ООО «Удельная Россия». Почти хроника - Ната Хаммер

– Хорошо.

Агнесса подождала пару минут, приоткрыла дверь и ногой подтащила к себе пакет. Она быстро натянула на себя маскирующую ее новый облик одежду, надела перчатки и посмотрелась в зеркало. Сквозь прорези на лице внешний наблюдатель мог видеть только большие, доверчивые, распахнутые миру голубые глаза в обрамлении длинных, не подвергавшихся разрушительному отбеливанию, ресниц. И никаких усов. И даже никаких морщин. «Все, что ни делается, – все к лучшему, – удовлетворенно подумала Агнесса. – Какая экономия на одежде, косметике, парикмахерах! Какие они все-таки мудрые, эти мусульманские мужики. Днем они на работе. Ночью же все равно темно, а убедиться, что рядом с тобой женщина, можно и наощупь. А повышенная волосатость, как она слышала, присуща многим восточным народам, независимо от пола. Потому-то в выщипывании волос мусульманские женщины просто непревзойденные мастера». И Агнесса вспомнила, как в молодости в турецком отеле косметолог делала ей зону бикини при помощи скрученной нитки, один конец которой был зажат в руке, а другой в зубах. Да так ловко и быстро, что Агнесса и испугаться не успела.

В дверь опять постучали. «Можно теперь войти?» – поинтересовалась секретарша. «Войди», – разрешила Агнесса. В дверь вошло развевающееся облако, похожее на Карлсона из запрещенного в две тысячи двенадцатом году к просмотру мультика из Агнессиного детства, в сцене, когда он, прикинувшись привидением, пугал Фрекен Бок. Только Карлсон был белым облаком, а к Агнессе вошло черное. «Ну, как вам?» – кокетливо поинтересовалась крупногабаритная секретарша, принятая Агнессой на должность для создания контраста себе, любимой. «Да ты просто очаровашка!» – искренне восхитилась начальница. «Вы полагаете, в таком костюме у меня больше шансов найти себе мужа?» – «Несомненно». – «А вам тоже идет, – отвесила комплимент секретарша. – Вы же теперь тоже не святая, и даже больше не деловая женщина, можно и замуж, наконец». Именно на этих словах Агнесса почувствовала, как что-то затеплилось у нее внутри, зажглось маленьким огоньком и согрело сердце. «Никак душа все-таки ожила», – промелькнула мысль, а ненакрашенные губы, прикрытые паранджой, растянулись в счастливой улыбке.

Эпилог

Вечером тридцать первого мая две тысячи двадцатого года студент Московской юридической академии, российский гражданин во втором поколении Мухаммад Абдуджаббор ехал на электричке в Сергиев Посад. Он досрочно сдал сессию, чтобы иметь возможность помочь своим родителям, обитавшим в Посадском таджикском подворье, достроить за летние месяцы дом. Сам он родился и вырос в дощатом фургончике Подворья и считал себя коренным посадцем. Его родители мечтали о настоящем доме вот уже двадцать лет, откладывали по чуть-чуть от скудных доходов на счет в Сбербанке, покупали каждый год по нескольку выбракованных бетонных блоков, таскали на себе песок из заброшенного карьера до тех пор, пока их фургончик не скрылся за насыпной горой песка, проникавшего при ветре во все щели и скрипевшего на зубах во время еды. И вот наконец из горы песка и бетонных плит, из серого бетона и выброшенных кем-то на строительную свалку пластиковых окон вылепился дом. Он был далек от архитектурного совершенства, непропорционально вытянут в линию, и окна в нем были разнокалиберными – в соответствии с размерами принесенных со свалки на руках разноформатных рам. Но это был настоящий дом! Оставалось только отштукатурить его изнутри, настелить линолеум и наклеить обои. А потом, испросив благословения муллы, заселиться, расстелить на полу одеяла и скатерти и пригласить соседей на новоселье. Мужчин – на мужскую сторону, а женщин – на женскую. Заколоть барана, сварить шурбо, испечь в уличном тандыре лепешки кулча с курдючным жиром и наесться до отвала.

Ради осуществления этой мечты Мухаммад бегал весь май за преподавателями, умоляя их досрочно принять у него экзамены. Потому что Мухаммад – лучший в семье маляр-штукатур, с малолетства помогал родителям на стройках, а поскольку в отличие от них быстро овладел русским языком, мог читать и понимать инструкции, прилагающиеся ко всем краскам, замазкам и хитроумным аэраторам, и уже в десять лет проводил инструктаж целых штукатурно-малярных бригад. Его отличная память держала все инструкции в голове, и не только инструкции, но и полный свод законов Российской Федерации. Поступить на юридический ему не составило никакого труда. И хорошо учиться. И в начале мая Мухаммад красноречиво объяснил свое положение преподавателям, и преподаватели вошли в его положение и приняли экзамены досрочно. Зачетка, в которой по всем пяти предметам летней сессии первого курса стояло: «Отл.», лежавшая во внутреннем кармане куртки, была плотно прижата к его груди толпой пассажиров.

Электричка была забита до отказа, как обычно бывала она наполнена только в пасхальные праздники. И обычно молчаливые пассажиры были взбудоражены больше, чем бывали взбудоражены на Пасху. Все обсуждали чудесное воскресение Президента. «Истинное чудо, истинное, – творя крестное знамение, твердила интеллигентная старушка в блузке из неотбеленного льна. – Богоизбрана для чудес российская земля. Воскрес, воскрес аки сын Божий». В памяти зажатого между христианами Мухаммада сам собой возник текст сто шестнадцатого айата второй суры Корана: «Иудеи, христиане и неверующие говорят, что у Господа есть сын. Это ложь. Хвала Аллаху! Ему не нужен сын. Он владеет всем, что на небесах и на земле. Все Ему покоряется и послушно». Но Мухаммад не вступил в дискуссию, он благоразумно промолчал. «Теперь он этим христопродавцам покажет, как храмы разрушать! – высказался бородатый мужчина в русской косоворотке. – Поставит он этого Альбреха к Кремлевской стенке и расстреляет!» «Тю, – включилась в разговор стоящая в проходе этническая хохлушка, – г'де он, ваш Альбрэх? Утикал за г'раницу. Зараз у телефоне новость показывали – уже в Лондоне, прячется за Биг' Бэном». «Нашел место, – кровожадно засмеялся бородатый. – Ничему наших предателей история не учит. Производство полония еще не закрыли». «А чтой-то я Агнессу Новоявленную на воскресении не видела», – заметила полная дама с высоким начесом, обставленная со всех сторон пакетами из магазина «Метро». «Ой, да она с катушек слетела. Опубликовала сегодня заявление, что меняет веру!» – сообщила ей соседка по ряду, прижимающая к груди фейковскую сумочку от Кристиана Диора. «Вот, г'адина! – возмутилась хохлушка. – Я так и думала, что она с Альбрэхом заодно, подстилка масонская! Так сама себя зарэзала, не отворятся пэрэд ней теперь врата рая!» И перекладывая из руки у руку тяжеленную корзину, пихнула Мухаммада вбок. «Прости, парень!» – «Ничего», – улыбнулся ей Мухаммад. А в голове его возник текст сто тринадцатого айата второй суры: «Иудеи говорят, что у христиан нет основы – истинной веры, – а христиане утверждают, что нет основы – истинной веры – у иудеев. И те и другие приводят доказательства из своих Писаний. Они все не правы. В Судный день Аллах рассудит их относительно того, в чем они расходились». «Да Агнесса ислам принимает!» – уточнила дама с фейком. «Ислам?!» И все окружающие почему-то замолчали и уставились на Мухаммада. Сердце его учащенно забилось, и он прикрыл глаза, чтобы не видеть этих взглядов, стараясь выровнять дыхание. Электричка замедлила ход, приближаясь к платформе Радонеж. «О, Исса! – молил Мухаммад, продираясь к выходу. – Отведи от меня руку приверженцев своих! И когда я стану Президентом в этой стране, я буду терпим к ним и к их вере в тебя как сына Божьего, хотя я точно знаю, что ты всего лишь один из пророков». «Эх, такую Снегурочку и под паранджу!» – последнее, что расслышал Мухаммад перед тем, как автоматические двери с шипением закрылись за ним.

Будущий Президент Россистана сидел на ободранной скамейке платформы Радонеж Ярославской железной дороги, стараясь унять нервную дрожь в коленях. На столбе перед ним висело наклеенное на столбе полувыцветшее объявление: