Минута на убийство; Решающая улика - Николас Блейк

Спустя десять минут они сидели в зале заседаний на первом этаже министерства. Мертвенно–бледное лицо Эдгара Биллсона высовывалось из одеял, обертывающих его, как капустные листья, — струя брандспойта, не оставившая на нем сухой нитки, выбила из него боевой пыл. Его глаза, и без того водянистые, теперь, от усталости и от жалости к себе, были переполнены влагой. Найджел попросил Блаунта пригласить на допрос заместителя директора: ведь речь пойдет о фотографиях серии KB, а потому присутствие представителя руководства необходимо.

Блаунт предъявил арестованному обвинение в поджоге и, как обычно, предупредил об ответственности за дачу ложных показаний. В дрожащем существе, сидевшем перед ним, едва можно было узнать Эдгара Биллсона — старого Биллсона, знаменитого обструкциониста, завзятого спорщика по пустякам, профессионального казуиста. Он даже не вспомнил про свое право на адвоката. По всей видимости, он готов был сознаться во всем. И об этом решении объявил, бросив злобный взгляд на Харкера Фортескью, что подтвердило теорию, которую Найджел вынашивал уже некоторое время.

Больше года тому назад, начал Биллсон, он несколько раз подряд серьезно проигрался на бегах и по уши залез в долги. Некоторое время спустя к нему обратилось некое лицо и попросило время от времени «одалживать» ему негативы интересных фотографий серии КВ. За пользование каждым негативом уплачивалась небольшая сумма наличными, а негативы возвращались на следующий день.

— Фамилия и адрес этого лица! — потребовал Блаунт.

— Я вернусь к этому позже, — едва ли не торжествующим тоном ответил Биллсон.

Поначалу он не видел в этом ничего дурного: ведь негативы, которые у него просили, были законсервированы не из соображений безопасности, а по политическим мотивам.

— Вы имеете в виду, если какой–нибудь руководитель союзной державы снят, например, без штанов? И тому подобное? — спросил Найджел.

— Именно. Но прошло какое–то время, и упомянутое лицо обратилось за фотографиями другого рода. За снимками, на которых можно разглядеть детали секретной аппаратуры, например радарных устройств на самолетах. Я решительно возражал. Я указал ему, что если такие фотографии попадут В руки иностранных агентов, то враг получит информацию государственной важности. Джентльмены, когда я сообщу вам, кто этот человек, вы поймете, почему я никак не мог заподозрить, что он сам — иностранный агент.

— Ах, давайте прекратим словоблудие, — нетерпеливо прервал его Найджел. — И без того ясно, что «некое лицо» — наш уважаемый заместитель директора.

У сержанта, записывавшего показания Биллсона, сломался грифель карандаша, и он вполголоса чертыхнулся. Блаунт подскочил на стуле, как будто под ним взорвалась маленькая бомба. Биллсон оскалил крысиные зубы и закивал. Харкер Фортескью, который еще не смыл с лица копоть, сказал, с ненавистью взглянув на Биллсона:

— Не будьте идиотом! Послушайте, суперинтендант, я сейчас все объясню…

— Мы к этому еще вернемся, — мрачно ответил Блаунт. — А я должен предупредить вас, что с этого момента все, что вы скажете, будет заноситься в протокол и может быть использовано в качестве доказательства. Биллсон, вы готовы показать под присягой, что Харкер Фортескью является тем лицом, которому вы поставляли фотографии серии KB?

— Да. С удовольствием.

— Забудьте про удовольствие! Рассказывайте дальше!

Когда Фортескью попросил отбирать ему серии снимков, задержанные цензурой по соображениям охраны военной тайны, продолжал Биллсон, он стал всерьез подозревать его. Но было поздно: он успел запутаться в силках. Он уже передал комплект снимков, и его могли обвинить в соучастии в тяжком преступлении. Кроме того, он все еще не выбрался из долгов, на него наседали кредиторы, — одним словом, он сдался. Можете вообразить, в какой ужас он пришел, когда Фортескью однажды сказал ему, что четыре негатива испорчены: вблизи дома Фортескью упал снаряд и от сотрясения на снимки пролилась кислота. После этого Фортескью к нему за негативами не обращался, и Биллсон решил, что он струсил. Отношения между ними как будто прекратились, никаких разговоров о секретных фотографиях тоже не было.

— Пока вы не начали меня шантажировать, — прервал его заместитель директора.

— Я протестую против подобных выражений! — закричал Биллсон.

— Ну вот, наконец–то мы выяснили, почему вы с ним ссорились в вашем кабинете три недели тому назад, в обеденный перерыв, — заметил Найджел.

— У меня снова… кха… ухудшилось финансовое положение. Я решил попросить у замдиректора денег взаймы.

— «Попросить взаймы» — хорошо сказано, — растягивая слова, проговорил Фортескью. — Вы стали угрожать разоблачением, и я напомнил вам, что если я отправлюсь в Тауэр, то только вместе с вами. Вы оказались в безвыходном положении, бедный мой Биллсон, и вы знали это. Если бы даже дело не дошло до суда за измену родине, а на это вряд ли стоило надеяться, вас бы выкинули со службы за ваше поведение. Я не был вольнонаемным, так что мне нечего было беспокоиться.

— Вы… — И Биллсон разразился потоком самых низкопробных ругательств, которые услышишь разве что на бегах, но никак не в зале заседаний министерства. — Вы втянули меня в это! Почему вы сами не брали негативы? Вам бы это ничего не стоило. Ведь у вас же есть ключ от хранилища!

Найджел подался вперед. Многое зависело от ответа на этот истерический вопрос.

— Причин несколько, — протянул Харкер Фортескью, бесстрастно уставясь на Биллсона рыбьими глазами. — Возможно, я боялся, что меня поймают па заимствовании негативов. Возможно, мне хотелось проверить честность одного из моих подчиненных. Возможно, я вас просто разыгрывал.

Биллсон еще раз выругался. Блаунт, который благоразумно позволил этой паре попрепираться в свое удовольствие, теперь счел необходимым вмешаться:

— Все это о–очень поучительно. Но мне кажется, было бы лучше, если бы вы продолжили показания, Биллсон. Когда вы впервые решили разделаться с мистером Лейком? Фортескью был вашим сообщником?

Из задней части здания доносились выкрики пожарных, лязг пожарного инструмента. К моменту, когда они уселись в зале заседаний, пожар удалось взять под контроль, и было понятно, что скоро с ним окончательно справятся.

Критический момент наступил, когда Стрейнджуэйз заказал несколько отпечатков, в том числе фотографию с одного из негативов, испорченных Фортескью. Биллсон тянул как мог. Но когда директор категорически приказал представить отпечатки в течение суток, он оказался в очень трудном положении. По всей вероятности, он сумел бы как–то объяснить отсутствие одного негатива; его могли положить не в тот контейнер или, в конце концов, потерять. Но если бы негатив стали разыскивать, немедленно обнаружилось бы, что нет еще трех. После этого неизбежно привлекли бы и органы контрразведки… Биллсон страшно перепугался: ведь расследование покажет, что фотографии эти он продал врагу.

Первой мыслью было уничтожить папку ПХК, без которой проверка была бы по меньшей мере серьезно затруднена. И тут обнаружилось, что папка пропала.

— Что такое? — воскликнул Блаунт. — Вы не брали ее?

Биллсон упорно отрицал свою причастность к пропаже папки; Блаунту не удалось сдвинуть его с этой точки. Найджел был уверен, что Биллсон не лжет: он столько уже рассказал, что трудно было представить себе, чтобы он солгал в отношении папки. Да и директор поднял шум по поводу пропавшей папки уже после того, как была убита Нита Принс. У Найджела до сих пор не было времени обдумать это обстоятельство… И вот теперь Биллсон обвинял в краже папки Фортескью.

— Конечно, это он ее украл. Если бы все открылось, он терял столько же, сколько и я.

В тот день, когда погибла Нита, — продолжил свой рассказ Биллсон, — он начал опасаться, что директор напал на след пропавших негативов. Недаром Джимми Лейк поднял целый тарарам по поводу этой папки. И сделал он это всего через несколько часов после убийства его секретарши, в момент, когда, казалось бы, все остальное должно было отойти для него на второй план; это вполне могло свидетельствовать о том, что у него зародились серьезные подозрения в отношении фотографий из серии КВ. Но, как предполагал Биллсон, если у директора и появились соображения относительно истинной подоплеки дела, то он держал их пока при себе. Ведь Нита, которой он полностью доверял, была мертва, а заместитель, единственный человек, с которым он мог советоваться на данном этапе, едва ли был заинтересован в том, чтобы расширять круг посвященных. Получалось: если вывести директора из игры, расследование уйдет в песок, конечно при условии, что убийство будет приписано кому–то другому.

Биллсон начал обдумывать, как обставить все так, чтобы бросить тень на другого. Спасительная идея пришла ему в голову, когда он вспомнил, что какое–то время назад застал Сквайерса, только что располосовавшего ножом пальто мисс Принс. Он напечатал записку, адресованную Мерриону, и подписал ее инициалами Найджела; сам же взял нож Мерриона и его белый халат. Директор сказал ему, что собирается задержаться на службе, а заместитель, если работал допоздна, около одиннадцати часов обязательно уходил перекусить… Биллсон сказал, что сперва хотел надеть халат перед нападением, но потом испугался, что даже в кромешной тьме халат его может выдать. Поэтому он оставил его двери. Поняв, что одним ударом убить директора не удалось, и слыша, что Джимми шевелится, зажигает свет, он не набрался смелости вернуться в комнату еще раз. Стоя у двери, он услышал, как Джимми говорит по телефону. Тогда, схватив в охапку халат, он побежал к лифту, нажал на все кнопки, чтобы задержать тех, кто поднимался наверх, сбежал по лестнице на этаж ниже, там, в уборной, порезал себе ногу и испачкал кровью рукав халата, после чего спрятал халат в бачке, где, как он полагал, его быстро найдут. Он знал, что у него с директором одна группа крови: оба они записывались в свое время добровольцами донорами. Покончив с этим, он спустился по лестнице на первый этаж, зашел в одну из комнат и вылез на улицу из окна. Унося ноги, он видел, как из министерства высыпали посыльные и образовали кордон вокруг здания, — он чудом успел уйти вовремя.