Золотое яблоко - Роберт Уилсон

– Я ничего не утаиваю, – мягко сказала Мэвис. – Пока оба полюса не заряжены, поле не возникнет.

– Значит, по-твоему, я– незаряженный полюс? Иди-ка ты к чертовой бабушке!.

Только Мэвис ушла, явилась Стелла в прелестной китайской пижаме.

– Хочешь? – спросила она напрямик.

– Боже Всемогущий, да!

Через девяносто секунд они были обнажены и он покусывал ее ушко, поглаживая рукой лобковую клумбу. Но в его мозгу работал диверсант. «Я люблю тебя», – думал он, и это не было неправдой, потому что сейчас он любил всех женщин, частично осознавая реальную власть секса; но он не мог заставить себя произнести эту фразу вслух, потому что это не было и абсолютной правдой, ибо Мэвис он любил сильнее, намного сильнее. «Ты мне ужасно нравишься», – чуть не сказал он, но остановился, почувствовав абсурдность этой фразы. Ее пальцы обвились вокруг его члена и обнаружили его мягкость. Она открыла глаза и вопросительно взглянула на него. Он быстро поцеловал ее губы и начал водить рукой все ниже, пока не нащупал пальцем клитор. Но даже когда ее дыхание стало учащенным, он не прореагировал на это в своей обычной манере, и ее рука в отчаянии начала массировать его член. Он скользнул вниз, целуя на пути ее соски и пупок, и начал лизать клитор. Как только она кончила, он сжал ее ягодицы, приподнял таз, ввел язык в ее влагалище и вызвал еще один быстрый оргазм, затем сразу ее отпустил и начал очень нежно и медленно вылизывать, спиралеобразно возвращаясь к клитору. Но его пенис по-прежнему оставался вялым.

– Стоп, – выдохнула Стелла. – Давай теперь я, малыш. Джордж подтянулся повыше и обнял ее.

– Я люблю тебя, – сказал он, и неожиданно это не прозвучало фальшиво.

Стелла хихикнула и быстро поцеловала его в губы.

– Не так-то просто вытянуть из тебя эти слова, да? – задумчиво сказала она.

– Честность – худшая стратегия, – сурово сказал Джордж. – В детстве я был вундеркиндом, понимаешь? Ненормальным. Это было тяжело. Мне приходилось все время защищаться, и почему-то я сделал ставку на честность. Рядом со мной всегда были мальчики постарше, поэтому я никогда не побеждал в драке. У меня оставался единственный шанс почувствовать свое превосходство или, скажем, не начать страдать комплексом неполноценности: быть самым честным придурком на планете Земля.

– Иными словами, ты не сможешь сказать «Я люблю тебя», пока на самом деле не полюбишь? – рассмеялась Стелла. Пожалуй, ты единственный мужчина во всей Америке с такого рода проблемой. Если бы ты побыл в женской шкуре, малыш, пусть ненадолго! Ты даже не представляешь, насколько лживы мужчины в своем большинстве.

– О, иногда я произносил эти слова. Когда они были хотя бы наполовину правдой. Но они всегда казались мне притворством, и я чувствовал, что женщина тоже это ощущает. На этот раз все получилось само собой, совершенно естественно, без усилий.

– Вот это хорошо, – улыбнулась Стелла. – И я не могу допустить, чтобы награда не нашла героя. – Ее черное тело скользнуло вниз, и он любовался им, получая эстетическое наслаждение: черное на белом, словно Инь-Ян или Священное Хао. Какой психоз представителей белой расы заставил их считать эту красоту уродством? Затем она сжала губами его пенис, и он почувствовал, что ее слова развязали узел: в одну секунду он возбудился. Он закрыл глаза, наслаждаясь своим ощущением, затем снова их открыл, глядя на ее прическу «афро», серьезное смуглое лицо, собственный член, скользивший поршнем у нее во рту. – Я люблю тебя, – повторил он более уверенно. – О Господи, О Эрида, о девочка, девочка моя, я люблю тебя! – Он вновь закрыл глаза и позволил Роботу откликнуться на ее ласки ритмичным движением таза. – О, стоп, – сказал он, – стоп, – подтягивая ее к себе и переворачивая на спину, – вместе, – сказал он, ложась на нее сверху, – вместе. – Ее глаза закрылись, когда он в нее вошел, и затем снова на мгновение открылись, встретив его взгляд, полный глубокой нежности. – Я люблю тебя, Стелла, люблю, – и с самого начала зная, что ей не мешает его вес, он вдавливался в нее всем телом, не перенося часть веса в опору на руки, а обнимая ее, прижимаясь животом к животу, грудью к груди, а ее руки в ответ обнимали его и он слышал ее голос: «Я тоже тебя люблю, о, я люблю тебя». Он покачивался в ритме ее слов, и говорил ей «милая» и «любимая», а потом не было слов, был взрыв, и все его тело, а не только пенис, снова вспыхнуло светом, прошло через шандалу на другую сторону и погрузилось в долгий сон.

На следующее утро они со Стеллой снова трахались, безумно и радостно; они так много раз говорили друг другу «я люблю тебя», что это стало для него новой мантрой, и даже за завтраком они снова шептались. Его больше не беспокоила ни проблема Мэвис, ни проблема достижения полного просветления. Он с наслаждением уплетал яйца с беконом, которые казались ему вкуснее обычного, обменивался интимными и совершенно дурацкими шутками со Стеллой и пребывал в абсолютной гармонии с самим собой.

(Но девятью часами раньше, в «это же» время, индейцы, переодетые божествами-качинами, собрались в центре Ораби, древнейшего города в Северной Америке, и начали исполнять неизвестный танец, поразивший заезжего антрополога. После опроса многочисленных стариков и старух из племени Мирных Людей – а именно так переводится индейское слово хопи, – антрополог узнал, что этот танец посвящен Той Женщине, Которая Никогда Не Меняться. Антрополог знал достаточно, чтобы не совершить ошибку и не перевести это имя по грамматическим правилам своего родного языка. Ведь оно символизировало важный аспект философии Времени индейцев хопи, имевшей много общего с философиями Времени Саймона Муна и Адама Вейсгаупта и ничего общего с тем, чему учат о времени студентов-физиков (по крайней мере, на младших курсах). Ему рассказали, что необходимость в исполнении этого танца возникала всего четыре раза, и все четыре раза опасности подвергались многие миры; а сейчас, в момент величайшей опасности, наступил пятый раз. Антрополог, индус по имени Индол Рингх, быстро записывал в своем блокноте: «Параллели: четыре юги в Упанишадах, суданская легенда о Вагаду[29] и странные фантазии Марша об Атлантиде[30]. Это может быть грандиозно». Танец продолжался, монотонно били барабаны, а где-то далеко Кармела внезапно бросило в пот…

А в Лос-Анджелесе Джон Диллинджер спокойно зарядил револьвер, кинул его в портфель и надел на аккуратно причесанные серебристо-седые волосы панамскую шляпу. Он напевал песню из далекой юности: «Под звон этих свадебных колоколов распадается моя старая банда…» Надеюсь, этот сутенер там, где сказал Хагбард, – думал он; – до объявления военного положения у меня в запасе всего восемнадцать часов… «Прощайте навсегда, – мычал он, – старые друзья…»

Я увидел фнордов в тот самый день, когда услышал о пластиковом мартини. Позвольте мне высказаться предельно ясно и точно, поскольку многие люди в этом путешествии намеренно и упорно все запутывают: я не увидел бы, не смог бы увидеть фнордов, если бы Хагбард Челине не загипнотизировал меня предыдущей ночью на летающей тарелке.

Я был дома. Прочитав служебные записки Пат Уэлш и прослушав новую запись из Музея естествознания, я пополнял мою настенную коллекцию изображений Вашингтона-Вейсгаупта несколькими новыми образцами, когда за окном зависла тарелка. Не стоит и говорить, что это не вызвало у меня особого удивления. Невзирая на инструкции ЭФО, от поездки в Чикаго я сохранил чуток АУМа. И принял его. После встречи с Дили-Ламой, не говоря уже о Мала-клипсе Старшем, и наблюдения за тем, как этот безбашенный Челине действительно разговаривал с гориллами, я предположил, что АУМ открыл в моем мозгу что-то поистине оригинальное и мое сознание стало восприимчивым. Хотя, если честно, появление НЛО меня немного разочаровало; ведь их и без меня видело огромное множество людей, а я был готов к восприятию того, чего до меня никто не видел и даже не представлял.

Меня ждало еще большее разочарование, когда на меня оказали «психическое воздействие» и «заглотнули» на борт, и вместо марсиан или разумных насекомых из Крабовидной туманности я увидел Хагбарда, Стеллу Марис и еще несколько человек с «Лейфа Эриксона».

– Слава Эриде, – сказал Хагбард.

– Да здравствует Дискордия, – ответил я, дополняя, как положено, двойку тройкой, чтобы получилась пятерка. – Что-то случилось или вы просто хотите мне показать ваше последнее изобретение?

Внутри тарелки, как ни банально это звучит, было жутковато. Пространство казалось неевклидовым и полупрозрачным; меня не покидало ощущение, что я могу провалиться сквозь пол и удариться о землю. Потом мы полетели, и стало еще хуже.