Жнецы - Джон Коннолли

– Я Николас Хойл, – степенно склонил мужчина голову. – Милости прошу, джентльмены, милости прошу.

Хойл подступил к стоящему у полки Луису, явно наслаждаясь возможностью козырнуть перед гостем своей коллекцией.

– Это у нас десятый, если не одиннадцатый век до нашей эры, – сказал он, поднимая ко так, чтобы Луис мог как следует его рассмотреть. – В походе против Западного Чжоу такое оружие было грозной силой, но конкретно этот экземпляр происходит из Шаньси.

Хойл положил ко на место и тронулся дальше.

– Вот тоже интересный образец. – Он нежно поднял с подставки кривой кинжал. – Поздний Шан, где-то тринадцатый-двенадцатый век до нашей эры. Гляньте, на конце рукояти здесь гремучка. Слышите? – Николас осторожно потряс лезвием. – Я так понимаю, не для бесшумного убийства.

Наконец он продвинулся к грубого вида топору, стоящему в одиночестве на отдельной полке.

– Вот, едва ли не самое древнее оружие, что у меня имеется, – поделился Николас. – Хуншань, долина реки Ляо-хэ на северо-востоке Китая. Неолит. По меньшей мере три, а то и все четыре тысячи лет. Можете подержать, если желаете.

Он протянул топор Луису. Было видно, как стоящий у Хойла за спиной Симеон несколько напрягся. Даже спустя тысячелетия эта вещь явно не утратила своей боевой силы. Вообще топор смотрелся гораздо моложе своего истинного возраста – свидетельство мастерства и опытности, вложенных в его изготовление. Оголовок был высечен так, чтобы напоминать по форме орла. Луис пальцем провел по кромке лезвия.

– Вообще эта вещь имеет и религиозную подоплеку, – сказал Хойл. – По древним поверьям, первыми посланцами Небесного Правителя были птицы. Орлы, в частности, передавали человеческие желания богам. В данном случае можно предположить, что сокровенным желанием была смерть врага.

– Внушительная у вас коллекция, – заметил Луис, возвращая топор.

– Собирать ее начал еще с детства, – разоткровенничался Хойл. – Мальчишкой разыскивал пули Минье[13] на поле сражения у горы Кеннесо[14]. Мой отец живо интересовался тематикой Гражданской войны и охотно брал нас с собой на места боев, когда был в отпуске. Хотя мать, помнится, энтузиазмом в этом плане не горела. Я даже создал свою «фирменную» смазку – смесь жира и пчелиного воска, как у солдат, что смазывали стволы своих винтовок, чтобы те не засорялись осадком дымного пороха. Иначе…

– … пуля застревает в стволе, – закончил за него Луис. – Знаю. Сам их собирал.

– Вот как? – встрепенулся Хойл. – Интересно, где?

– Да так, – пожал плечами Луис. – Давно это было.

– Ну-ну.

В глазах у Хойла мелькнуло замешательство: он понял, что, задав вопрос Луису насчет его прошлого, тем самым переступил некую грань. Было видно, что к подобным ситуациям он не привык. Чтобы скрыть свой дискомфорт, Хойл нарочито гостеприимным жестом указал на пару кресел и две кушетки, расположенные вокруг низенького, красного дерева столика. Луис сел в одно из кресел, в другом разместился Хойл, а Ангел занял место на кушетке. На предложение выбрать что-нибудь из спиртного Ангел с Луисом ответили отказом. Тогда был подан зеленый чай с какими-то японскими постряпушками, что липли к зубам и наполняли рот вкусом хрена с лимоном – не то чтобы неприятно, а просто непривычно.

– Прошу меня простить, что не предлагаю вам обменяться рукопожатиями, – произнес Хойл учтиво, хитро выдавая свое единоличное решение за просьбу, которую надлежит благосклонно воспринять остальным. – Я, даже будучи в перчатках, отношусь к столь деликатным вопросам с известной долей осторожности. Человеческие руки, как известно, служат домом всевозможным бактериям, и своим, и чужим. Да что там домом – сущей выгребной ямой микробов! Особенно следует опасаться тех, что передаются через прикосновение и воздушно-капельным путем. Моя иммунная система уже не та, что была когда-то, – врожденная, понимаете ли, слабость, – так что с некоторых пор я больше не рискую покидать стены своей резиденции. И хотя на здоровье я отнюдь не жалуюсь, но принимаю, как видите, определенные меры предосторожности, особенно в отношении посетителей. Надеюсь, вас это не обижает.

Ни Ангел, ни Луис обиженными не выглядели. У Луиса вид был все такой же непроницаемый, а у Ангела – слегка растерянный. Он осторожно посмотрел себе на руки: вроде бы чистые. Хотя представление о выгребных ямах Ангел имел. Он пригубил зеленый чай, на редкость безвкусный: хоть полощи в нем руки.

– Я слышал, вы испытываете некоторые трудности, – сказал Николас.

Свои реплики он адресовал исключительно Луису. Ангел к такому поведению привык. Оно его не задевало. Более того: если вдруг что-то пойдет не так, то у Ангела перед такими, как Симеон и его хозяин, есть преимущество, поскольку они его недооценивают.

– Я вижу, вы хорошо информированы, – заметил Луис вслух.

– На этом строится мой бизнес, – ответил Хойл. – Вышло так, что в данном конкретном случае наши с вами интересы совпали. Я знаю, кто наслал тех людей на ваш дом и на ту автомастерскую в Куинсе. Знаю, зачем они были посланы. Известно мне и то, что ситуация, скорее всего, ухудшится, если только вы не проявите должную оперативность.

Луис выжидательно молчал.

– В восемьдесят третьем году, – продолжал мысль Хойл, – вы ликвидировали некоего Лютера Бергера. Выходя с деловой встречи в Сан-Антонио, он был с близкого расстояния застрелен в затылок. За выстрел вам заплатили пятьдесят тысяч долларов – неплохая сумма по тем дням, даже при учете дележки с шофером, на машине которого вы скрылись с места происшествия. Согласно протоколу, о мотиве устранения Бергера вы не спрашивали.

К сожалению, на самом деле его имя было не Лютер Бергер. Его звали Джон Лихаген, или Джонни Ли, как он иногда именовался. А отцом ему приходился Артур Лихаген. Который смерть своего старшего сына принял очень близко к сердцу. И долгое, очень долгое время пытался вызнать, кто же стоял за тем убийством. За истекший год у него в этом поиске, надо сказать, наметился существенный прогресс. Неделю назад не стало человека – звали его Баллантайн, – который через Гэбриела нанял для ликвидации вас. Он был убит, а его останки скормлены свиньям. Лихагену, помимо прочего, удалось установить и вашу личность, а еще того шофера, что увез вас тогда с места происшествия. Вам он, скорей всего, известен как Детка Билли. Он, как и Баллантайн, оказался убит: по моим данным, зарезан в туалете, хотя об обстоятельствах его кончины вам, возможно, известно больше, чем мне.

Людей, что напали на ваш дом и на ту автомастерскую в Куинсе, подослал Лихаген. За ними наверняка будут и другие. Вам, несомненно, хватит сноровки сладить с большинством из них, но, как и всяким террористам, этим людям достаточно того, чтобы им повезло хотя бы единожды, в то время как вам обоим везение, а с ним и сноровка, будут требоваться постоянно, из раза в раз. Логично также предположить, что вы бы предпочли остаться в стороне от чрезмерного внимания к вашим бизнес-операциям – если оно и есть, то пусть будет по минимуму. А значит, вам надлежит действовать. Причем лучше раньше, чем позже.

– И откуда же вам все это известно?

– Известно потому, что я нахожусь с Артуром Лихагеном в состоянии войны, – ответил Хойл. – И о его намерениях и действиях я обычно стремлюсь знать как можно больше.

– Предположим, что кое-что из вами сказанного действительно правда. Но почему вы так охотно делитесь всем этим с нами? – задал вопрос Луис.

– Лихаген – мой заклятый враг. И вражда у нас идет издавна. Мы росли невдалеке друг от друга, но с какой-то поры наши пути кардинально разошлись. Несмотря на это, судьба в очередной раз свела нас вместе. Так вот, я бы хотел пережить своего врага, и желательно как можно скорее.

– Должно быть, вражда действительно сильная, – рассудил Луис.

Вместо ответа Хойл сделал кивок Симеону, и тот выставил на стол миниатюрный ДВД-плеер. С нажатием кнопки «play» после некоторой паузы появилось зернистое, некачественное изображение.

– Это пришло пару месяцев назад, – прокомментировал Николас.

На экран он не смотрел, созерцая лишь змеистые изменчивые блики на стене.

Объектом съемки выступала приятной наружности блондинка – молодая, лет тридцати или тридцати с небольшим. Похоже, она лежала бездыханная, а лицо и волосы перепачкались в грязи. Она была обнажена, но ее тело в основном загораживали массивные, с оплывшими брыльями головы хряков, хлопотливо кормящихся ее плотью.

Ангел отвернулся. Симеон нажал кнопку «пауза», застопорив изображение.

– Кто это? – задал вопрос Луис.

– Лоретта, моя дочь, – ответил Хойл. – Она встречалась с оставшимся в живых сыном Лихагена, Майклом. Делала это нарочно, мне назло. Она винила меня во всем, что складывалось в ее жизни не так. Спать с сыном человека, которого я ненавидел всеми фибрами, для нее, как видно, было чем-то вроде мести мне, родному отцу. Но она недооценивала способность семейки Лихагенов на изуверское насилие и жестокость.