Голод. Одержимые - Любовь Попова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выхожу на мостовую и сажусь на первую скамейку, откидываюсь на спину и чувствую, как ветер теребит мне волосы.
Ребенок… Я ведь не хотела, не планировала… Это просто… Но ведь это часть нашей любви. Часть Макара.
Любить его и не полюбить его частичку просто невозможно. Ведь я люблю в нем все, даже отвратительный характер, даже его грубость порой, даже его профессию.
Потому что именно она сделала его таким. Сексуальным, матерым, резким в решениях. Он само совершенство, и я почти вижу насколько прекрасен будет его ребенок. Сын. С его либидо только сын.
И я бы прямо сейчас сорвалась на бег, отправилась к нему и закричала, что беременна. Что у нас скоро появится малыш. Настоящий малыш.
Но мне нужно подумать о стратегии, ведь Макар уверен, что не может иметь детей. И я раздумываю все то время, пока пешком иду от набережной до клуба, почти не замечая, как сумерки сменила душная, летняя ночь.
Аргументы. Это самое главное. Он ведь взрослый человек, а значит должен понимать, что мне ему нет смысла врать. Тем более… Тем более, он любит меня.
Даже Дамира сказала, что если любит, то даже сомневаться не будет.
Даже если… — почему-то вырывается перед дверью в клуб судорожный вдох. — Даже если, он не поверит. Через три недели можно сделать тест на отцовство. Но пусть только попробует его потребовать… Черт… Я даже не знаю, что буду делать, если он начнет допрос. А если придётся уйти?
Про аборт даже не думаю. С ребенком придется идти на поклон к дяде… Он не оставит.
Но ведь Макар сказал, что не бросит. Он говорил, что любит. Любит, любит, точно любит.
Может быть, ребенок подтолкнет его к смене образа жизни?
Поднимаюсь по лестнице клуба в кабинет Макара, замечая почему-то отсутствие охраны и вдруг слышу наверху удар.
Срываюсь на бег, открываю двери и вижу, как Макар стоит с окровавленным кулаком над каким-то бедолагой.
— Макар, — сразу кричит вездесущий Данил, когда тот замахивается, — Вот она. Сам спроси, где она шлялась.
Что значит, шлялась? — хмурю я брови и тут же замечаю бешенный взгляд Макара. Не привычно холодного, особенно учитывая его покрасневшее лицо.
— Где ты была?! — резкий окрик, и я даже делаю шаг назад. И как ему говорить в таком состоянии о беременности?
— Гуляла…
— Вышли все, — даже не дослушав меня, произносит Макар с рыком, и все тут же ручейком вытекают из комнаты.
Только Данила… Несмотря на то, что он любовник Паши и друг Макара, я все еще чувствую по отношению к себе негатив. Раздражение. Острое неприятие моего в жизни Макара присутствия.
— Ты тоже, — кивает он Даниле, и тот бросает недовольный взгляд на меня.
— Василиса, — тут же заговаривает он резким тоном, и я понимаю, действительно что-то случилось, и моя самоволка была лишней. — Убили одного из моих информаторов. Теперь мне не добраться до того, кто меня прикрывал, пока не разберусь, кто заказчик, и я нахожусь под бдительным контролем…
Он с каждым словом повышает голос и мне хочется спрятаться, как от грозного отца. И прижаться к твердой груди. Ну вот и еще один повод бросить эту работу.
— Какого хрена ты отмачиваешь такие перлы? — подлетает и берет за плечи, встряхивает и резким движением прижимает к твердой, ходуном вздымающейся, груди. — Я же испугался. Человека избил.
Волновался. Любит. Человека избил. Как его можно не любить, как можно не доверять настолько родному существу. Самому близкому, самому важному.
И все аргументы мигом вылетают из головы, когда его губы настойчивой атакой накрывают рот, целуют жадно, словно путник, пытающийся напиться после долгого пути.
А как только поцелуй заканчивается, во мне столько счастья благодарности и радости, что я не выдерживаю и кричу:
— Я беременна, любимый. У нас будет ребенок.
С Макаром как на американских горках. Иногда подъемы, иногда спуски и я уже знала, что за неудачей ждет радость. Сейчас же в комнате резко упала температура, и тачка, в которой я столько времени каталась, просто застыла. Замерла. Умерла. Сломалась, и я в ней больше не поеду. Прямо чувствую, как меня пинком оттуда выпихивают. Судорожно выдыхаю воздух.
Руки на плечах давят, а вместо ожидаемой улыбки или хотя бы удивления на жестком, красивом лице вижу презрение и гнев.
— А причем здесь я? — чеканит он слова, меня отталкивает. Не сильно, но до кома в горле обидно. До слез. До трясучки. Хочется кричать: «При всем. При всем!», но я тихо говорю:
— Не говори ерунды, мы столько занимались сексом, не мудрено…
— Я стерилен, Василиса! — врезается он руками в свои волосы, словно хочет порвать. — Я не могу иметь детей! И ты, твою мать, знаешь об этом!
— Конечно, знаю, я же не идиотка, — злюсь, повышаю голос. — Но часто случаются рецидивы и это именно тот случай!
— Если это идиотская шутка, — тычет он в меня пальцем, — то лучше закончить прямо здесь, потому что ни хуя ни смешно.
— Это не шутка, — кричу в ответ, отбрасываю палец. — Я сделала шесть анализов, ошибки быть не может. У нас будет ребенок.
— Он не может быть моим! — ревет он и толкает меня к стене, сжимает шею и вдруг рвано шепчет, дрожа всем телом. — Ты с кем-то переспала в ту неделю. Малыш. Боишься признаться, но я не буду злиться, я ведь сам отпустил тебя. Скажи мне просто, кто это. Паша, Леша со спортзала или твой дядя?
Не верю своим ушам. И рывком, ровно как он меня учил, бью по ушам, вырываюсь и выставляю вперед руку, потому что он быстро оклемался и делает шаг ко мне, смотрит бешенным взглядом.
— Прежде, чем ты скажешь еще хоть слово, — шиплю я хрипло, сужаю глаза. Слезы бессилия и острой обиды стекают под водолазку. Как гнев потоком бьется в недрах. Как злость клокочет в горле. — Прежде чем ты все разрушишь… Иди
