Охота на медведя - Петр Катериничев

— Скорее — восхищение. Я провела рядом с тобой всего один день и почти влюбилась.

— Почти?

— Почти. — Аня помолчала, попросила:

— Прикури мне сигарету, пожалуйста.

Олег чиркнул колесиком зажигалки, передал ей сигарету.

— А если совсем правду, то мне стало жалко себя. Подумалось: «Надо же, такой мужчина, и опять не для меня...» Вот я и пришла. Мне было очень хорошо с тобой. — Она помолчала, добавила:

— Значит, я в тебе не ошиблась.

— Уверена?

— Нет. Ночью все другое. Просто... я услышала шум душа... и поняла... Даже не знаю, как объяснить... Когда люди нагие — они никого и ничто не представляют, они такие, какие есть, И мне захотелось естественности и простоты... Ну да: мне стало жалко и тебя, и себя, и весь наш несуразный мир.

— Мир несуразен?

— Мир людей? Абсолютно. Да ты и сам это знаешь. Ты... ты не походишь на бесчувственную куклу, интересующуюся только деньгами.

— Меня интересует мое дело.

— Это другое. — Девушка вздохнула. — Моя беда в том, что уже пять лет я работаю мебелью. Даже когда меня домогались не в меру ретивые боссы, то тоже как до мебели: унять разыгравшееся после спиртного вожделение. Это было противно.

— Ты разочарована жизнью?

— Нет. Я разочарована той жизнью, что у меня есть. Ты вот ушел в душ, а я вдруг подумала: хватит комплексовать! И разделась, и пришла к тебе... А теперь... То, что с нами было, было замечательно, и никто никогда у нас этого не отнимет. Ни у тебя, ни у меня.

Девушка встала. Ее тело в полутьме словно светилось — тепло, янтарно...

— А сейчас я уйду. Устроюсь до утра в холле. Тебе нужно выспаться.

— Подожди...

— Зачем? Не нужно утренних неловкостей. Я должна тебе готовить кофе, а не ты мне его подавать в постель. Завтра я приготовлю тебе кофе. Горячий и очень крепкий.

Он помедлила у двери, крутнулась, став на носочки:

— Я красивая?

— Да. Очень.

Она улыбнулась:

— Спи. Тем более... Какой бы бесконечной ни казалась ночь, солнце обязательно взойдет. На востоке. И утро может оказаться совсем не таким, каким мы его ждем.

Глава 39

В семь, свежий после душа, Олег уже сидел за рабочим столом. Через минуту дверь открылась, вошла Аня с подносом, на котором стояли кофейник, чашка, молочник и сахарница.

Аромат от только что приготовленного кофе был божествен, а девушка... Аня была одета в строгий костюм, роскошные волосы уложены безукоризненно, словно на античной камее. Она оставалась по-прежнему красива, но той совершенной, несколько отчужденной красотой, которой можно лишь любоваться, но не владеть.

— Ваш кофе, Олег Федорович.

— Спасибо, Аня.

Девушка вышла. Олег налил кофе в чашку, размешал ложку сахара, пригубил.

Бодрящая горечь напитка смешалась с другой горечью... Словно с наступлением утра, и Аня, и он сам вынужденно возвратились из жизни настоящей в мнимую, кукольную, и сами нарядились арлекинами, чтобы другие куклы не смогли заподозрить в нихживых.

— Олег Федорович... — услышал он по селектору.

— Да, Аня?

— Я могу зайти?

— Да. Девушка появилась через секунду, плотно прикрыв за собой дверь.

— Что-то случилось?

— К вам посетитель.

Олег посмотрел на часы: было лишь четверть восьмого.

— Контора начинает работать с девяти, — отрезал Олег.

— Я пыталась растолковать ему это, но он настойчив. Я бы не стала вас беспокоить, но... он сказал, что дело у него конфиденциальное.

— Других здесь не бывает. В чем срочность?

— Он пояснил лишь самую суть. Это касается... ваших родителей. Вернее... обстоятельств гибели... вашего отца.

Кровь мгновенно прилила к лицу, Олег зажал между губ сигарету, прикурил.

— Извините, Олег Федорович, я не должна была...

— Прекратите, Аня. — Олег поперхнулся дымом, прокашлялся, сделал глоток из чашки. — Вы уже дали команду охране пропустить его в офис?

— Да. Я хотела увидеть его.

— Ваше мнение?

— Он не врет. Он действительно что-то знает. И — очень нервничает. Очень.

Я бы даже сказала, он чего-то боится. Отчаянно.

Гринев в несколько затяжек спалил сигарету почти до фильтра, произнес:

— Пригласите его.

— Да. Еще кофе?

— Нет. Чай. Очень крепкий. Вы говорите, Аня, этот мужчина взволнован?

— Скорее, напуган.

— Тогда — коньяк к чаю.

— Разлить в бокалы?

— Нет. Бутылку. Он как-то назвался?

— Естественно. И даже предъявил что-то охране внизу: то ли водительское удостоверение, то ли читательский билет. Но я не уверена, что документы подлинные.

— Как он назвался?

— Кузнецовым. Валентином Алексеевичем Кузнецовым.

— Визитка?

— Нет. Он из простых. — Едва заметная ульхбка тронула губы девушки, и лицо ее мгновенно изменилось, стало таким, каким запомнил Олег ночью: полураскрытые, опаленные страстью губы и глубокие, бездонные глаза под бездной волос...

— Мне было очень хорошо с тобой, Аня, — произнес Олег неожиданно для самого себя.

— Мне с тобой тоже, Олег. — Лицо девушки осветилось улыбкой.

— Никакое утро не может перечеркнуть того, что уже произошло.

— Я рада, что ты это понимаешь. — Улыбка исчезла с ее губ, но взгляд остался ласковым, и заговорила она с ним, как с ребенком, которого уговаривают пойти в школу:

— Вам сегодня предстоит длинный рабочий день, Олег Федорович.

Через десять минут будет чай. Кузнецов пусть потомится?

— Да. Мне нужно сосредоточиться. Девушка вышла.

Олег закрыл глаза. И — словно настала ночь. Молодая, морозная, зимняя. И белые снежинки заплясали в двух снопах света грациозный медленный танец, и автомобиль мчался по матово блестевшей дороге, и заиндевевший бор темнел по обеим сторонам, храня в величавом своем покое что-то тайное, заповедное, сокрытое... И — нестерпимо яркий свет резанул по глазам, автомобиль сорвался с дороги, будто сорвался с земли, его потащило по склону, пока... пока не наступила тьма.

— Ваш чай, Олег Федорович.

— Спасибо, Аня.

— Вы очень бледны. Может быть, какое-то лекарство?

— Разве бывает лекарство от прошлого?

— Да. Беспамятство. Многие только его и ищут.

— Я не из их числа, Аня.

— Это очевидно. Пригласить посетителя?

— Да.

Гринев остался один. Девушка оказалась права. Солнце взошло на востоке.

Утро настойчиво стучалось в двери. И было вовсе не таким каким он представлял его в полусонных грезах.

Глава 40

Вошедший мужчина был лет пятидесяти, лысоват, рыжеват, одет неброско, бедно, но опрятно. Выцветшие глазки под белесыми короткими ресницами.

Определить их цвет было сложно: мужчина лишь мельком взглянул на Олега, тут же опустил взгляд и зашарил им по полу, по пустой столешнице, по краю стола, словно нашкодивший подросток, вдруг оказавшийся в кабинете строгого директора того еще времени, когда отчисление из школы за нарушение дисциплины было правилом, а не исключением.

— Кузнецов. Валентин Алексеевич, — представился он.

— Я вас слушаю, Валентин Алексеевич.

Тот вздохнул именно так, как вздыхают малолетки, прежде чем рассказать классному руководителю о содеянной ими далеко не безобидной шалости. А руки его постоянно тискали, мяли, сворачивали и разворачивали какую-то бумажку — то ли фантик, то ли проездной талон. И еще — пальцы его чуть заметно подрагивали.

Наконец, он поднял глаза — они оказались цвета городских мартовских луж: грязно-серые.

— Э-э-э... Можно водички? Во рту что-то пересохло.

— Может, лучше коньяку?

Мужчина сглотнул так, что дернулся кадык, сказал севшим голосом:

— Если только рюмочку...

Гринев пододвинул ему широкостенный стакан, плеснул граммов сто. Похоже, Валентин Алексеевич был алкоголиком. Ну да напиться ему Гринев здесь не позволит.

Кузнецов жадно подхватил стакан, поймал носом аромат алкоголя, чуть поморщился, поискал на столе, чем бы запить, не нашел, напрягся на мгновение и махом проглотил коньяк. Посидел на стуле молча с полминуты, все тщедушное тело его было напряжено, а потом вдруг расслабилось, лицо сделалось благодушным, он обвел глазами своды кабинета, произнес:

— А хорошо вы тут... — С его губ уже готово было сорваться житейское «устроились», но Кузнецов вовремя сдержался, продолжил:

— А хорошо вам тут, наверное, работается... Просторно.

Гринев промолчал. Пьяниц он недолюбливал. Такие подведут в самый неподходящий момент. Он было даже пожалел, что не отослал незваного посетителя сразу, но... Как он мог его отослать?

— Я вас слушаю, — повторил он монотонно. Мужчинка снова вздохнул, сказал:

— Я человек маленький, необеспеченный... А ведь когда-то слесари в цене были. Рабочий класс. Теперь — что? — Он снова обвел взглядом кабинет, сглотнул:

— И девушка у вас в приемной — красавица, словно с картины сошла...

— Вы пришли мне что-то сообщить? — прервал его излияния Олег.

— Я... Мне... — замямлил Кузнецов.

— Ваша информация будет оплачена. В соответствии с ее значимостью, — методично отчеканил Гринев, постаравшись придать голосу доверительную бархатистость, но не сумел. Олег даже понял почему: нервозность посетителя невольно передалась ему.