Шакалы - Николай Леонов

— Дурак... Извини, говорить всегда полезно, однако слов назад не возьмешь.

Юдин вышел в конце Поварской, сказал, мол, прогуляться хочет, а Гуров поехал в театр за Марией. Женщины виделись вчера, и разговор их очень Гурова интересовал, тем более что Мария по телефону намекнула, мол, репетиция прошла успешно.

Мария уселась рядом, подоткнула свою серебристую шубку и категорически заявила, что пельмени и яичница с колбасой ей осточертели, она желает котлеты “по-киевски”, салат из крабов и огромную рюмку коньяка. И все это желает немедленно, а ресторан Дома кино рядом.

— А откуда тебе, родная, известно, что у меня такие деньги имеются? — поинтересовался Гуров.

— Горстков — миллиардер, обязан выдать тебе на оперативные расходы.

— Полагаешь? — Гуров глянул насмешливо. — В этом ресторане все будут к тебе приставать, подсаживаться за наш столик...

— Как раз в этом ресторане ко мне никто не будет приставать, я же не с киношником сижу, с посторонним, — перебила Мария. — Может, у меня любовь, я замуж собираюсь?

— А ты действительно собираешься?

— Чтобы получить ответ на столь бестактный вопрос, необходимо как минимум сделать предложение.

— Тоже верно, — ответил Гуров и припарковался у ресторана.

Зал был уютный, небольшой, многие столики отгорожены друг от друга барьерами, получались и не отдельные кабины, но создавался определенный уют. Но что самое главное, в ресторане негромкая музыка и было мало народа.

Мария пошепталась с официанткой, наградившей Гурова оценивающим взглядом, их усадили за столик на две персоны, отгороженный от зала колонной. После чего Мария, не глядя в меню, сделала заказ, уперлась локтем в стол, оперлась подбородком на ладошку и долго смотрела на Гурова. Он молчал, закурил, мельком оглядел зал, почему-то сыщику казалось, что актерский ресторан должен быть большим, многоголосым и пьяным.

— Разочарован? — улыбнулась Мария. — В отдельные дни здесь случается шумно и пьяно, порой доходит до драк, редко. Итак, с чего начинает агент свой доклад?

— Ты моя любимая женщина, постарайся не говорить глупостей, рассказывай все по порядку, как встретились, в каком Юлия находилась состоянии.

— В крайне угнетенном. И в Париже, и в какой-то загородной вилле под Москвой ей сделали внутривенный укол, после чего она короткий промежуток времени находилась в состоянии эйфории, затем следовал упадок сил. Какой-то мужчина ее убеждал, если она не будет послушной девочкой, ее превратят в наркоманку. И чтобы она не вздумала рассказывать о происшедшем кому-либо, иначе ее попросту убьют.

— Она не говорила, что и раньше баловалась наркотиками? — спросил Гуров.

— Нет, но я подумала, что-то было, скрывает.

— Я нашел в ее сейфе иглу от шприца. Юлия уже заражена, ее необходимо срочно спасать. Она не говорила, где собирается провести сегодняшний вечер?

— Неопределенно, мол, будет чувствовать себя хорошо — пойдет с Алентовым в консерваторию, плохо — так проведет вечер дома.

Официантка принесла заказ, они начали разговор о театре, когда женщина отошла, Гуров сказал:

— При входе, на столе администратора, стоит телефон, позвони Юлии, скажи, что сейчас приедешь.

— Я есть хочу.

— Ясное дело, иди и позвони.

Лицо Марии осунулось и посуровело, стало видно, что она далеко не девочка. Она налила себе рюмку коньяка, подцепила вилкой ломтик севрюги, выпила, закусила, вытерла губы, сухо сказала:

— Гуров, мне кажется...

— Ты ошиблась, милая, я лишь обращаюсь к тебе с просьбой.

— Змей! — Она надкусила тарталетку и, вытирая салфеткой руки, направилась к телефону.

— Она дома? — спросил Гуров, когда Мария вернулась.

— Да, но очень плоха.

Гуров подозвал официантку, указал на стол, сказал:

— Заверните нам с собой, мы быстро уходим. Видимо, в его лице была тревога, так как женщина лишь молча кивнула и убежала на кухню.

— Могли бы оставить, не велики деньги, — презрительно сказала Мария.

— Неизвестно, как ночь сложится. — Гуров направился к телефону звонить Крячко.

— Станислав, всех, кого застанешь дома, немедленно к подъезду Горсткова, никого не пускать, никаких врачей, “неотложек” и прочей медицины. Я сейчас там буду.

У подъезда Горсткова происходила некоторая сумятица. Стояла “скорая”, толклись люди в халатах, но дорогу им загораживали Крячко, Нестеренко и Карцев. Гуров выскочил из машины, рванул за плечо ближайшего санитара, буквально рявкнул:

— Ваши документы! Кто среди вас врач?

— А в чем, собственно, дело? — спросил старший по возрасту.

— Полковник милиции Гуров. — Он предъявил свое удостоверение. — Мы получили очень нехороший сигнал, прошу предъявить ваши документы.

Один из санитаров неторопливо прислонил носилки к стене и полез в задний карман брюк, в котором обычно документов не носят. Станислав перехватил его руку, взял на излом, спросил:

— Ты уверен, что документы у тебя именно в этом кармане?

— Да что же это делается, товарищ? Нас вызывают по случаю острого отравления, мы срываемся, летим как сумасшедшие, а нас хватают, обращаются, как с преступниками. Помощь не нужна, так ради Бога, подыхайте самостоятельно.

Гуров внимательно следил за лицом говорившего, явно среди троих старшего.

В Гурове появились сомнения, а вдруг Юлии действительно плохо, родители вызвали “неотложку” и эти люди — врачи. Нет, уж больно они подтянуты и спортивны. Старший явно нервничает, парень, которого держит Станислав, опустил левую руку в карман, а третий якобы хочет закурить, а сам шагнул за спину Карцева.

— Илья, у тебя за спиной стоит человек, негоже. — Гуров улыбнулся. — Доктор, в чем дело, дом охраняемый? Вам трудно предъявить документы? Только не надо торопиться, я не люблю, когда документы достают слишком быстро.

Неожиданно у тротуара притормозила машина, из нее чуть ли не на ходу выскочил Котов. Длинный и нескладный, он обладал недюжинной силой, обнял доктора, чуть не кричал:

— Сергей Витальевич, какими судьбами? Я всегда утверждал, что Бог есть!

— На всех надеть наручники! — скомандовал Гуров. В этот момент “медицинский” “рафик” тихо фыркнул и покатился.

Пистолет в руке Гурова появился быстрее, чем у кого-либо, два выстрела практически слились в один, машина с пробитыми скатами осела.

— Вы ответите! — попытался возникнуть доктор и опустился на асфальт: рука у Крячко была тяжелая.

— Сопротивление сотруднику милиции, который находится при исполнении. — Станислав хотел перешагнуть через доктора, получилось не очень удачно, и он врезал Батулину в живот с такой силой, что из преступника вышел воздух. — А если бы Генка Веткин умер, я бы сейчас тебя пристрелил, до Бога высоко, а до прокуратуры далеко.

— Все, господа офицеры, представление окончено, отправляйтесь в дежурную часть на Петровку. — Гуров отозвал Крячко в сторону. — О Горстковых ни слова, выслеживали бандита, который вашего приятеля подстрелил. Ба! А они тут как тут, и все в белом. Ясно?

— Ясно, — усмехнулся Станислав. — Да сказать все можно, кто же мне поверит?

— А это не твое дело. Батулин нашего Веткина ранил. Что нашли пистолет, пока молчи, никаких фамилий, всех посылай к генералу Орлову, мы выполняем его задание.

— Ну как успели, как успели, вот это фарт! — Станислав качал головой. — Минутой могли разминуться. Ну, Бог не фраер, знает, кому подает.

— Ладно, забирай свою команду, отправляйся, уверен, завтра они все будут на свободе.

— И Батулин?

— А чего против него имеется? Григорий не видел, как он стрелял, оружия нет, да и было бы, так неизвестно, кому принадлежит. Пустышка.

— Ты кому-нибудь другому рассказывай. Лады?

— Жизнь покажет. — Гуров повернулся к своей машине, в которой сидела Мария.

— Я знаю, что жизнь покажет, чтоб мне с этого места не сойти, — пробормотал Крячко.

Мария зашла в квартиру Юлии, Гуров — в квартиру родителей.

— Лев Иванович, какими судьбами? — всполошилась хозяйка. — Чай или желаете перекусить? Вы знаете, у нас сейчас перед окнами стреляли.

— Здравствуйте, дорогая Нина Дмитриевна, шел мимо, думаю, загляну на огонек, а стрелял я по воробьям, надоели окаянные.

— Быстро стреляете. Лев Иванович. — Горстков стоял в дверях своего кабинета.

— Так у каждого своя работа, Юрий Карлович, один быстро считает, другой быстро стреляет.

— Ну, проходи. — Горстков шире открыл дверь и посторонился. — Я в случайные визиты не верю, двенадцатилетний сосед-пацан заскочил, значит, ему гвоздь нужен либо иное чего.

Гуров неожиданно вспомнил, что у него в кармане упакованный ужин, который они из ресторана взяли, и начал вынимать.

— Ты что же, в гости со своими харчами ходишь? — удивился Горстков.

— Так вышло, я в ресторане заказал, а тут отъехать потребовалось, — невозмутимо ответил Гуров.