Любимец века. Гагарин - Лидия Обухова

Набрав высоту и взглянув вниз, он радостно ахнул, увидев наконец-то краешек солнца. Его командир Леонид Данилович Васильев, полярный ветеран, сурово одернул:

- Не отвлекайтесь от приборов. Эмоции эмоциями, а дело прежде всего.

Есть обстоятельства, которые не то чтобы формируют человека, зримо изменяют его, а скорее становятся как бы составной частью натуры. Способом выразить дремавшую до того черту характера. Подобным проявителем стала для Юрия полярная военная служба. Он так тесно слился с нею, что уже казалось неясным: он ли был создан специально для нее, она ли пришлась ему впору?.. Как вскоре и космонавтская работа.

«Я никогда не жаждал приключений и опасностей ради них самих», - сказал как-то Гагарин.

И, по всей видимости, он чувствовал себя не очень уютно в первый свой самостоятельный вылет с полярного аэродрома, когда небо, перед этим ясное и безоблачное («простые метеоусловия», - деловито пояснил Казаков), неожиданно замутилось наползшим с моря плотным туманом, и пошел дождь со снегом.

Не посягая на специфику летной работы, рискую все-таки высказать предположение, что мужество молодого пилота могло проявиться тогда лишь в одном-единственном плане: в сохранении хладнокровия и точном следовании приказу,

В воздух поднялся командир звена, опытный северянин. Найдя Гагарина посреди снежных вихрей, он «завел» его на посадку.

Так в его летной книжке появилась запись: такого-то числа, во столько-то часов и минут произвел посадку при пониженном минимуме с оценкой «отлично».

Видимо, в аэродромных буднях это был приметный случай. Ему посвятили боевой листок: «Товарищи авиаторы! Сегодня летчик лейтенант Гагарин проявил высокую выдержку и умение при первом самостоятельном вылете. Учитесь летать так, как офицер Гагарин!»

А Семен Дмитриевич Казаков, кроме того и комсорг гарнизона, намотал себе на ус: значит, отзывчивый симпатичный парень оказался еще и хорошим летчиком? Старая истина: выбор друзей лучше всего раскрывает сущность человека. Последние два года я настойчиво ищу знакомств с людьми, так или иначе сопутствовавшими Гагарину. Они имеют значение не только как полезные свидетели-сообщат какие-нибудь новые факты или любопытные случаи. Но важны они и сами по себе: он многое взял от них, не мог не взять, вольно или подсознательно. И их отношение к вещам и событиям становилось его отношением.

Гагарин вообще немыслим без людей! В самые ранние годы в нем проявилась одна из важнейших черт героя времени: умение объединять вокруг себя и самому входить в коллектив.

Семен Дмитриевич Казаков собранной коренастой фигурой, внимательным прищуром глаз на молодом лице, чем-то еще внезапно напоминает Гагарина.

И жизненный путь их долго оставался схож: та же смоленская деревня и раннее столкновение с материальными сторонами бытия. (Семен Дмитриевич еще школьником стал работать на лесосплаве, потом шофером в совхозе. «Как же вы успевали?» - «Обыкновенно: в школе с утра, а силос возил на своем грузовике во вторую смену, после обеда».) И те же перспективы: не только необъятность юношеских мечтаний, но и точное ощущение - мне бы хотелось назвать его «советским ощущением», - что жизнь непременно удастся и будущее сложится интересным, деятельным. Таким, как и ожидается.

Армейский призыв привел Казакова сначала в военно-морское училище, а затем в морскую авиацию в Заполярье. (Он, кстати, участвовал потом и в отборе анкет для будущих космонавтов. Из семи добровольцев после первых медицинских осмотров осталось два твердых кандидата: Гагарин и Шонин. Они и уехали вместе в Москву.)

Жизнь развела Казакова с бывшим однополчанином не столь далеко во времени, как по тем событиям, которые случились в промежутке между встречами.

Вернувшись на Смоленщину и обосновавшись в родном городе Гагарина Гжатске, Казаков издали следил за его судьбой, никогда не напоминая о себе.

И лишь однажды в Крыму, неожиданно признав на почте в двух загорелых веселых молодцах, которые заколачивали какой-то старушке посылку, «небесных братьев» Поповича и Николаева, Семен Дмитриевич отважился заговорить с ними.

- Примите мои сердечные поздравления по случаю успешного завершения группового полета, - запинаясь, пробормотал он. - У меня к вам просьба...

- Автограф?

- Не совсем. При случае передайте привет Юрию Алексеевичу от бывшего сослуживца по Северу.

- Прошло несколько дней, - рассказывал Казаков.- Я никому не говорил про эту встречу. Да и что было рассказывать? Мало ли приветов посылалось Гагарину?.. Но вот как-то во время послеобеденного отдыха влетает в палату дежурная сестра: «Вас ждут!» В вестибюле стоял и улыбался Юрий. «Так вот кто мне приветы шлет! Ну, здравствуй... Ты что, говорить разучился, что ли? Раньше не замечалось...» Он обнял меня за плечи и повел вниз по лестнице, на дорогу, где стояла «Волга». А изо всех окон уже высовывались, и несся шепот: «Гагарин! Гагарин!» Я продолжал смятенно молчать, Гагарин с досадой воскликнул: «Не думал я, что ты такой стал! Помнишь, у нас на Севере, бывало...» Тут я набрался смелости и ответил: «Это не я стал, это вы, Юрий Алексеевич, стали». Он поморщился: «Брось, пожалуйста. Мало ли с кем что происходит, сегодня так, завтра этак. А совместную службу забывать нельзя. Я теперь поеду, - добавил Гагарин. - Меня ждут, да и автографы сейчас просить станут... Возьми-ка мой адресок. До встречи!» Дверца захлопнулась, машина исчезла за поворотом. Взбудораженный и не очень довольный собою, я медленно возвращался в санаторий. А вокруг разнеслась молва, будто я не летавший еще космонавт, только не сознаюсь в этом. Пришлось рассказать о заполярном гарнизоне, про нашу общую службу с Гагариным. И вот тут, вспоминая многие подробности, снова увидел его таким, каким он был тогда, и порадовался, что он так мало изменился. Потом, когда мы вместе вспоминали эту первую неловкую встречу, да еще немного подыгрывали, изображая ее, многие, да и мы сами, покатывались со смеху...

Когда Юрий вернулся под Москву, в Звездный городок, их дружба с Казаковым углубилась. Тем более что Гагарин, уже как депутат, часто приезжал в Гжатск.

Бывали и такие случаи: забегая посреди рабочего дня домой, Семен Дмитриевич вдруг находил дверь отомкнутой, а в прохладной пустой комнате на диване, в одной тенниске, лежит Гагарин, закинув за голову руку, и увлеченно читает книгу, снятую тут же с этажерки. Прямо на полу перед ним кастрюля с картошкой в мундире. Не глядя, он шарит в ней и, поднеся ко рту, жует остывшую картофелину.

Это был его редкий отдых в тишине и одиночестве, так необходимый каждому.

Еще на Севере Гагарин научился полностью отключаться от дел. По гористой тундре, ныряя в заросшие густым кустарником распадки, он добирался до быстрого ручья, вода которого и летом оставалась леденистой, а зимой, окутанная испарениями, не замерзала; здесь, в уединении, он проводил за ловлей форели неслышимые часы. Ведь то первое лето он прожил один; Валентина приехала к нему лишь в июле.