошибиться судмедэксперт?!

Вы знаете, что он недавно защитил диссертацию как раз по ранениям в области шеи?

Вячеслав Сергеевич улыбнулся:

— Бывает. Я разговаривал с ним. И его ошибка не такая уж невозможная вещь. Множественные надрезы кожи у краёв раны-типичный хрестоматийный пример. В учебнике указано. Самоубийца пробует, сразу не решается. Потом, положение трупа вполне напоминает самоубийство. Ну а насчёт кандидатской… Я ведь тоже кандидат медицинских наук. Но только в своей области. Хотя мне как патологоанатому нужно знать много, увы, объять необъятное нельзя.

Любой средний врач по специальности знает лучше моего, как лечить больного того или иного профиля… Кстати, следователь поставил вопрос судмедэксперту: «Могла ли Залесская нанести себе смертельное ранение сама?» Конечно, могла…

— Да, мой коллега был заворожён предсмертным письмом, — вздохнул я.

— И мой, увы, оказался не на высоте, — развёл руками Яшин. — Уж кто-кто, а он мог дать делу совсем другое направление.

— Итак, — спросил я, — убийство?

— Когда я высказал свою точку зрения замначальника следственного отдела прокуратуры края, он сказал мне:

«Вы представляете, какую ответственность берете на себя?!» Я ответил, что представляю. Правда, у меня ещё не было рентгеновских снимков и трассологических исследований. Теперь уж я убеждён в своих выводах абсолютно. — Он сложил снимки в пакет. — Надо отдать должное сотрудникам Североозерского РОВДа: отличные фотографии сделаны на месте происшествия. Они нам здорово помогли.

Вот вам и провинциальная милиция…

Мы помолчали. Я все обдумывал сообщение Яшина.

Судмедэксперт осторожно спросил:

— Скажите, моё заключение что-нибудь проясняет в ваших догадках и предположениях?

— Да как вам сказать». Предсмертное письмо и убийство…

— Жизнь щедра на головоломки.

— Ещё один вопрос, если позволите.

— Ради бога. Я ведь и позвал вас сюда. Заключение, собственно, готово. Только печать поставить. Секретарша, оказывается, заболела, отпросилась сегодня домой. Я знаю, что время для вас дорого. И так его много упущено…

— Золотого времени… У меня, разумеется, будет ещё масса вопросов. Надо, как говорится, пораскинуть мозгами. — Яшин понимающе кивнул. — А сейчас-первое, что пришло в голову. Были ли следы борьбы? Как Залесская не услышала, что в дом забрался убийца?

Вячеслав Сергеевич остановил меня с улыбкой:

— Игорь Андреевич, это уж вам как следователю надо разобраться. Одно вам могу сказать, что уже после первого пересечения гортани она не могла издать ни одного звука…

От Яшина я добирался в прокуратуру республики в каком-то сомнамбулическом состоянии. Мысли, одна путаней другой, вертелись в голове. Всплыли все факты, слова, которые я сотни раз комбинировал и примерял за то время, которое посвятил делу Залесской.

Возвратившись к себе, я позвонил Эдуарду Алексеевичу с просьбой принять меня, назвав его Иваном Васильевичем (сработал устойчивый рефлекс: телефонный номер — человек). Ему это не очень понравилось, я заметил.

Когда я доложил то, что узнал от Яшина, у него невольно вырвалось:

— Ну и ну! — Он тут же набрал номер прокурора республики и попросил разрешения зайти.

После разговора с начальством он вызвал меня и, усмехнувшись, сказал:

— Докопался, теперь распутывай.

— А как же быть с прессой? — отпустил я шпильку. — С жалобой отца Залесского?

— Очень просто. Ответим, что факты, приведённые в письме, не подтвердились.

— Почему же, подтвердились… — невинно возразил я.

— Ты мне голову не морочь, — проворчал Эдуард Алексеевич. — Как надо, так и ответим.

— Благодарю за реабилитацию, — улыбнулся я.

— Рано благодарить. Твоя объяснительная записка будет пока лежать в моем сейфе. Вот женишься, тогда порву…

От себя я долго и безрезультатно названивал домой Ивану Васильевичу. Никто не брал трубку. Так было и на следующий день. Вероятно, они были на даче.