Я-1 - Макс Гурин

В середине января 1999-го года, то бишь прошлым летом, если верить Наталье Андрейченко в пору исполнения ею роли Мэри Поппинс Досвидания, у меня началось кровохаркание. Сначала мне показалось, что у меня в горле избыток влаги, и я пошёл к раковине её сплюнуть. Каково же было моё удивление, когда раковина в секунду заполнилась кровью.

Нет нужды описывать, как охуели все врачи в отделении. А не туберкулёз ли у него? Может всего лишь банальная пневмония? Какой пиздец! Что же делать? Вот примерный спектр вопросов, коими озадачились господа психиатры. Сразу, понятное дело, рентген, анализы, вся хуйня. Результат — полный порядок! На всякий случай мне запретили выходить на улицу, что, конечно, имело свои плюсы. Т. н., меня освободили от дежурств по столовой, а это действительно было весьма муторным и хлопотным делом, тем более для «депрессивного».

Минус же дал себя знать уже через три дня после вступления в силу нового режима. Ильюша Кукулин договорился с какой-то «серьёзной» дамой, собирающей какую-то «серьёзную» антологию современной русской литературы, что она посмотрит и мои тексты, ибо я, мол, хороший гусь, и у меня были тогда хорошие же перспективы попадания в данную антологию. Но было одно «но». Для того, чтобы передать ей тексты, мне надо было как минимум съездить домой, чтобы сделать подборку, распечатать и отдать этой даме. Домой же меня не отпускали категорически.

И с одной стороны, мне это было по хУю, поскольку на то она и «депрессия». С другой же, я предполагал, что она может когда-нибудь пройти, и тогда не очень понятно, что я буду делать по жизни, если проебу все завязки.

И вообще, к этому моменту я понял, что уж психически-то я точно здоров. Это скорее нездоровы все остальные, и это действительно очень даже вероятно, поскольку всеобщая, тотальная несамостоятельность мышления не является признаком душевного здоровья.

Короче, я решил оттуда съебаться, написав «отказ от лечения», на что юридически имел право. И я пошёл к заведующему, и я позвонил Ване Марковскому, и он уже согласился поехать ко мне домой, с боем взять моё зимнее пальто и привезти его мне, потому что верхнюю одежду мать забрала ещё в тот день, когда меня «положили».

Но… Владимир Борисович, так звали заведующего, уговорил меня остаться. Как ему это удалось, я не помню. На то он и психиатр. По-моему, в основном, он упирал на то, что у меня воспаление лёгких, которого на самом деле у меня не было. И Владимир Борисович пошёл со мной в процедурный кабинет и распорядился, чтобы мне вкололи в жопку двойную дозу «релашки». Мне вкололи.

Я встал с кушетки, сказал всем «спасибо» и пошёл в сортир, где выкурил пять сигарет подряд, с трудом преодолевая желание разбить кулаком оконное стекло. Просто так, из принципа. Потом я неожиданно вспомнил, что не позвонил Ване и не отменил нашу с ним (спасибо ему огромное за поддержку!) смелую операцию. И я пошёл, и я позвонил, и я сказал: «Отбой». Потом я сказал «отбой» сам себе. И пошёл спать. И проебал всё то, что мне суждено было тогда проебать.

Через год, в течение которого я успел снова сесть на героин и слезть с него уже безо всяких больниц и лекарств, у меня опять началось кровохаркание. Но на сей раз я залил кровью раковину в сортире студии при Консерватории, где тогда ночевал и дневал.

Я пошёл в тубдиспАнсер, сдал все анализы, и мне сказали, что я здоров, но у меня слабые сосуды. Довольно красивая девочка лет сорока что-то пыталась мне объяснять про то, что, мол, чем ближе к фильтру уголёк, тем выше температура вдыхаемого мною табачного дыма. А, мол, без фильтра мне вообще пиздец, поскольку там температура, понятное дело, ещё выше.

Она не знала, что я только в ноябре соскочил с иглы, и отчего это у меня такие слабые сосуды, но зато это понял я. Как и в прошлый раз, кровь шла в течение всего одного вечера и, как и в прошлый раз, это случилось через два месяца после последней инъекции.

С тех пор прошло более двух с половиной лет (на 2002 год). Ничего такого я за собой больше не наблюдал.

66

Я засобирался в Нижний Тагил за длинным рублём, потому что взял академический отпуск на филфаке, а был женат, и валять хуй просто так было непозволительно.

Поработав с недельку продавцом книг и с недельку где-то не помню где, я решил напрячься на месяцок, заработать сразу много, а потом всецело посвятить себя музыке.

Сразу подвернулся подходящий случай. Точнее сказать, мне подвернул его Слава Гаврилов. Собрались большой компанией ехать в Нижний Тагил, ремонтировать узкоколейку в окрестностях станции «Ясашная». Специальность так и называлась — монтёр пути.

Денег тогда я так и не заработал. Зато заработал комплекс неполноценности по части своей выносливости и элементарных мужских умений. Говорю «зато», потому что лет через пять комплекс удалось преодолеть путём непосредственного овладения искомыми навыками.

Почти накануне отъезда и совершенно неожиданно для себя я оказался на том самом пятачке между тогдашней улицей Алексея Толстого и Малой Бронной, где впоследствии установили памятник Блоку, а совсем недавно и Шолом-Алейхему. Не помню, есть ли там телефон-автомат сейчас, но тогда он определённо там был. И я позвонил Алёше Сапожникову, которого не видел несколько лет. Он сказал, заходи, мол, в гости, и я зашёл.

Мы стали пить чай, а потом кто-то из нас спросил другого, помнит ли тот следующую историю. Как же не помнить!

История была такова…

В седьмом классе школы мы мало того, что запускали самодельные ракеты, так ещё и почти ежедневно предавались самозабвенным исследованиям окрестных подвалов и крыш. У каждого из нас всегда лежали в портфеле фонарик, быстрогорелка, спички, а у Сапожникова был даже самодельный пистолет, представляющий из себя ту же ракетницу. Сомневаюсь, конечно, что из неё можно было кого-нибудь убить или хотя бы удовлетворительно ранить, но чтоб пугать крыс — это было самое оно.

Подвалы советских домов, как правило, представляли собой бомбоубежища. В одном из них мы однажды обнаружили ватерклозет во вполне рабочем состоянии, что, помнится, оказалось очень кстати.

В другом же — мы, к большому своему удивлению, познакомились с гигантскими тараканами, каждый из которых был не менее пяти-семи сантиметров в длину. Может, это были скарабеи? Кто знает. Во всяком случае, их были там сотни и тысячи, а посреди одной из комнат и вовсе копошилась бесформенная куча, состоящая целиком из этих, в сущности, тоже ползучих гадов. Но, пожалуй, самый забавный эпизод произошёл с нами в подвале одного из домов на бывшей улице Остужева, то бишь в нынешнем Большом Козихинском переулке.

Прямо скажу, в душе я всегда был террористом и диверсантом. Чем вызваны мои спонтанные порывы к бессмысленной и тотальной деструкции я и поныне не знаю, но они возникают у меня и сейчас. Т. н., за месяц до 11 сентября я на полном серьёзе вынашивал планы следующей акции. В ней должны были принимать участие шесть человек в масках и ещё для этого были нужны две легковых машины, бензин и баллончики с краской. Водители в течение всего мероприятия должны были оставаться в авто, остальные четверо — непосредственно действовать. Сам экшэн мне рисовался так:

В один из подуличных, прилегающих к метро переходов (почему-то чаще всего в моём воображении это происходило на «Академической») врываются с двух сторон четыре человека в масках. Сначала появляются первые два. Они подбегают к ларьку или даже лучше (удобнее) к лотку с книгами. К лотку с так называемыми книгами в лице всевозможных Марининых, Акуниных, многочисленных кинороманов и мудацких туалетных якобы остроумных детективчиков Платовой, Донцовой и им подобных. (В принципе, и Пелевина туда же, умника, блядь!)

Мы сметаем с лотка всю эту ебучую поебень. Быстро и вообще не вступая ни в какие дебаты. Если подбегают менты или другие, блядь, козлы, полагающие, что они явились свидетелями акта вандализма, тогда как, на самом деле, это просто анонимный подвиг настоящих собак, ими, сочувствующими, блядь, занимаемся не мы (у нас свои заботы), а другие два человека, как раз в этот момент тоже подоспевшие с другого конца перехода.

Один из нас быстро обливает (не знаю, как это назвать — книгами язык не поворачивается) бензином. Одновременно с ним, кто-то третий пишет на стенах или на стёклах (если это не лоток, а ларёк) короткий слоган «Смерть макулатуре!!!» Весь этот мусор поджигается. Начинается пиздец, крики и паника (подземный переход всё-таки, тяга там, все дела). Мы съёбываем на двух машинах, стоящих по разные стороны улицы.

Такая вот история. А потом гибель небоскрёбов. Если честно, я радовался. Я думал, это начало моей Священной Войны. Теперь я думаю иначе. Почти уверен, что стейтсы всё подстроили сами. Скорее всего, это было не началом войны, а её окончанием и крахом надежд. 11 сентября, если это всё-таки ФБР (кто ж ещё?!), а не неизвестные герои, Индивидуальность проиграла раз и навсегда. Безликая масса победила. И победили отдельно взятые ставленники обывателей.