Стихотворения (1884 г.) - Владимир Бенедиктов

Пытки

В тот век, как живали еще Торквемады,Над жертвами рока свершались обрядыГлубоких, ужасных, убийственных мук:Ломание ног и дробление рук.Там истина, корчась средь воплей и жалоб,Винилась, – и страшный кончался обрядТогда, как, глаза свои выкатив на лоб,Невинный страдалец кричал: «Виноват!»Есть пытка другая, того ж совершенстваОна достигает, – то пытка блаженства.Счастливцу творится пристрастный допросПод всем обаянием лилий и роз.Тут узнику в сердце, без всякой пощады,Вонзаются сладкие женские взгляды,Он дивные, райские видит места, –

И алые, полные неги уста,

Как бисер, как жемчуг, слова ему мечутИ с жарким дыханьем щебечут, лепечут.«Покайся! признайся!» – напевы звенят,И нервные звуки всё вкрадчивей, ниже…Он тает, а пламя всё ближе, всё ближе…Нет сил… Исторгается вздох: «Виноват!»

Не верю

Когда на тебя устремляюЯ взоры в сердечном бреду, –Где небо – я, право, не знаю,И даже земли не найду.

Тут, кажется, вьется дорожка,В тумане мелькают поля,Но – тут пронеслась твоя ножкаНе верю, что это земля.

Есть где-то и солнце с луною,И звезды, и все чудеса,Но, ежели ты здесь со мною, –Не верю, что там небеса.

Ночная беседа

Ночь немая, ночь ЕрусалимаВ черных ризах шла невозмутимо,Обнимая с высоты СионаПортики, чертоги СоломонаИ Давида. Царство иудеев,Где парила слава Маккавеев,Почивало со своим Сионом,Без царей, под кесаревым троном,И казалось, под десницей РимаТо была лишь тень Ерусалима.Но иная слава блещет сноваВ божьем граде: эта слава – Слово;Эта слава – не в доспехах бранных,Не в венках из роз благоуханных,Не в сиянье позлащенных храмов,Не в куренье сладких фимиамов,Эта слава – агнец, сын эдема,Он, рожденный в яслях Вифлеема,Правды друг, нечестья обличитель;Не вельможен сан его – учитель.Ночь немая, ночь ЕрусалимаВ черных ризах шла невозмутимо.Не привыкший к блеску и к чертогам,Отдыхал он в домике убогом.Кто же сей полночный посетитель,Что, войдя, воззвал к нему: «Учитель!»

Это взросший в хитрости житейской,Мудрости исполнен фарисейской –Никодим. В глухую ночь, негласноОн пришел к тому, что самовластноВсюду ходит смелою стопою,Окружен народною толпою,И, власы рассыпав по заплечью,Говорит могучей, вольной речью,И глаголом нового законаОглашает портик Соломона.

Вот они: один – с челом открытым,Озаренным мыслью и облитымПрядями волос золотоцветных,С словом жизни на устах приветных,Тихо-мощный, кротко-величавый, –И другой – с главой темно-курчавой,Крепкий в мышцах, смуглый, черноокой,Отенен брадой своей широкой,Слушает, облокотясь, и в дивоУглублен лукаво и пытливоДумами. – Беседуя в час ночи,Свет и тень глядят друг другу в очи.Что ж? О чем беседа их ночная?О делах ли, в коих жизнь земнаяВся погрязла? – Нет, их рассужденья –О великом деле возрожденья.Никодим! Внимай сердечным слухом:Смертный должен возродиться духом,Лишь тогда и жизнь его земнаяОбновится, – взыдет жизнь иная.

Человек! Вотще твои стремленьяК благодатной манне обновленьяНа нечистом поприще, где каждыйДышит благ материальных жаждой.Возродись! – И да не идет мимоТа с Христом беседа Никодима!

Ответ

Чрез римский форум проходилаТолпа, шумя, как ураган,И толковала, и судилаО вере первых христиан, –И говорил народ надменный:«Они – безумцы! Сброд презренный!Пускай предстанут на ответ:Где их религия? Ни храмовУ них великолепных нет,Ни факелов, ни фимиамов,Ни чаш блестящих, ни венцов,Ни божьих ликов изваянных,Ни в тогах, пурпуром убранных,С осанкой важною – жрецов.Богаты мы, они – убоги.Пускай укажут, где их боги?Хоть на картине пусть дадут –Кого они, безверцы, чтут!На нас пусть взглянут! Мы находимВезде бессмертных, всесвятых,Мы сами, размножая их,Героев, кесарей возводимВ верховный ряд богов своих.Их лики всюду всем открыты,А те безбожники… Карать!Казнить собак! Им нет защиты,Их доля – в муках умирать».

«Наш бог – не в позлащенных храмах, –Гласит креста покорный сын, –Не в изваяньях он, не в рамахПестро малеванных картин.Единый храм его достоин,И этот – им самим устроен,И этот – тесен для него.Взгляните! Это – храм вселенной,Где он сияет – царь бессменный,В венце величья своего.Кого не в силах мы постигнуть,Тому, при помощи людской,Мы и не мыслим храм воздвигнутьСвоею слабою рукой.Пред тем, кто солнцем и звездамиСам осветил свой дом пред нами,Мы не дерзаем втуне жечьНи бедных факелов, ни свеч,Чадить ему кадильным дымом,Когда пред ним, для нас незримым,Клубится весь земной туман,И, разомкнув свои затворы,Огнем и дымом дышат горы,И темно-синий океан,Необозримый, неисходный,Вседневно – годы и века –Вздымает к небу пар свой водный,Его свивая в облака.Но храмы есть у нас иные,Другие жертвенники есть,Нерукотворные, живые,Ему, невидимому, в честь,Бог дал нам плоть – вот церковь нашаГде вечный огнь горит в крови;Душа – алтарь в нем, сердце – чашаС елеем веры и любви.И часто тот, кто сущ от века,Кому вселенной мал объем,В смиренном сердце человекаВмещаясь, обитает в нем.У нас в груди – жилище бога,А храм ваш храмом лишь слывет, –Средь камней мертвого чертогаИсточник жизни не живет.Порой, бездомные в пустыне,Мы соберемся в тишине,И бог во всей своей святынеМеж нас присутствует вполне.На что нам ваши изваянья,Коль тот, кто к жизни нас воззвал,Зиждитель мира, царь созданья –В нас сам свой образ изваял?На что жрецы нам? Кто посмеетНам божью волю толковать?Не ум, но сердце разумеетВеликих истин благодать.Приди, разумный проповедник!Вещай – и место восприми,Как наш о боге собеседник,Как наш собрат, но не посредникМеж вечным богом и людьми!Среди тревог земных спокойный,В своей небесной чистоте,Один посредник был достойный –Один, – он распят на кресте.Его верховного законаСвятое слово нам дано,Он нам сказал во время оно:«Отец, и я, и вы – одно»,За то, что сладость истин новыхПрияли мы, – казните нас!Средь лютых казней, нам готовых,0 Мы палачей своих суровыхБлагословим в последний час».

Ель и береза

Пред мохнатой елью, средь златого лета,Свежей и прозрачной зеленью одета,Юная береза красотой хвалилась,Хоть на той же почве и она родилась.Шепотом лукавым с хитрою уклонкой«Я, – лепечет, – видишь – лист имею тонкой,Цвет моей одежды – нежный, самый модный,Кожицею белой ствол мой благородныйЛовко так обтянут; ты ж своей иглоюКолешь проходящих, пачкаешь смолою,На коре еловой, грубой, чешуистой,Между темных трещин мох сидит нечистый…Видишь – я бросаю в виде легкой сеткиКружевные тени. Не мои ли веткиВяжут в мягкий веник, чтоб средь жаркой ванныОт него струился пар благоуханный?В духов день березку ставят в угол горниц,Вносят в церковь божью, в келий затворниц.От тебя ж отрезки по дороге пыльнойМечут, устилая ими путь могильный,И где путь тот грустный ельником означат,Там, идя за гробом, добры люди плачут».Ель, угрюмо стоя, темная, молчалаИ едва верхушкой на ту речь качала.Вдруг ударил ветер с ревом непогоды,Пыль столбом вскрутилась, взволновались воды, –Так же всё стояла ель не беспокоясь,Гибкая ж береза кланялась ей в пояс.Осень хвать с налету и зима с разбега, –

Ель стоит преважно в пышных хлопьях снегаИ белеет светом, и чернеет тьмоюРиз темно-зеленых – с белой бахромою,С белыми кистями, с белою опушкой,К небу подымаясь гордою верхушкой;Бедная ж береза, донага раздета,Вид приемлет тощий жалкого скелета.

Счастье-несчастье

День был славный. Мы гулялиВольной группой вдоль реки,А кругом – в пролет мелькалиМолодые кулики.

«Эх! – сказал казак. – Для шуткиПоохотился бы я!Вот еще кулик! Вот утки!На несчастье – нет ружья».

Я подумал: «Вот! Для шутокХочет бить, стрелять… Каков!Да ружья нет – счастье уток!Счастье юных куликов!»

Посмотри!