СБОРНИК: СТРАННИК. ПРИТЧИ И РЕЧЕНИЯ - Халиль Джебран Джебран

Посмотрите сначала, достойны ли вы сами давать и быть орудием даяния.

Ибо воистину только жизнь дает самой жизни, а вы, считающие себя дающими, лишь свидетели.

Вы, принимающие даяния – а вы все принимаете, – не возлагайте на себя бремя благодарности, дабы не надеть ярмо на себя и на дающего.

Лучше подымайтесь вместе с дающим на его дарах, как на крыльях;

Ибо сверх меры печься о своем долге – значит усомниться в великодушии того, для кого мать – щедрая земля, а отец – Бог.

О еде и питье

Потом просил старик-корчмарь:

– Скажи нам о Еде и Питье. И он сказал:

– О если б только вы могли жить, впивая аромат земли, и вас, как растения с воздушными корнями, питал бы свет!

Но раз принуждены вы убивать, чтобы насытиться, и лишать детеныша материнского молока, чтобы утолить жажду, то пусть тогда это будет таинством.

И пусть стол ваш станет алтарем, на который чистых и невинных из леса и долины приносят в жертву еще более чистому и невинному в человеке.

Когда вы убиваете зверя, скажите ему в своем сердце:

«Та же сила, что сразила тебя, сразит и меня; и меня тоже поглотят.

Ибо закон, который отдал тебя в мои руки, отдаст меня в руки еще более могущественные.

Твоя кровь и моя кровь – всего лишь влага, что напояет древо небес».

Когда вы надкусываете яблоко, скажите ему в своем сердце:

«Твои семена будут жить в моем теле, Бутоны твоего завтрашнего дня распустятся в моем сердце,

Твой аромат станет моим дыханием, И вместе мы будем радоваться во все времена года».

Осенью, когда вы собираете виноград в своих виноградниках, чтобы точить из гроздей сок, скажите в своем сердце: «Я тоже виноградник, и мои плоды попадут в точила, и, как молодое вино, меня будут хранить в вечных сосудах».

И зимой, когда вы будете черпать вино, воспевайте в своем сердце каждую чашу;

И да будет в песне память об осенних днях, о винограднике и о точилах.

О труде

Потом просил пахарь: – Скажи нам о Труде.

И сказал он в ответ:

– Вы трудитесь, чтобы не отрываться от земли и души ее.

Ибо быть бездельником – значит стать чужим для времен года и выйти из шествия жизни, движущегося к бесконечности в величии и гордом смирении.

Когда вы трудитесь, вы – флейта, в сердце которой шепот минут превращается в музыку.

Кто из вас хотел бы стать тростинкой, немой и безмолвной, когда все вокруг поет в согласии?

Всегда говорили вам, что труд – проклятье и работа – тягость.

А я говорю вам: когда вы трудитесь, вы исполняете часть самой ранней мечты земли, уготованную вам в те времена, когда эта мечта родилась.

И, работая, вы истинно любите жизнь.

А возлюбить жизнь через работу – значит приблизиться к глубочайшей тайне жизни.

Но если вы в своем страдании называете рожденье горем и заботу о плоти – проклятьем, начертанным на вашем челе, то я отвечу: ничто, кроме пота на вашем челе, не сотрет начертанного.

Говорили вам также, что жизнь есть тьма, и вы в усталости своей вторите тому, что было сказано уставшими.

А я говорю:

Жизнь на самом деле есть тьма, когда нет стремления,

Всякое стремление слепо, когда нет знания,

Всякое знание тщетно, когда нет труда,

Всякий труд бесплоден, когда нет любви.

И когда вы трудитесь с любовью, вы связываете себя с самими собой, с другими и с Богом.

А что значит трудиться с любовью?

Это – ткать одежды из нитей своего сердца так, словно те одежды наденет твой возлюбленный.

Это – строить дом с усердием так, словно в том доме поселится твой возлюбленный.

Это – сеять семена с нежностью и собирать урожай с радостью так, словно те плоды будет вкушать твой возлюбленный.

Это – наполнять все, что ты делаешь, дыханием своего духа.

И знать, что все благословенные усопшие стоят подле и взирают на тебя.

Часто я слышал, как вы говорили, будто во сне: «Тот, кто ваяет из мрамора и обретает в камне образ своей души, благороднее того, кто пашет землю.

И тот, кто ловит радугу, чтобы перенести ее на холст в облике человека, – выше того, кто плетет сандалии».

Но я говорю, не во сне, а в ясном бодрствовании полудня, что ветер беседует с могучим дубом так же нежно, как и с тончайшими стебельками травы.

И лишь тот велик, кто превращает голос ветра в песню, становящуюся нежнее от любви.

Труд – это любовь, ставшая зримой.

Если вы не можете трудиться с любовью, а трудитесь лишь с отвращением, то лучше вам оставить ваш труд, сесть у врат храма и просить милостыню у тех, кто трудится с радостью.

Если вы печете хлеб равнодушно, то ваш хлеб горек, и он лишь наполовину утоляет голод человека.

Если вы точите из гроздей сок с недобрым чувством, то оно отравляет вино.

Если даже вы поете, как ангелы, но не любите петь, то вы не даете людским ушам услышать голоса дня и голоса ночи.

О радости и печали

Потом просила женщина:

– Скажи нам о Радости и Печали. И он ответил:

– Ваша радость – это ваша печаль без маски. Тот колодец, из которого доносится ваш смех, часто бывал полон вашими слезами.

А разве бывает иначе?

Чем глубже печаль проникает в ваше естество, тем большую радость вы можете вместить.

Разве чаша, что хранит ваше вино, не была обожжена в печи гончара?

И разве лютня, что ласкает ваш дух, не была вырезана из дерева ножом?

Когда вы радуетесь, вглядитесь в глубину своего сердца и увидите, что ныне вы радуетесь именно тому, что прежде печалило вас.

Когда вы печалитесь, снова вглядитесь в свое сердце и увидите, что воистину вы плачете о том, что было вашей отрадой.

Некоторые из вас говорят: «Радость сильнее печали», а другие говорят: «Нет, сильнее печаль».

Но я говорю вам: они нераздельны.

Вместе они приходят, и, когда одна из них сидит с вами за столом, помните, что другая спит в вашей постели.

Истинно, вы, как чаши весов, колеблетесь между своей печалью и радостью.

Лишь когда вы пусты, вы в покое и уравновешенны.

Когда же хранитель сокровищ возьмет вас, чтобы взвесить свое золото и серебро, ваша радость или печаль непременно поднимется или опустится.

О домах

Тогда вышел вперед каменщик и просил:

– Скажи нам о Домах. И сказал он в ответ:

– Постройте в пустынном месте жилище из своих образов, прежде чем строить дом в стенах города.

Ибо как вы возвращаетесь домой в своих сумерках, так возвращается и странник в вас, вечно далекий и одинокий.

Дом ваш – ваше большее тело.

Он растет под солнцем и спит в ночной тиши, и ему снятся сны. Разве не спит ваш дом и не уходит он во сне из города в рошу или на вершину холма?

Если б я мог собрать ваши дома в свои ладони и, как сеятель, разбросать их по лесам и лугам!

Если бы долины были вашими улицами и зеленые тропы – аллеями, чтобы вы могли искать друг друга в виноградниках и приходить с ароматом земли в своих одеждах!

Но этому не настал еще срок.

В страхе своем ваши праотцы собрали вас слишком близко друг к другу. Не сразу исчезнет этот страх. Не сразу перестанут городские стены отделять очаги ваши от ваших полей.

Скажите мне, люди Орфалеса, что у вас в этих домах? Что вы храните за закрытыми дверями?

Есть ли у вас мир, безмятежное стремление – свидетельство вашей силы?

Есть ли у вас воспоминания – мерцающие своды, что соединяют вершины разума?

Есть ли у вас красота, что уводит сердце от вещей из дерева и камня к Святой горе?

Скажите мне, есть ли это в ваших домах?

Или у вас есть лишь покой и жажда покоя, то потаенное, что входит в дом как гость, становится хозяином, а после – властелином?

Да, оно становится укротителем, крючьями и плетью превращающим ваши пылкие желания в игрушки.

Хотя руки его нежны, как шелк, сердце его из железа.

Оно убаюкивает вас лишь для того, чтобы стоять у вашей постели и глумиться над достоинством плоти.

Оно осмеивает ваше здравомыслие и кладет его в мягкие листья, как хрупкий сосуд.

Истинно, жажда покоя убивает страсть души, а потом идет, ухмыляясь, в погребальном шествии.

Но вы, дети пространства, вы, беспокойные даже в покое, вас не заманить в ловушку и не укротить.

Не якорем, а парусом да будет ваш дом.

Не пленкой, затягивающей рану, да будет он, а веком, что защищает глаз.

Вы не сложите крылья, чтобы пройти в двери, не склоните голову, чтобы не удариться о косяк, и не будете сдерживать дыхание из страха, что стены потрескаются и рухнут.

Вы не станете жить в гробницах, возведенных мертвыми для живых.

И каким бы великолепным и величественным ни был ваш дом, он не устережет вашей тайны и не скроет вашу страсть.

Ибо то, что в вас безгранично, пребывает в небесной обители, врата коей – утренний туман, а окна – песни ночи и ее тишина.