Призраки Припяти (СИ) - Евгения Федорова

— Ну, так, — я потер шею и сел за стол, задумчиво отхлебнул кофе. — Значит, и он у тебя погостит.

— Они.

— А выйду я за ворота и будет разбор полетов, — вздохнул я. — Ладно, будем считать, я и вправду здоров как бык.

— Сегодня вечером будем торговаться, — спокойно возразил мне Лысый.

— А вот это уже не твое дело, — резко ответил я.

— Как знаешь, — не стал спорить хозяин дома. — Я тебе навязывать плату за свое спасение не буду, когда захочешь — спросишь сам.

— Договорились, — хмыкнул я, делая себе бутерброд с колбасой. — Чего на обед то?

— Вот ведь ты человек бесстрашный! — восхитился Лысый. — За тобой Саркисов пришел, его некоторые люди зовут просто по профессии — Смерть — а ты немного попереживал и все. Во даешь!

— Я с ним два раза встречался и живой, значит и Смерть промахивается.

Лысый смотрел на меня как на сумасшедшего. Я не выдержал и переспросил:

— Так что у нас на обед?

Мы собрались у камина в полном молчании. Дым сразу от четырех сигарет тек к потолку белыми струями. В комнате царил полумрак, разбавляемый огненными сполохами. На столе в маленькой глиняной плошке горела одинокая свеча.

Лис спокойно лежал у моих ног, пристально поглядывая то на Ивана Саркисова, то на Верди. Дима Веринский — по матери — разительно изменился с момента нашей последней встречи. Ему помочь мог разве что пластический хирург. Левая половина лица представляла собой уродливую шрамированную маску; обрубок уха оттопырился и торчал из-под отросших прядей волос. Он растерял былой пыл, вызов и нарочитая заносчивость в нем угасли, он нервно мял ладони и смотрел в пол перед собой. Сигарету он не выпускал изо рта, кривя губы, чтобы выпустить дым.

Саркисов был как всегда невозмутим. Только теперь я сообразил, что они с сыном и вправду похожи. Этими самыми кривыми улыбками. И внешне — овал лица, носы. Как я сразу не понял, не заметил? Наверное, мне было не до того, у меня была простреляна нога, и я пытался остаться в живых. Но, если Дима — сын Саркисова, почему я, посягнувший на жизнь и здоровье парня, все еще жив? Будь я отцом, я бы убил того, кто обидел моего сына. Или… мальчик сам должен стать мужчиной?

— Что, душа глазастая, — сказал вдруг Саркисов, — оправился?

— Спасибо за беспокойство, — ровно ответил я. — На здоровье не жалуюсь. Вы как?

— Да что мы, ноги есть, чтобы носить по земле, и то хорошо.

Ага, вот ноги я вам и поотрываю, — зло отметил я про себя.

— Значит, обзавелся себе крутым защитником, — тем временем продолжал Сарки. — Кстати, сердечный привет тебе от Ефрема, он желает придушить тебя собственными руками. Дочурку, знаешь ли, очень любит.

— Вот и не отпускал бы ее с кем ни попадя, — фыркнул я.

— Увязалась, да? — сочувственно осведомился Сарки.

Я не счел нужным ответить.

— Ну и как мы будем решать наше разногласие? — помолчав, спросил Сарки.

— Могу отчитаться перед твоим сыном, — спокойно ответил я.

Верди вскинулся, в его глазах, отразивших колебание пламени, плеснулась ярость.

— Чтобы ты его убил? — вдруг спросил Саркисов едва слышно. Верди при этих словах вздрогнул. Я бы не потерпел таких слов от отца, я бы лег костьми, но доказал ему, что сильнее и умнее…

— Ты? — я в упор смотрел на наемника, которого все звали Смерть.

— Жить тебе надоело? — прошипел Верди.

Хотел было я прикрикнуть на него, чтобы не перебивал, когда взрослые разговаривают, да вовремя затолкал язык в глотку: нифига я не старше Верди, вряд ли умею больше и то, что я до сих пор жив — чистой воды везение и удачное стечение обстоятельств.

— Ты меня не боишься лишь потому, что не знаешь, чего я стою. Как и многие, ты наивен, душа глазастая, — хохотнул Сарки.

— Я не позволю творить безобразие у меня, — вклинился Лысый.

— Успокойся, хозяин, никто не обижает твоего друга, — Саркисов поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, взял со стола бокал с густым красным вином и сделал большой глоток. — Но решать все равно придется. Гражданин Верди взялся выполнить хорошо оплачиваемое… поручение. Отказаться — значит ударить в грязь лицом. Потому я бы предложил поединок на ножах. Ты один, против нас двоих.

— Совесть мучить не будет, Саркисов? — внезапно гневно возопил Лысый. — Или ты боишься его?

— Боюсь, — совершенно спокойно ответил Сарки.

В комнате повисло тягостное молчание. Я потушил в пепельнице сигарету и уставился в огонь. Чего боится Саркисов? Я же никто! С двумя мужиками, один из которых защищает сына, а второй держит на меня лютое зло, мне не справиться ну никак! С другой стороны, есть у меня выход?

— Отец, — сказал вдруг Верди, — не лезь.

Хм, а мальчик то растет.

— А матери твоей я что скажу? — строго спросил Саркисов и я, наконец, понял, чего добивается этот мудрый и хитрый убийца.

Верди весь пошел пятнами.

— Завтра мы с тобой померимся силами, душа глазастая, — сказал Сарки. — Это мое последнее слово.

— Я согласен, — глубоко кивнув, согласился я, глядя в пустые глаза Смерти. Я прочел там куда больше, чем обещание. Попробуй только убить его, — говорил мне взгляд Сарки. — Лучше умри вместе с ним.

— Дурак ты Нелюдь, — яростно выругался Лысый, но он был не в силах ничего изменить.

Ночью я проснулся от шороха. Через секунду зарычал Лис, когда дверь моей комнаты стала медленно открываться.

— Нелюдь, — тихо позвал Верди. К этому моменту я уже сидел на кровати и быстро шнуровал ботинки. Я не раздевался, что я, дурак, раздеваться, когда в доме рядом со мной ночуют двое наемных убийц, которым уплачено за мою жизнь?

— Да, — так же тихо ответил я.

— Одевайся, бери свой нож и пошли. Если ты смел, оставь пса здесь.

Кто смел, тот и съел, — мысленно передразнил я Верди. — А кто умен, тот лезть в мышеловку не будет. И уж точно не будет поддаваться на провокации. Как же ловко Саркисов манипулирует людьми! Вот у кого я бы с удовольствием поучился!

Выжить бы.

Я тихо спустился по лестнице, закрыв перед любопытным носом Лиса дверь: пес почувствовал неладное и собрался со мной.

На улице было холодно, но отцовский нож приятно грел уверенностью в собственных силах. В конце концов, один противник — это тебе не двое вооруженных пистолетами людей.

Я видел Верди впереди, но вот дорогу ему преградил охранник в черной форме и с ротвейлером на поводке. Я ускорил шаг и узнал в ночном стороже Лешку Косово, который как обычно обходил периметр. Это был низкорослый парень из рода бычков, они со своим ротвейлером Мотей создавали удивительный тандем глупости и упорства.

— Куда? — видимо во второй уже раз поинтересовался Лешка. — Не велено.

— Привет Леха, курить будешь? — я потеснил коленом угрожающих размеров пса, перед которым оробел Верди, и побратимски хлопнул охранника по плечу.

— А, Нелюдь, — слабо улыбнулся охранник. — Куда ночью вас понесло, холодно, — он протянул руку, показывая, что ничего против стреляной папиросы не имеет.

Я охотно достал пачку и вытащил из нее две сигареты.

— Ночь длинная, покури, а мы погуляем, окрестностями полюбуемся.

— Шеф не велел, — засомневался Леха. — Никого не пускать и не выпускать, таков приказ.

— Я сам себе приказ, Леха, или ты забыл, что твой шеф мне шкурой обязан? — жестко спросил я.

— Да вы то да, — бестолково замялся охранник. — Но он…

— Со мной, — я отстранил Леху с дорожки и пошел к воротам. — Дверь нам открой.

— Когда вернетесь то? — как-то обиженно спросил охранник.

— Когда надо, тогда и вернемся, вишь ночь какая хорошая, — я украдкой подышал на ладони — руки мерзли. На землю белым ковром упал снег, и пока он не собирался таить. Зато от этой его белизны ночь не казалась такой уж темной. Свет редких фонарей, разбросанных по участку, многократно отражался от снежного покрывала, и создавалось такое впечатление, будто вокруг не ночь вовсе, а очень густые сумерки.

— Чего же хорошего? — проворчал Леха, торопясь открыть нам ворота, чтобы не пришлось ждать. — Холод уже, а впереди и вовсе зима. Ненавижу эту работу!

— А чего не уйдешь? — удивился я, закуривая. Рядом, хмурый как коряга, шагал Верди. Он чувствовал себя не к месту и не ко времени, его же собственны поступки казались молодому человеку глупыми, и гнев в нем рос с тем, как исчезала уверенность в себе.

— А куда уходить-то? — тоскливо спросил Леха. — Здесь платят нормально, а то, что с женой вижусь раз в неделю, так это ничего, бывает и хуже.

— Всегда бывает хуже, — усмехнулся я. — Давай, привет передавай жене своей.

Леха открыл ворота, и мы выкатились на дорогу. Я позволил себе нахохлиться, кутаясь от холода в тонкую куртку. Мы молча шли вперед. Я курил сигарету и думал о своем. Внезапно Верди остановился и сказал: