Девять месяцев, или «Комедия женских положений» - Татьяна Соломатина

– То не мужик! То таджик! Или ты что, Иванова-Петрова-Сидорова, так оголодала, что готова что угодно, лишь бы с мудями, на тряпки порвать?!

Незамысловатые словесные конструкции, а также прямые и конкретные посылы санитарки действовали на госпитализированную публику куда доходчивее, чем интеллигентные просьбы Аллы Абрамовны и тихое нежное шипение Григория Эдуардовича. Софья Константиновна сидела в ординаторской, запустив пальцы в волосы. Любовь Петровна сделала ей кофе. Зашедшая на первый этаж по какому-то срочному и важному (взять статистический талон с подоконника ординаторской) – а как же! – Светлана Степановна как бы в пространство прокомментировала:

– Ну да! Вот ей уже старшие акушерки кофе приносят.

Соня даже головы не повернула. Толку?

В общем, ремонтные работы были оперативно успешно завершены.

– Ладно, об остальном будем думать завтра! – бодрым голосом, как будто неся спасительную жизнерадостную ложь смертельно больному, сказала Соне Любовь Петровна.

– О чём остальном?

– Завтра, завтра! Топай домой давай. Да и мне уже давно пора.

Потопала Софья Константиновна домой. Спустилась в подвал, переоделась в пустынной раздевалке – и потопала. Долго с Глебом за ужином болтали о том, о сём. В основном о случившемся назначении и об унитазах. Болтали не просто так, а выпивали. И чем больше выпивали, тем больше их пробивало на хи-хи!

– Светочка, похоже, стала ещё больше меня ненавидеть! Такая вот дружба.

– Дружба – и это злобное носастое создание?!

– Глеб!

– Ладно-ладно, ты права. Это бестактно по отношению к этому злобному носастому...

– Глеб!!!

– Но я, правда, как первый раз увидел это... создание, так в жилах кровь и похолодела от откровения – какие же всё-таки бабы дуры. И чем добрее – тем дурее! Я не о ней в данном случае. А о тебе, любимая. Это же надо было себе на голову добровольно посадить это чудовище из отряда «любителей икры» и самозабвенно волочь на себе.

– Я тоже, например, икру люблю.

– И я люблю. Но мы с тобой отношения к этому отряду не имеем. «Любители икры» – это такие мерзкие твари... Как-то в стройотряде раздобыл наш руководитель банку икры в обмен на что-то там. Второй месяц в тайге на тушёнке с макаронами сидели, и как-то очень скучновато было с таким рационом. Руководитель банку не приныкал, хотя мог. Отдал её дежурному по кухне и сказал намазать тонко, чтобы бутербродов всем хватило. В общем, садимся за стол – ба! – икра. Все так чинно, аккуратно настраиваются на деликатес, понимая, что тут примерно по одному бутербродику на рыло. А одна девица хап – первый – слопала, цап – второй – не пережёвывая заглотила, третий в ручонку сцапала – половину враз откусила. Все аж онемели от неожиданности, удивления и возмущения. Первым отмер руководитель и говорит ей: «Что же вы, милочка, так торопитесь и с коллективом не считаетесь? Вроде как матанализ на отлично сдали, а простой арифметики не разумеете?» Она ему и отвечает: «Ой, извините, ничего такого. Я просто икру люблю!»

– Не поколотили девицу-то?

– Нет, мы же студенты, интеллигентные люди. К тому же кто бы говорил?! Ты свою Светочку колотила?

– Знаешь, она ко мне даже стирать ходила. Представляешь? У неё машинка была, но запакованная. Она всё ремонт хотела сделать и потом уже как положено – установить, подключить. Потому и ко мне стирать все свои шмотки – от белья до Сашенькиных трусов – таскала. В любое удобное ей время.

– Ну, правильно! Ты же ремонта не ждала? Не ждала. Купила машинку и запустила, дурочка. И за энергопотребление не платить твоей подружке, опять же. Говорю же – любительница икры. Я бы на твоём месте совсем с ней завязал.

– На моём месте... Ага. На моём новом месте мне волей-неволей придётся с ней завязать, как ты выражаешься. Наконец-то! Причём она сама первая это и сделает. Но ты знаешь, при том при всём, мне её даже жалко. Вечно злая, вечно недовольная, вечно все ей должны. Серёга вот от неё ушёл...

– Это он ещё долго терпел.

– Да он бы всю жизнь терпел, если бы она ему не изменила с его же собственным начальником... И всё равно какая-то она несчастная.

– После тех лиц, которые занимают самые высокие посты, я не знаю более несчастных, чем те, что им завидуют! – вдруг произнёс Глеб нарочито декламационным тоном.

– Ты чего? – хрюкнула захмелевшая Соня. – И скажешь тоже – «самые высокие». Морока одна. И ладно бы с перспективой, а то так... Временная затычка.

– Это не я. Это Монтень! – супруг поднял вверх указательный палец правой руки.

Соня посмотрела на потолок.

– Там ничего нет!.. Глебушка! Я не спра-а-а-влюсь!

– Ты? Справишься! Дорогая моя, ты сегодня обедала?

– Нет. У меня совершенно нет аппетита. Сознание и даже подсознание постоянно подбрасывают моему воображению картины каких-то немыслимых катастроф, связанных с делом родовспоможения и административными обязанностями. В финале меня обязательно упекают в каталажку.

– У тебя слишком буйная фантазия! Всё будет отменно, не волнуйся. Новый и полезный для тебя опыт. Ты же любишь учиться! Единственное, что меня расстраивает, да и то не слишком, – это тот факт, что, видимо, в ближайшие три месяца ты ещё больше не захочешь детей, чем обычно... Сделать тебе бутерброд?

– С икрой? – рассмеялась Соня.

– Можно и с икрой. Смотри, у нас завалялась слегка подсушенная в давно открытой банке. Ты почему не ешь?! Я для кого покупаю?!

– А ты? Что я, одна буду давиться икрой?

– Солнышко, чтобы там с любым из нас ни происходило во внешних мирах, меня очень радует одно обстоятельство...

– То, что мы любим друг друга и пахнем друг другом?

– И это, конечно же, тоже. Но сейчас я говорил о другой радости, о радости всегда засыхающей икры, о радости подвяленного кусочка сыра и съёжившемся хвосте брауншвейгской.

– Ну, это же глупо, когда всего вдоволь!

– Зато очень и очень аристократично! И пусть цвет нашей крови беспокоит жалких «любителей икры»!

– Да какие из нас аристократы? Так – сбоку припёка к комиссарскому гену-крокодилу...

– А мы аристократы духа!

– Глеб, это гордыня! Грех...

– Грех – это незнание собственной природы и потакание чужой. Что, впрочем, не освобождает от ответственности ни за первую, ни за вторую... А, кстати, к слову о крокодилах, давно тебя хотел спросить – ты же начитанная, в отличие от меня, – тот крокодил, «что солнышко проглотил», – это Чуковский про большевиков писал, как думаешь?

– Ну, знаешь! При таком раскладе получается, что «Тараканище» – это...

– Вот оно как! Ну, за Корнея, что ли, нашего Ивановича!

В общем, слово за слово, ему, как всегда, удалось заболтать словоохотливую Соню и отвлечь её от тяжких мыслей о завтрашнем дне и всевозможных осложнениях её нового статуса. Уговорив по стаканчику виски, счастливые супруги завалились в постель, но уснули совсем не сразу.

На утреннюю пятиминутку Софья Константиновна шла, как на Голгофу. Она уже успела осведомиться о степени работоспособности нового унитаза, пробежать по палатам и нервно перебрать истории родов. Вроде всё было в порядке.

Пятиминутка, или, выражаясь канцелярским языком, утренняя врачебная конференция, проходила на верхнем, пятом этаже родильного дома. Не во всех родовспомогательных учреждениях это так. В иных роддомах даже пятых этажей нет. И даже четвёртых. Встречались автору на жизненном пути подобные лечебные учреждения ростом всего в два-три этажика, а в одном из самых блатных и дорогостоящих утренние врачебные конференции проводились в подвальных помещениях – в связи с острейшим дефицитом используемой на благо пациенток площади. Но в данном конкретном учреждении, где трудилась акушер-гинеколог Заруцкая, подобные сборища проходили в конференц-зале именно на пятом этаже. Это было достаточно большое, просторное помещение с пятью окнами на восток, потому по утрам там было всегда светло и ярко. На противоположной стене окон не было вовсе – сплошная, крашенная пополам бело-голубым стена. И в ней дверь. Вот в эту-то дверь по утрам и стекались сюда к девяти ноль-ноль ответственные дежурные врачи, врачи первые и вторые, ординаторы, старшие ординаторы, заведующие отделениями, интерны, а также – по понедельникам и пятницам – средний медицинский персонал.

Почти у всех старожилов, завоотделениями и простых врачей с репутацией были свои законные места. Напротив рядов стульев стояли самые обыкновенные письменные столы, составленные торец в торец, и чуть слева – кафедра. То есть такой вид мебели, куда удобно положить бумаженции, предназначенные для прочтения или подглядывания. В этом же конференц-зале студентам четвёртого, пятого и шестого курсов того самого медицинского института, законченного Соней, и Светочкой, и многими-многими другими сотрудниками данного лечебно-профилактического учреждения, читали лекции доценты и профессора. Здесь же проходили занятия с курсантами, повышающими свою квалификацию – то есть получающими право на последующую аттестацию на более высокую категорию или подтверждение уже имеющейся высшей. Клинические разборы, патологоанатомические конференции, выступления коммивояжеров от фармацевтических фирм тоже проходили именно здесь. Равно как и празднования Нового года, Восьмого марта, дней рождения главного врача, начмеда, заведующих отделениями. И даже одна панихида. Иногда здесь мерили (и покупали) пижамы и халаты, приносимые разнообразными торговцами. Вот такое это было многофункциональное помещение.