Красные камзолы - Иван Юрьевич Ланков

Так как выход считается боевым, то ружья должны быть заряжены. По счету Фомина, под взглядом одобрительно улыбающегося в усы майора Небогатова, сотни раз отработанными движениями цепляем штыки, заряжаем мушкеты и в колонну по трое выдвигаемся в сторону Рижского тракта, оставляя за спиной суету начинающейся муштры. Я бросил взгляд за спину — ну да, кого-то особо похмельного уже приготовились учить — вон тело в одной нательной рубахе по бревну распластали, а рядом суетятся понаехавшие офицерики со шпицрутенами.

Пожалуй, это хорошо, что мы выпендрились явиться с полным снаряжением да в числе первых. Муштра солнечным июньским днем, да еще и под присмотром стаи посторонних старших офицеров — сомнительное развлечение.

— Ерема, вопрос есть. А пегая масть — это как?

Ерема удивленно на меня покосился.

— А это по умному так коровью масть называют. У вас по-другому разве?

М-да. Понятнее не стало. Жирный дядька из электрички говорил — кобыла. А Ерема говорит — корова такая. Где ж мне ловить шпиона верхом на корове? Или я опять что-то не так понял?

Глава 9

Спина горела огнем при каждом вдохе. Рубцы, намазанные какой-то вонючей мазью и прикрытые повязкой, дико чесались. А еще, похоже, от воспалившихся рубцов у меня поднялась температура. Кружилась голова, очень хотелось пить. Сильно мутило. То ли от ран, то ли от накатывающих волнами приступов обжигающей ненависти.

Я прожил здесь полгода, но так и не понял, куда попал. Для меня все это было как приключение. Ну армия, ну присяга, ну восемнадцатый век. Подумаешь! В кино-то мы такие приключения каждый день видим, что такого-то? Опять же, есть реконструкторы и ролевики, которые в такое играют, есть тысячи книг про попаданцев, где такое норма жизни. Обычное, в общем-то, приключение.

Я не понял, не ощутил, не осознал самого главного отличия. Люди здесь считаются разных сортов, как колбаса. Есть имеющие права — и есть остальные, к которым отношение даже хуже, чем к гастарбайтерам в оранжевых жилетках из моего времени. Тут ведь как? Всю мою жизнь меня воспитывали в том ключе, что есть Родина, есть страна, есть народ, есть некие безусловные наши, за которых мы все и всегда горой. Фильмы и книги про Великую Отечественную войну с обязательным рефреном «за Родину!». Патриотическое воспитание, флаг, гимн, герб, вот это вот все. Книги про приключенцев были всегда об одном: главное — это Родина, своя страна. И все интересы всех людей в первую очередь направлены на благо Родины. Так меня воспитывали, и я считал это нормальным, само собой разумеющимся.

Потому что я родился и вырос в бессословном обществе. И дворянство для меня было… ну там балы, красавицы, лакеи, юнкера, хруст французской булки… Слово «благородный» в мое время означало «вежливый», «воспитанный», «образованный», «умный»… что угодно, только не саму суть. Благородный — это слово носило в себе все положительные качества, какие только мог присвоить язык. Поступать благородно — это значит поступать хорошо, красиво, культурно, на благо Родине и обществу.

Помню, на памятнике Петру Первому подпись была: «А о Петре ведайте, что жизнь ему не дорога, только жила бы Россия». И все они — правители тех времен — в учебниках преподносились именно так. Мол, ночами не спят, все о России думают. Ага.

Одна маленькая мелочь. Совсем маленькая. Люди «подлого сословия» — крестьяне, работяги, солдатня, — к ним вся эта забота о Родине не относилась никак.

В мое время даже в школах учили, что государство — это аппарат насилия. Но кто это — государство? В мое время так вышло, что государство — это нечто обезличенное. Пятно на карте, к которому прикручен флаг, герб и гимн. Государство — это вроде бы никто. Нечто неодушевленное. Аппарат, система. Потому и люди относились к государству как к компьютерной программе. Если соблюдать правила — будет удобно и приятно. При должном мастерстве и знаниях можно немножечко хакерствовать и чуть-чуть подламывать систему. Если система глючит — можно написать жалобу в техподдержку, пнуть комп сапогом, а те, кто побогаче, так и вовсе могут поменять комп вместе со всем софтом. Государство для нас — это некая машина. Да, там за рулем есть человек-водитель. Да, эту машину обслуживает целая ремонтная бригада, а по салону снуют кондукторы и собирают со всех тринадцать процентов за проезд. Да, эта штука может мимоходом раздавить, если вдруг вздумаешь встать на ее пути. Но в целом удобно. Сел и поехал. И водитель — он точно такой же человек на этой машине. Он тоже не государство. Он лишь дергает рычаги да топчет педали. И при должном усердии ты и сам можешь выучиться на водителя да сесть за рычаги. И это не домыслы, это официальная доктрина государства, именно так учат в государственных школах.

В этом времени все совсем иначе. «Государство — это я!» — эту фразу англичане приписывали французскому королю Людовику IV, а французы — английской королеве Виктории. Это та самая шутка, в которой лишь доля шутки.

Государство — это они. В этом времени государство — это вполне конкретные люди. Монарх и его дворяне. Здесь нет никакой бездушной машины, здесь нет никакого водителя с кондукторами. Да и мягких кресел нет. И билет никак не купить. Государство, самая суть аппарата насилия — это они. Вполне конкретные люди.

Власть дворян построена на насилии. Насилии над низшим сословием, над всеми, до кого можно дотянуться. Потому что люди «подлого сословия», низшие касты — это ресурс, а не люди. Дворянин, благородный, аристократ — его власть построена на безусловном навыке убивать и карать всех, кто не имеет родового герба или еще какого символа принадлежности к банде. И даже если простой смертный носит на мундире герб полка или целой страны, и даже если он находится под присягой и при исполнении, — все равно дворянин может, должен и даже обязан убить человека подлого сословия при первом же намеке на угрозу своему статусу.

В тот день угрозой статусу стал я. Ну как сказать — угрозой? Сторожевой пес, который облаял вашего друга, пришедшего в гости, — он ведь делал свою работу, верно? Его, пса, за это кормят. И надо бы похвалить… но он кидался на друга, потому ему, псу, — по мордасам и в будку.

В моем мире за то, что я захватил шпиона, мне была бы как минимум благодарность. Устная ли, в приказе ли, а то, глядишь, и медаль с премией