Сыны Перуна - Сергей Жоголь

Умирающий захрипел.

— Небо, небо раздвигается надо мной. Я вижу их. Вот они летят — валькирии. Один, я ухожу к тебе! А вы, я, я… — последние слова, сказанные Сигвальдом, не понял никто: ни князь, ни Радмир, ни перепуганная челядь, заполнившая место недавней битвы.

— Что за чушь он нес, ты понял хотя бы смысл? Почему ты должен был умереть? — Олег грозно посмотрел на своего молодого охранника.

— Это люди боярина Страбы, ссора у нас сними недавно вышла, — и Радмир поведал князю о недавних событиях, произошедших на рыночной площади.

— Прости, князь, не хотели мы этого, — парень покорно склонил голову.

— Все равно не верю, а этот уж теперь точно ничего не скажет, — Олег ткнул ногой лежащий в углу труп Моди. — На князя своего руку поднять посмели. Но погоди, Страба, будет у меня к тебе серьезный разговор.

— А где тот, третий, поймали аль нет? Я ведь его, кажется, зацепил, — обратился князь к перепуганной челяди.

— Ушел он, не поймали, как ураган, пронесся, — часто кланяясь в пояс, произнес средних лет мужичонка, исполнявший при дворе Игоря обязанности привратника, — не гневайся на нас, кормилец, не взыщи.

— Ну и раззявы вы сонные, гнал бы я вас таких в шею. А ты молодец, парень, такого воя свалил. Сигвальд Эймундсон тот еще рубака был, — произнес Олег, с задором поглядывая на Радмира, — как тебя звать-то, помню я тебя, ты ведь из радимичей, Горик тебя привел?

— Так и есть, княже, из радимичей, Радмиром меня кличут.

— Как теперь считаешь, тебе тот сбежавший тоже мстить захочет аль нет?

— Не думаю я так, великий князь. Меня этот грозился убить, — юноша указал рукой на Сигвальда, — а тот, что сбежал, Ропше грозил за то, что тот о сестре его сказал слова непотребные, вот, стало быть, и поквитался.

— Вечно вы, молодые, языками трепать любите — и вот тебе результат. Ну да ладно. Этого, — князь, грозно глянув на челядь, указал рукой на тело Ропши, — похоронить с почестями, как подобает, а этих убрать с глаз моих, воняет от них падалью, — и, обратившись к Радмиру, продолжил. — Ну, будет тот третий тебе мстить или нет, не ведаю, да только думаю, что опасно теперь тебе в дружинниках Игоря ходить. Ты вот что, придешь завтра ко мне. Такие храбрецы не в хоромах должны сидеть, баб да детей боярских сторожить, бока наедать да девок дворовых щупать. Такие воины мне самому в дружине нужны для дел ратных. Пойдешь ко мне, а Игорь ничего не скажет, должок у него теперь предо мной за то, что жизнь мою чуть не сгубил, вот я тебя у него в счет того долга и забираю. Коня доброго и оружие подарю, как-никак, а все же жизнь ты мне сегодня спас. Только знай, дружина моя на печи не сидит, а все время в боях да в походах. Ну что, пойдешь ко мне служить аль напугался?

— Твои вои, князь, тех хазар побили, что дом мой сожгли, отца, мать да друзей-приятелей всех моих порезали. Так что в дружине твоей мне самое и место, — голос Радмира чуть заметно дрожал.

— Ну, молодец Горик, таких удальцов мне в дружину приводит. Любо-дорого смотреть. Да неужто мы с такими молодцами любого врага не одолеем? Придет время — до самого Царьграда дойдем, — и князь крепко обнял своего нового гридня.

Глава четвертая

1

— Ну, ответь мне боярин, почему люди твои в опочивальню мою рвались с оружием? Почему охранника убили и меня самого жизни лишить хотели? — не сказал, а выкрикнул разбушевавшийся князь.

Глаза его горели праведным гневом, а желваки на суровом лице нервно дергались. Князь сидел на резном кресле, сделанном на заказ византийскими умельцами, и грозно смотрел на вытянувшегося перед ним Страбу. На вечно красноватом лице боярина на этот раз не было ни кровинки. Позади князя стоял приглашенный в качестве свидетеля молодой свей Свенельд в сопровождении неотлучных телохранителей — Альрика и Барди. Так же в комнате находилось несколько княжьих гридней во главе с Гориком. Среди дружинников стоял и новый гридь князя — радимич Радмир. Таким Олега юноша видел впервые.

— Нет в том вины моей, великий князь, — оправдывался провинившийся боярин. — Выгнал я их из дружины своей еще на той неделе, когда узнал о поступке их недостойном. Дело ли — с дружинниками самого княжича Игоря поединки устраивать, да еще посреди города.

При этих словах Олег недовольно поморщился. Все присутствовавшие с интересом слушали оправдания боярина.

— Так что не мои они более, прогнал я их давеча. Вся челядь моя подтвердить это может. А то, что молодых дружинников побить пытались, это их, тех нурманов, стало быть, грязная месть за слова бранные, что отрок погибший на торгах сказал про сестру Кнудову. Вон и Свенельд молодой боярин может подтвердить. Он был там, слышал, как нурманы отомстить грозились, и люди его тоже слышали, — Страба указал на Альрика и Барди, которые стояли в стороне с таким видом, как будто происходившее вокруг их совсем не касалось.

— Ну, что скажешь, Свенди, врет боярин аль нет? — слегка поостыв, спросил Олег молодого свея.

— Да нет, не врет вроде, была ссора, и поквитаться те нурманы грозились. Сам-то я их угроз не слышал, а вот люди мои подтвердят.

Услышав, что речь идет о них, Альрик и Барди согласно закивали головами. Эта неразлучная парочка никогда не отличалась многословностью.

— Ну вот, а я что говорю. Да и сам отрок, то есть, прости, оговорился я, дружинник твой новый, то же самое скажет. Или отрицать будешь, что вы с теми воями ссору затеяли? — и Страба, гневно сверкнув глазами, уставился на Радмира.

— Отрицать не буду, была ссора, только не мы ее затеяли, а твои викинги. Над нами они первые насмехались да над оружием нашим, — ответил молодой радимич. — Ропша и не выдержал, гордый он уж больно был, вот и пал оттого.

От этих слов лицо Страбы ожило и снова налилось кровью. Чувствовал он, что не сможет князь ничего доказать. Хороша была задумка, хоть и не выгорело дело.

«Князь-то — вот он, тут сидит, жив-живехонек, да и денег на убийц отдано немало, — размышлял про себя хитрый боярин. — Жаль, что согласился я всю сумму им наперед выдать. Плакали те денежки. Да кто же предположить мог, что эти птенцы желторотые самого Сигвальда завалят. Да и Кнуд куда-то пропал. Лишь бы его не поймали, а то у Олега найдутся умельцы всю правду у него выведать. А правду узнают, так и за меня примутся, тогда все, конец, ничего не спасет. Надо Кнуда искать, не то…»

— Больно у тебя уж все гладко боярин. И выгнать-то ты тех убийц успел, и в терем княжеский они прошли незамеченными, как будто кто их специально впустил.

И парни те именно в тот день в карауле стояли. Не верю я тебе, да только не буду тебя пока казнить. Помни, боярин, я ведь до правды дознаюсь. Придет и к тебе расплата за поступки твои, попомни мои слова, — подытожил Олег.

В этот момент дверь шумно распахнулась, и в покои вошел Игорь в сопровождении охраны.

— Ты зачем над людьми моими суд без меня чинишь? Ты хоть и князь, да только я наследник законный — Рюрикович. Именем отца моего я запрещаю тебе судить моих людей без моего участия, — тонким голосом выкрикнул молодой княжич и топнул ногой.

Страба заметно оживился.

— Да успокойся, Игорь, не сделали мои люди твоему боярину ничего дурного. Вот он стоит. Жив — живехонек. Правда, поджилки малость потряслись да в животе что-то все время урчит. Или мне показалось? — усмехаясь, произнес совсем уже развеселившийся Олег.

Дружинники князя громко захохотали.

Лицо мальчишки искривила уродливая гримаса. Он снова гневно топнул ногой.

— Пойдем, Страба, нечего нам тут делать. Хотя за то, что произошло, ты еще предо мной ответ держать будешь, — сказав это, Игорь выбежал из комнаты под молчаливые усмешки Олеговых гридней.

Страба поспешил за ним, второпях бросив полный ненависти взгляд на Радмира.

— Ну все, легко отделался, — размышлял довольный боярин. — Только бы Кнуд не попался. А уж Игорь мне не страшен, он сам Олега не любит, уж мне то ведомо, сам немало для того постарался.

2

Оружие и новый доспех— шлем и кольчуга — были отличного качества и, впервые примерив их, Радмир почувствовал себя настоящим воином. Но лучшим подарком для него стал прекрасный вороной жеребец, длинноногий, с мощной грудью и мохнатой гривой. Когда конюх князя первый раз подвел его к парню, конь звонко заржал и попытался встать на дыбы. Но Радмир перехватил твердой рукой поводья, уклонился от зубов, которыми жеребец попытался укусить нового знакомца за плечо, рванул книзу узду и, не используя стремян, ловко вскочил в седло. Тут уже конь, почуяв незнакомого седока, поднялся на дыбы, но молодой гридь крепко сжал коленями конские бока и что было сил потянул поводья. Жеребец как-то сразу успокоился, и когда ловкий наездник промчался верхом несколько кругов по двору, перемахнув при этом через высокую ограду, оба — человек и зверь — почувствовали доверие друг к другу.