Звонок в дверь - Рекс Тодхантер Стаут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вчера корреспондент «Таймс», памятуя о той давней истории, позвонил мистеру Хьюитту и поинтересовался, не высказал ли хоть кто-нибудь из десяти аристологов (аристология — это наука приготовления и потребления пищи) нежелания присутствовать на обеде в следующий четверг, и мистер Хьюитт ответил «нет». Когда наш корреспондент спросил его, станет ли он скрещивать пальцы, мистер Хьюитт сказал: «Интересно как? Тогда я не смогу держать вилку и нож».
Все кушанья, безусловно, будут отличными.
Назначение точной даты, а именно четырнадцатого января, стало предметом жарких споров с Вулфом в четверг вечером. Я считал, что дата должна была быть открытой, а в заметке написано: «В один из вечеров этого месяца». Вулф ответил, что, когда Хьюитт будет обзванивать своих собратьев-аристологов, ему придется назвать точную дату. По моему мнению, Хьюитту просто следовало объяснить им, что дата обеда будет зависеть исключительно от того, когда Фрицу смогут доставить самолетом из Франции нужные продукты. Гурманы любят продукты, доставленные самолетом из Франции. Однако Вулф настоял на своем, и теперь время поджимало, поскольку у нас оставалось всего пять дней.
Именно поэтому меня и не устраивала идея подобраться к Саре Дакос окольным путем, и, выбрав оптимальный вариант, я сразу после завтрака позвонил миссис Элтхауз, попросив уделить мне десять минут.
Она согласилась, и я поехал к ней, естественно не обращая внимания на слежку. Чем чаще они будет видеть, что я работаю над делом Элтхауза, тем лучше. Я рассказал миссис Элтхауз, что в ходе расследования вскрылись новые обстоятельства, о которых мы непременно сообщим, когда их изучим, поэтому было бы неплохо, если бы она позволила взглянуть на кое-какие вещи в квартире сына, хотя бы на те, что сохранились. Она ответила, что в квартире все осталось на своих местах. За квартиру уплачено на год вперед, и миссис Элтхауз не пыталась сдать жилье в субаренду. Она ничего не трогала, и, насколько ей известно, полицейские тоже. По крайней мере, они не просили на это разрешения. Я обещал без спроса ничего не уносить из квартиры, если миссис Элтхауз позволит ее осмотреть, и она безропотно отдала мне ключи, даже не сделав попытки позвонить адвокату или хотя бы мужу.
Женщинам в возрасте я, кажется, нравлюсь больше, чем молодым, но, пожалуй, не стоит говорить об этом Вулфу.
Итак, в субботу утром, в 10:35, я вошел в квартиру покойного Морриса Элтхауза, закрыл дверь и огляделся по сторонам. Квартира была очень неплохой, если не обращать внимания на картины. Как и говорила Сара Дакос, на полу лежал толстый ковер от стены до стены. Я увидел большой диван с кофейным столиком перед ним, удобное кресло возле торшера, четыре стула, маленький столик с металлическим арт-объектом — такой вполне мог сварганить рукастый малыш с инструментами из валявшихся в гараже железяк, — практически пустой письменный стол с телефонным аппаратом на нем, пишущую машинку на подставке. Одну стену почти полностью занимали книжные полки. И опять же, ничего хорошего о картинах на других стенах я сказать не мог. Они отлично подошли бы для игры «Угадайка» — оставалось лишь пригласить гостей, и пусть угадывают, что изображено на картине, — если, конечно, найдется хоть кто-то, кто знает ответы.
Положив пальто и шляпу на диван, я приступил к осмотру. Два шкафа в гостиной. Ванная комната, маленькая кухня и спальня с одной кроватью, комодом, туалетным столиком, двумя креслами и шкафом, набитым одеждой. На комоде стояли фотографии родителей, из чего я сделал вывод, что Моррис Элтхауз отказался не от семьи, а лишь от «Пегги Пилгрим». Вернувшись в гостиную, я приступил к обыску. Коричневые шторы были плотно задвинуты, в комнате царил полумрак, и я включил свет. Буквально все поверхности покрывал толстый слой пыли, но поскольку я находился здесь на законных основаниях, то не стал надевать перчатки.
Конечно, я не рассчитывать найти явную улику, однозначно указывающую на кого-то или что-то определенное, так как копы уже все здесь обшарили. Впрочем, у них не было конкретной цели, а у меня была: Сара Дакос. Вы наверняка хотели бы получить подробный перечень всего, что находилось в квартире, особенно содержимого ящиков и шкафов, однако это заняло бы в моем рассказе слишком много места. Отмечу только одну вещь: рукопись незаконченного романа. Я прочел полторы страницы из имевшихся трехсот восьмидесяти четырех. Чтобы прочесть весь роман с целью выяснить, фигурирует ли там девушка, похожая на Сару Дакос, потребовался бы целый день.
А еще я обратил внимание на нижний ящик комода в спальне. Помимо самых разных предметов, в ящике хранилось примерно с десяток фотографий. Ни одного фото Сары Дакос, но зато там нашлось фото Морриса Элтхауза, лежавшего нагишом на диване в гостиной. Мне не довелось видеть его обнаженным, поскольку фотографии в архиве «Газетт» были вполне пристойными. Моррис Элтхауз находился в отличной форме: рельефные мускулы и плоский живот. Однако оборот фотографии оказался интереснее самого снимка. Кто-то написал там стихотворение или строфу из него. Так как мне позволено воспроизвести эти строки, я привожу их ниже:
Влюбленный, к сей прекраснейшей из дев Стремишься в поцелуе ты напрасно, Зато пребудет навсегда любовь, И будет на века она прекрасна[6].
Я, конечно, не самый большой специалист в области поэзии, но у Лили Роуэн целая полка с томиками стихов. Иногда по особым случаям она просит почитать ей вслух, и стихотворение показалось мне знакомым, хотя здесь явно что-то было не так. И я тщетно пытался понять, что именно. Как бы там ни было, в первую очередь следовало узнать, кто написал стихотворение на обороте фотографии. По крайней мере, точно не Элтхауз. Я уже видел здесь вещи, надписанные его рукой. Сара Дакос? В таком случае это уже кое-что. Не кое-что, а очень много. Положив фото на комод, я потратил еще один час на осмотр квартиры, однако ничего больше не нашел.
Я обещал миссис Элтхауз не брать ничего без ее разрешения, однако искушение было слишком велико. Я мог взять фотографию и, не вынося ее из дома, спуститься на второй этаж, затем постучаться к Саре Дакос и, если она дома, а скорее всего, в субботу она была дома, показать ей фотографию и спросить: «Это вы написали?» Соблазн действовать кавалерийским наскоком был реально велик. Но какие, к черту, наскоки?! Мне следовало идти в обход.
