Сердце странника - Анна Климова

В Минск они приехали рано утром. Катька сонно волочила ноги, держа его за руку. Любопытство ее дремало, иначе она непременно забросала бы его вопросами, на которые Витек не мог пока ответить. Оставался без ответа и главный вопрос, преследовавший его уже несколько дней, — что дальше? Каждый новый шаг предварялся именно этим вопросом. Возможно, вся жизнь теперь пройдет под его знаком. И это не могло не беспокоить Витьку, никогда раньше не утруждавшего себя решением глобальных задач и даже не подозревавшего о существовании таковых.

По пути от автовокзала «Центральный» к стоянке такси у него появилась слабая идея относительно дальнейших действий. Крохотная такая идейка. Недалеко от их интерната находился небольшой дачный поселок. Новые хоромы за высокими заборами там соседствовали с обычными деревянными домами, которые всецело оправдывали свое звание дач — с верандами, дикими кустами сирени под окнами и дверьми, которые так легко открыть. Однажды, устав от интернатовской жизни, Витек целых два месяца прожил на такой даче. Правда, приехавшие на выходные хозяева поймали его, но он наплел им про бомжей, которые хотели дачу ограбить. Витек выставил себя спасителем хозяйского добра и высказал пожелание и дальше охранять дачу. Так как имущество оказалось в целости и сохранности, его оставили на «хозяйстве», привезли продукты и теплые вещи. Даже номер телефона в городе дали, чтобы звонил в случае чего. Впоследствии Витек несколько раз пользовался благосклонностью этой пожилой пары и сбегал от всех на облюбованную дачу, о чем ставил хозяев в известность телефонным звонком. Тетя Тамара так привязалась к нему, что привозила кастрюльки с домашней готовкой. На даче он научился колоть дрова, а от скуки немного пристрастился к книгам, коих в шкафу нашлось предостаточно. Да и вообще у него именно там привился вкус к вольной жизни, не отмеренной никакими распорядками, — как хочу, так и живу.

Итак, Витек выбрал путь на знакомую дачу. Никак иначе не получалось. Он отчаянно хотел добраться до воображаемого «ДОМИКА», как в детской игре, где он был бы недоступен. Там отдышаться, осмотреться, оценить обстановку. И уж потом принять окончательное решение.

Только третий таксист согласился с ним говорить. И то лишь тогда, когда Витек показал деньги.

— Ох, и нарвусь же я на свою задницу, малец, — покачал головой таксист. — Куда везти-то?

— На рынок для начала. Бабушка у нас старая, продуктов хотим ей привезти, — улыбнулся Витек.

— Бабушка, говоришь? А как же вас одних родители к ней отпустили?

— А мы всегда одни к ней ездим. Родители заняты, вот мы и ездим к бабушке сами. Правда, Катька? — Витек толкнул локтем свою сонную спутницу.

— Ага. Все работа и работа, — кивнула та и добавила с очаровательной детской непосредственностью: — Пашут, как лошади. Божьего света не видят.

Таксист захохотал во все горло и завел мотор.

Витек не понял, чем его так рассмешила реплика Катьки, вероятно, слышавшей такие фразы дома, но был доволен ее способностью поддержать игру. Значит, она могла прижиться на новом месте, не испугаться и не отступить. А это главное.

Итак, что она знала о Димке? По сути, все. Но чего-чего, а таких сюрпризов от него Дашка никак ждать не могла. Конечно, он над ней насмехался, но насмехался как-то уж очень изощренно. Что ж, пусть так. Место в первом классе самолета и поездка в Лондон могла компенсировать эту насмешку.

— Девушка, — позвала Даша стюардессу. — Мне еще шампанского. Если можно.

— Конечно, — профессионально улыбнулась та, не удивившись, что эта молоденькая пассажирка в четвертый раз делает такой заказ.

Дашка в подробностях вспомнила их последнюю ссору. Все указывало на то, что у Димки на ее счет большие планы. Когда парень начинает говорить серьезно и ревновать не на шутку — это сигнал к тому, что девушке надо приготовиться к переменам в своей судьбе. Если она сама, конечно, захочет таких перемен.

А хотела ли она? Вот вопрос дня! Разумеется, она оценивала Димку с разных точек зрения. Не могла не оценивать. Большой Димкин плюс — его веселость и умение поддержать игру. О, сколько таких игр у них было! Особенно когда он помогал ей репетировать роли и повторял реплики ее партнеров в театре. И не просто повторял! Он играл! И играл лучше некоторых профессиональных актеров. Во всяком случае, ей так казалось. Но ее мнение могло быть слишком субъективным. Взять хотя бы Сашку Колосова. Простое актерское дело и то не смог нормально выполнить. Все, что от него требовалось, — подарить богомолке Инессе Михайловне французский поцелуй, а он принялся ей руки целовать! Ну не идиот ли? Для женщины с таким мировоззрением, как у Инессы Михайловны, французский поцелуй незнакомца — одно. А целование рук — совсем другое. «Я тебе этого никогда не прощу, — сказал он Дашке, спрятавшись от преследовавшей его Инессы Михайловны в чьей-то гримерной. — Ты знаешь, что я в театр вынужден пробираться черным ходом? Эта маньячка караулит меня в фойе!»

«Это потому, Шурик, что ты не воплотил режиссерского замысла», — отвечала Дашка со смехом.

«Да иди ты со своими замыслами!»

Разумеется, Димка не допустил бы такой оплошности.

Но большой Димкин минус — его двойственность.

Диму в разные жизненные промежутки одолевали два прямо противоположных стремления: первое — плыть по течению, пока что-нибудь стоящее само не попадет в руки; второе — действовать с бешеной энергией, «крутиться», «рубить «бабки» и «добывать «капусту», так как примеров успешности среди друзей было у него предостаточно.

Обычно эти два состояния плавно перетекали у него из одного в другое.

Бороться с чем-либо или с кем-либо изначально не имело смысла, приходил он к выводу однажды вечером (а именно по вечерам нас чаще всего посещают тоскливые мысли о собственном предназначении в этом мире). «Пойми, это все равно, что затыкать руками пробоины на «Титанике, — с безнадегой выносил окончательный вердикт Дима. — Все и всегда стремится и приходит к тому состоянию, которое является естественным для природы вещей. Это надо понять и не стараться запрыгивать в воду с размаху. Можно спокойно войти, не рискуя сломать шею о незнакомое дно». Осознав это, он некоторое время воспринимал эту истину как не имевшую альтернативы. Он воображал себя частью общего движения и старался по возможности не тормозить его своими самонадеянными планами. Он переставал о чем-либо сожалеть. К примеру, о невозможности реализовать себя в несколько более широком качестве, сулившем все блага цивилизованного общества. Живут же другие люди себе спокойно, ходят на работу, ездят в жутком общественном транспорте, едят на кухне щи, водят детей в садик и снова утром идут на работу. Та же бабка Люба живет себе, хлебает молочный суп, молится и смотрит «Поле чудес» по телевизору. Ничего такого от жизни ей не надо. Вот и он так же.