Убийца с нежными глазами. Сборник - Джейсон Сэтлоу

После завтрака, я привела в порядок комнату, затем проверила свой страховой полис на машину и решила, что мне еще хватит денег на замену стекла. В 8.30 я начала торговаться с мастерскими, стараясь уговорить их сделать все до обеда. Я натянула то самое платье, что у меня на все случаи жизни, извлекла прилично выглядевшую черную кожаную сумку с длинным ремнем, которой я пользуюсь для официальных выходов, и заполнила ее всем необходимым, включая проклятый банковский чек.

Я остановила машину у ремонтной мастерской недалеко от моего офиса и остаток пути прошла пешком. Даже несмотря на то, что туфли были на низких каблуках, ноги мои болели, и было ощущение, как будто их стиснуло что-то горячее и влажное.

Я зашла в офис и начала свою обычную утреннюю работу. Как только я включила кофеварку, зазвонил телефон.

— Мисс Миллхоун, это Рамона Уэстфолл.

— О, здравствуйте,— сказала я.— Как поживаете? — У меня екнуло сердце, и было интересно узнать, сказал ли ей Тони Гаэн о своей вчерашней выходке в «ходиках».

У меня все в порядке,— сказала она.— Я звоню, потому что мне необходимо с вами кое-что обсудить. Надеюсь, вы сможете найти немного времени для меня сегодня утром.

— Хорошо, я свободна, но я без машины. Не могли бы вы приехать сюда?

— Да, конечно. Для меня это даже предпочтительнее. Десять часов вас устроит? Думаю, это не займет много времени.

Я взглянула на часы. Двадцать минут.

— Отлично,— сказала я. Она что-то ответила на прощание и положила трубку. Я переключила линию и позвонила Барбаре Даггетт в дом ее матери, чтобы сверить время похорон. Она не могла подойти к телефону, но Юджин Никерсон сообщил мне, что служба в два часа, и я сказала, что буду там.

Я потратила несколько минут, чтобы просмотреть почту предыдущего дня, приклеив пару чеков к полученным счетам, затем позвонила своему страховому агенту, изложив ей все подробности о разбитом окне в моей машине. Как только я положила трубку, телефон снова зазвонил.

— Кинзи, это Барбара Даггетт. Что-то происходит. Когда я приехала сюда сегодня утром, на ступенях у входа сидела какая-то женщина, которая говорит, что она жена отца.

— О Боже! Ловелла.

— Ты знаешь ее?

— Я встречалась с ней на прошлой неделе, когда была в Лос-Анджелесе, собирая сведения о твоем отце.

— И ты знала об этих ее претензиях?

— Я никогда не слышала подробностей, но полагаю, что их отношения были чем-то вроде гражданского брака.

— Кинзи, у нее есть свидетельство о браке. Я видела его собственными глазами. Почему ты не сказала мне, что происходит? Я потеряла дар речи. Она стояла у входа в дом, эта кровавая убийца, и орала до тех пор, пока я наконец не вызвала полицию. Я не могу поверить, что ты даже не упомянула об этом.

— Когда я могла это сделать? В морге? Или в похоронном бюро, когда твоя мама была без чувств?

— Ты могла бы позвонить мне, Кинзи. В любое время. Ты должна была прийти в мой офис и обсудить это.

— Барбара, я могла бы сделать полдюжины вещей, но я не сделала. Честно говоря, я хотела защитить твоего отца и надеялась, что тебе не придется узнать об этом его так называемом супружестве. Свидетельство, должно быть, подделка. Все это, наверное, сфабриковано, а если нет, то у тебя достаточно проблем и без добавления двоеженства к списку его личных недостатков.

— Не тебе решать. Теперь мама хочет знать о всей этой ерунде, и я не знаю, что сказать.

— Впрочем, я понимаю, почему ты так рассержена, но не уверена, что могу что-либо изменить.

— Я не могу поверить, что ты занимаешь такую позицию! Мне не нравится, что меня держат в неведении,— сказала она.— Я наняла тебя, чтобы расследовать это дело, и надеюсь, что мне будут сообщать все, что выходит на свет.

— Твой отец нанял меня задолго до того, как это сделала ты,— сказала я.

Это заставило ее на минуту замолчать, потом она принялась снова.

— Для чего? Ты никогда не рассказывала.

— Конечно, нет. Он говорил со мной конфиденциально. Это все ерунда, но не мне об этом трепаться. Я не могла бы остаться в своем деле, если бы выбалтывала все сведения, которые ко мне попадают.

— Я его дочь. Я имею право знать. Особенно, если мой отец двоеженец. За что же я плачу тебе?

— Ты, вероятно, платишь мне за то, что я умею разбираться в таких делах,— сказала я.— Ну, Барбара, будь благоразумной. Предположим, я бы рассказала тебе. Что бы это дало? Если твои родители все еще по закону женаты, Ловелла не может иметь никаких претензий, и насколько я знаю, она это очень хорошо понимает. Зачем усугублять свое горе, когда ее можно вышвырнуть, не говоря ни слова?

— Во-первых, как она узнала, что он умер?

— Не от меня, это я могу тебе сказать. Я не идиотка. Меньше всего на свете я бы хотела увидеть ее у твоих дверей. Может, она прочитала об этом в газете. Может, слышала в программе новостей.

Она пробормотала что-то, успокоившись на время.

— Что было, когда приехали полицейские? — спросила я.

Последовала еще одна пауза, во время которой она раздумывала, рассказывать ли дальше или продолжать придираться ко мне. Я чувствовала, что она получает удовольствие, когда пилит людей и ей трудно отказаться от этой возможности. На мой взгляд, она не так уж много мне платила, чтобы так разговаривать со мной. Совсем немного. Я, вероятно, должна сказать ей об этом.

— Двое полицейских отвели ее в сторону и поговорили с ней. Через несколько минут она ушла.

— Ну, если она еще раз покажется, я позабочусь об этом,— сказала я.

— Еще раз? А почему она снова должна явиться?

Я вспомнила, что, кроме выплывшего теперь на свет двоеженства ее отца, я не рассказала ей о покостных двадцати пяти тысячах долларов, которые Билли Поло считает частью имущества Даггетта. Может, Ловелла приходила сюда, чтобы получить их.

— Думаю, что мы об этом еще поговорим,— сказала я.

— В чем дело? Есть еще что-то?

Я подняла глаза. Рамона Уэстфолл стояла в дверях.

— Всегда есть еще что-то,— сказала я.— Это и делает нашу жизнь такой забавной. У меня посетитель. Я поговорю с тобой сегодня попозже.

Я положила трубку и поднялась, обменявшись рукопожатием с миссис Уэстфолл через стол. Я пригласила ее присесть и налила нам обеим кофе, используя принятый ритуал, как я надеялась, чтобы дать ей возможность почувствовать себя непринужденно.

Лицо ее было вытянуто, прекрасная кожа под кроткими глазами потемнела от усталости. На ней была рыжевато-коричневая поплиновая блузка с подплечиками, а в руках сетчатая парусиновая сумка, предназначенная разве что для охотничьих экспедиций. Ее потускневшие волосы блестели от шампуня «Брек», разрекламированного в журнале. Я пыталась представить ее в плаще, шатающейся по пристани с Даггеттом, обнявшим ее за плечо. Могла бы она выкинуть его, этого козла, из ялика? Да, наверняка. Почему бы и нет?

Выглядела она смущенной. Протянула руку и автоматически поправила вещи на моем столе — выровняла три карандаша, расположив их отточенными концами в мою сторону, словно маленькие ракеты земля-воздух, затем откашлялась.

— Так вот. Мы хотели бы знать. Тони ничего нам не рассказал, поэтому мы подумали, что, возможно, должны спросить вас об этом. Вы сказали Тони о деньгах, когда беседовали с ним вчера вечером?

— Конечно,— сказала я.— Это не дало никаких результатов. Я ничего не добилась. Он был непреклонен. Он даже не обсуждал это.

Она слегка покраснела.

— Мы думаем принять его,— сказала она.— Мы с Феррином говорили об этом вчера вечером, когда Тони уезжал с вами, и мы начинаем думать, что должны положить эти деньги на опекунский счет для него.— По крайней мере, до тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать лет и он сам не распорядится ими.

— Что вызвало такую перемену?

— Думаю, что все. У нас был семейный совет, и наш домашний врач продолжает надеяться, что мы сможем преодолеть гнев и горе. Он чувствует, что мигрени Тони частично связаны со стрессом — они что-то вроде показателя его нежелания или, может, неспособности — более точное слово — преодолеть свою потерю. Интересно было бы узнать, скольким я пожертвовала ради этого. Я не имела никакого отношения к смерти Абби, но и это ему не может помочь.— Она замолчала и потом слегка покачала головой, как бы в смущении.— Я знаю, это поворот на 180 градусов. Думаю, мы были излишне резки с вами, и я очень сожалею об этом.

— Вам не нужно извиняться,— сказала я.— Что касается меня, я была бы очень рада, если бы вы забрали чек. По крайней мере, тогда я могла бы чувствовать себя выполнившей свои обязательства. Если впоследствии вы измените свое решение, вы всегда сможете оказать благотворительную помощь любому стоящему делу. Таких сейчас много вокруг.

— А как его семья? Даггетта? Вы не думаете, что они считают, что тоже имеют право на эти деньги? Я хочу сказать, что я не возьму их, если существуют какие-либо законные претензии с их стороны.