Князь - Александр Мазин

Духарев оглянулся. Варяги уже образовали круг. Глаза у них горели в предвкушении зрелища…

«Не будет вам зрелища», – подумал Духарев.

– Перун!!! – грохнули сотни глоток.

– Оди-ин! – заорал Злой (Духарев угадал по губам, звук утонул в реве варягов) и устремился на Сергея.

На свее – кожаная куртка со стальными пластинами, на Духареве – только шерстяная рубашка. Не важно. Сергей легко сбил клинок свея, привычно кольнул в левую подмышку, выдернул клинок и оказался как раз между трех бондов. Никакой это не поединок, обычное убийство. Три удара – и все. Только это и мог сделать для них Духарев – сразу насмерть.

Они еще падали, когда Сергей стряхнул кровь с мечей и перевернул их рукоятями вперед.

– Тебе, Перун! – четко произнес он.

Круг варягов слитно выдохнул и рявкнул с некоторым запозданием:

– Тебе!!! Перун!!!

– С женами – сам, – сказал он Трувору. – У меня зарок не убивать женщин.

– Благодарю, что почтил, воевода, – негромко произнес Трувор.

Он-то знал, что Сергей – христианин и старается избегать подобных дел.

Младший сын Ольбарда принял мечи. Теперь остальная часть языческой церемонии была на нем. Вождь – главный жрец своей дружины, ведь именно к вождю в первую очередь прислушиваются боги. Он может уступить право общения с потусторонним миром лучшему из своих воинов, но первую кровь должен пролить он.

Сергей видел множество варяжских тризн. Эта ничем не отличалась от остальных. Разве только тем, что едва разгорелся погребальный костер, из толпы выскочила девушка, ударила себя ножом в грудь и упала в огонь. Ее пронзительный крик вспугнул даже привычных шуму варяжских ворон. Варяги одобрительно заворчали: чтобы не услышать такой вопль, бог должен быть совсем глухим. Покойным обеспечено достойное место в Ирии.

Глава 8

Ярл Эвил Оттарсон

На свейский драккар поставили новую носовую фигуру – морского коня. Теперь драккар так и назывался «Морской конь».

Стемид дал Духареву старого кормчего, знавшего берега Северного моря, как бобр – свою хатку. Кроме Трувора и гридней, прибывших с ним из Киева, с Сергеем поплыли сорок четыре варяга, изъявивших готовность присоединиться к будущему походу. Перед отправлением они вручили свои судьбы Духареву: присягнули ему на верность.

По морю они плыли девять дней. Погода была отличная, особенно днем. Ночью холодало, и по утрам варяги счищали с рукоятей весел ледяную корочку. Но до настоящих морозов было еще далеко.

Иногда кормчий направлял драккар к берегу – набрать пресной воды и набить свежего мяса. В основном, птиц: гусей, уток, лебедей.

Несколько раз им попадались селения полудиких аборигенов. Эти при виде драккара сразу бросались наутек. На восьмой день миновали длинный скандинавский дом. Там отреагировали иначе: на берег, потрясая оружием, высыпало несколько десятков мужчин. То ли приветствовали, то ли предупреждали.

На десятый день добрались до места.

Это был фьорд: длинный узкий залив, прорезавший скалистый берег и завершавшийся тихой уютной гаванью. Здесь никто не пугался и не угрожал. Может, потому что на песок были вытащены аж четыре драккара, каждый из которых был больше, чем трофей Духарева.

Когда киль «Морского коня» прошуршал по песку, на берегу появилась делегация: пегобородый викинг весьма властного вида, за ним – толпа в полсотни матерых головорезов-нурманов.

– Я – Эвил, сын Оттара ярл Хаслфьерда.

– Сергей, воевода киевский.

– Не тот ли ты Серегей, что убил Скарпи Атлисона?

– Тот, – Духарев напрягся, а нурман осклабился.

– Жаль! Сам его убить хотел. Кровник он мой. Сбежал к вам от суда конунга.

– Ну извини, – сказал Духарев. – Может, в дом пригласишь, Эвил Оттарсон?

– Да я сам тут гость! – развел руками ярл. – А хозяин – вон он! Эй, Гуннар, иди сюда, принимай гостей!

Гуннар, тоже типичный норман, подошел к гостям и с достоинством пригласил разделить кров и пищу. Но вид у него при этом был кислый.

Молодцы Духарева попрыгали на песок. Кое-кто по-нурмански обменивался приветствиями с викингами. Не раз пересекались дорожки скандинавов и варягов-славян. На море (часто – сталью о сталь); на мирных торгах в Белозерье, в Скирингсалле, в Хольмгарде-Новгороде.

– Знакомый драккар! – прищурился вдруг ярл Эвил. – Не Олли-Рогатого «Ёрмундганд»?

– Был, – ответил Духарев. – Теперь его имя «Морской конь».

– Давно ли?

– Пол-луны минуло.

– И чем же куплен сей пахарь пенных полей?

– Кровью, – мрачно ответил Духарев.

– Уверен, эта история достойна висы! – сказал ярл. – Ты расскажешь ее, когда мы омочим усы в пиве гостеприимного Гуннара!

Историю рассказывал не Духарев, а Трувор. Большинство присутствующих были нурманы, а сын Ольбарда владел нурманским, как своим родным.

Расписал красочно, со всеми положенными поэтизмами, акцентируя внимание на том, что грабеж на земле киевского князя дорого встанет даже тем, кто намерен этому князю служить. Но нурманы обратили внимание на другое:

– Сколько, говоришь, вас было? – переспросил ярл Эвил.

– Двенадцать. Осталось восемь. Четверо ушли в мир вечной славы.

– А сколько, ты сказал, было хирдманов Олли?

– Четыре десятка и еще шесть.

Нурманы загомонили. Похоже, не поверили. Но оспаривать никто не стал.

В длинный дом викингов набилось под сотню (еще столько же пьянствовало снаружи). И еще полсотни варягов. Вонь стояла – не продохнуть. Духареву кусок в горло не лез.

– Выйдем, ярл, прогуляемся, – предложил он, наклонившись к Эвилу.

Тот кивнул.

Предводители вышли, оставив своих воинов пировать.

Пара нурманов с волчьими шкурами на плечах сунулись было за ярлом, но тот зна́ком велел им остаться. Варяг не взял своих телохранителей, нурман – тоже.

– Сколько будет платить князь Святослав за каждый меч? – напрямик спросил Эвил.

– Четверть золотой гривны за два меча.

– Мало! Ромейский кесарь платит втрое больше.

– Еще доля в добыче.

– А велика ли будет добыча?

Духарев усмехнулся:

– Мало не покажется.

– Х-м-м… Слава твоего князя тоже велика, но одной славы мало. На кого идем?

– Все узнаешь в свой черед, ярл.

– Думаешь, если я узнаю, то приду и возьму сам? – осклабился Эвил.

– Вряд ли.

– Тогда шепни. Только мне. Одином клянусь, никто не узнает!

– Одином? – Духарев хмыкнул. Один – отец лжи.

– Честью! Честью ярла Эвила!

– Ладно, – согласился Духарев. – Только тебе. Хузарский хаканат.

– О-о-о-о!

– Неужто испугался?

– Никогда! – отрезал Эвил. – Значит, треть гривны за два меча?

– Я сказал, четверть.

– А если я уйду? – ярл остановился.

Они уже поднялись довольно высоко. Внизу, метрах в пятидесяти под ними, плескалось между утесами море. Ярл остановился на самом краю скалы, глядел, покачиваясь, на чаек.

– К ромеям?

– Домой. В Халсфьерд.

– Лучше – в Исландию, – посоветовал Духарев. – Там конунг тебя не достанет.

– Так ты знаешь? – удивился Эвил.

– О твоей ссоре с конунгом? Конечно.

Ярл отошел от края скалы и сбежал по тропинке вниз, на крохотную лужайку. На лужайке паслись три козы, еще с десяток ощипывали скудную травку на склоне. За козами присматривал мальчишка-трель, больше похожий на дикого зверька, чем на человека.

Ярл дождался, пока Сергей спустится вниз.

– Хорошо, – сказал он. – Пусть будет четверть за два. И десять долей – мне.

– Пусть будет так, – согласился Духарев. – Если ты приведешь с собой не меньше пяти сотен хирдманов.

– А если больше?

– По две доли за каждую сотню.

– Я приведу тысячу! – Эвил Оттарсон сразу повеселел. – По рукам, воевода Серегей! А сейчас пошли пить Гуннарово пиво.

– Похоже, этот Гуннар не слишком мне рад, – заметил Духарев.

– Пусть это тебя не беспокоит. Я решил встретиться с тобой здесь, и мы встретились. Гуннар присягнул конунгу. У конунга много кораблей и еще больше воинов. Но все они – далеко. А мой хирд – здесь. Я сказал Гуннару: или ты сам будешь гостеприимным хозяином этого фьорда, или я. Как ты думаешь, что он выбрал?

В Белозерье Духарев вернулся через восемь дней. Всю дорогу их драккар сопровождал попутный ветер, грозивший вот-вот перейти в шторм. И шторм таки разразился, но когда они уже вошли в устье Двины.

Варяги глядели на Духарева с почтением, полагали, что это его удачливость организовала погоду.

Артем ходил с задранным кверху носом. Рубиться да стрелять всякий может, а вот удачливость – свойство, присущее исключительно вождям. И многие полагали его наследственным.

В Белозерье Духарева ждал сюрприз – сам великий князь киевский Святослав!