Аферистка - Любовь Овсянникова

Обход начался сразу вслед за короткой пятиминуткой и продолжался дольше обычного — шло основательное обсуждение и подведение итогов по лечению выздоровевших. Эти счастливчики, выписывающиеся домой, оживившиеся на глазах, что-то выясняли с кастеляншей и со старшей медсестрой, ждали, когда им сделают выписки из анамнезов для дальнейшего амбулаторного лечения.

А те, кто только поступал сюда, сначала пугливо жались по коридорам, а после обретения места отрешенно сидели на кроватях и так жадно ждали визита лечащего врача, что их нетерпение зависало над другими и давило, как пасмурная погода.

Травмированную в аварии девушку решением консилиума — в составе ведущего хирурга, заведующего отделением и дежурной медсестры — выписали из реанимационной палаты и перевели в другую, общую, или, как начали называть эти палаты в последнее время, в реабилитационную, хотя до настоящей реабилитации больным, здесь довершавшим лечение, было далеко.

Ей повезло — попала к женщинам хоть и пожилым, но находящимся в сравнительно бодром состоянии. Их здесь было трое, девушка с амнезией — четвертая. Одна из женщин перенесла трепанацию черепа по поводу воспаления среднего уха и уже повеселела, избавившись от болей. Второй женщине удалили зуб мудрости, никак не прорезающийся наружу, потому что рос он под десной в поперечном направлении, причем в сторону сочленения челюстей. Этот зуб заклинивал ей челюсти и мешал не только есть, но и говорить, с болью реагируя на любые ее попытки сделать это — бывает же такое. А третья пациентка имела незначительную бытовую травму черепа в надвисочной области.

В палате царило хорошее настроение, звучали шутки, и непременно какая-то из женщин звонким шепотом исповедовалась другим о себе, начиная с тех пор, когда еще металась на пупочной привязи в своем утробном водохранилище, окруженная уютной тьмой.

— Очень приятно, — хором ответили они, когда новенькая пациентка, войдя сюда, поздоровалась и назвала свое имя; вслед за этим ее тут принялись обследовать откровенными прилипчивыми взглядами без слов.

Сколько в воцарившемся молчании было деликатности! А воспитанности! Старожилы палаты, конечно, слышали об аварии и об амнезии и просто горели желанием поглядеть, воочию, на такой редкий случай, так что деликатность и воспитанность им дорого обходились. Это сравнимо только с ценой свободы для заключенной в клетке певчей птицы. Женщинам от чрезмерного сердоболия даже хотелось внести свою лепту в восстановление памяти больной и вписать свои имена в анналы этого дела.

Минут через десять, едва девушка успела освоиться в новой палате, к ней впустили Тамару Михайловну, незамедлительно приехавшую после уроков на зов подруги.

— Та-анечка! — Тамара Михайловна переступила порог палаты и решительно направилась именно к травмированной девушке, удивив ее этим сначала. Но потом она поняла, что по возрасту больше остальных походит на роль той девушки, которую коллеги знали до пластической операции. Так вот, учительница могла проявить элементарную вежливость. Или нет? Или она узнала свою подругу? — Как ты себя чувствуешь, Танечка?

— Узнала? — несмело пролепетала больная. — Скажи честно, Тамара.

— Конечно, хотя ты и изменилась, — Тамара Михайловна деловито взяла свободный стул, пододвинула ближе к своей знакомой и села. Посмотрела с обязательным в таких случаях вниманием, принялась констатировать: — Похудела, кажется, стала меньше ростом. В толпе не заметила бы. И голос немного изменился. Но чему тут удивляться — ты же для того и оперировалась. Столько болеть, так похудеешь, конечно, и охрипнешь! Но в общем и целом, если присмотреться, то это ты, я вижу, — оптимистично сказала посетительница. — А ты меня узнала? А то ведь говорят, что ты… это…

Татьяна стыдливо улыбнулась, неуверенно махнула рукой, дескать, случается.

— Ничего странного. Конечно, что-то во мне изменилось, ведь многие изменения были запланированы, это ты правильно сказала. А потом в такую передрягу я попала, что не приведи Господи. Позже расскажу подробнее, не сейчас. Если честно, то… набиралась смелости для встречи. Забыла больше, чем помню.

— Все восстановится…

— Вот говорю с тобой… а кажется, что это не ты. Бред просто…

— Да ты не тушуйся! Я все понимаю. Преодолеем, Танюша. Вместе все преодолеем.

— Надеюсь. Меня не это беспокоит. Тамара, помоги в одном деле, — девушка поколебалась, вдруг ей показалось, что не к тому человеку она обратилась. Но вот сомнение отступило, и она решилась продолжать: — Ты знаешь, что в этой аварии погибла еще одна девушка?

— Слышала.

— Почему-то я знаю, что она, как и я, — сирота. Ее некому похоронить. Не могу я допустить, чтобы ее предали земле без батюшки, без креста, не отпели душу. Понимаешь?

— А кто она тебе?

Татьяна напряженно задумалась, словно прислушивалась — не тот ли это момент, когда сознание пронзают внезапные озарения. Затем отрицательно покачала головой.

— Ничего больше не помню. А может, ничего больше и не знала, — она с минуту помолчала. Потом вздохнула и продолжила: — Помоги, похорони ее по-человечески на нашем кладбище. Пусть хоть я буду посещать ее могилу, носить цветы. Ведь она меня прикрыла и этим спасла. Понимаешь?

— Даже так?

— Именно так. Меня толкнуло трубой уже тогда, когда она упала на мои колени, — Татьяна приложила руку ко лбу, прикрыла глаза, вспоминая. — Было так… Она упала на мои колени… И я тут же инстинктивно отклонилась от нее в сторону, прянула вправо, к дверце. Ну-у, я увернулась от проявившейся на этой девушке гибели! — рассказчица интонационно подчеркнула слово «гибели».

Говорила она медленно, словно не вспоминала, а комментировала картины, прокручиваемые ее восстановительным воображением, и будто с трудом находила каждое нужное слово. И будто несла суровую ответственность за все сказанное.

— Да ты не волнуйся, Тань…

— Это произошло мгновенно, но это помогло мне почуять опасность и среагировать на нее — я не просто увернулась. Я отклонилась. И естественно, при этом моя голова ушла вниз, словно я нагнулась набок. Вот что важно… — я… я отклонилась и нагнулась! Проникшие в кабину трубы прошли выше и остались в стороне, слева от меня. А меня все равно что-то зацепило… Н-не знаю. Но разве без этой девушки я выжила бы?

— У тебя всегда была хорошая интуиция, Танюша. И отличная реакция! Ты помнишь, как ловила подачи в волейболе?

Рассказчица подняла руку, помахала ею, вроде просила не мешать воспоминаниям. Тамара Михайловна притихла.

— Сначала мне казалось, что я опасность ощутила кожей, словно это был какой-то слабый толчок ветерка. Ну-у… и поэтому, придя в сознание или погружаясь в беспамятство, по инерции выволокла рядом сидящую девушку из машины — куда-то тащила ее, отдаляла от опасного места. Я тогда с уверенностью знала, что моя задача была спасти ее. А теперь точно так же знаю — закрыла она меня собой, я это тут же поняла и старалась отплатить ей взаимностью.