Наследники Че Гевары - Андрей Манчук

При этом социальное неравенство никуда не делось и из самой Чечни. Не верьте в байки про «дикарей», про полное господство родоплеменных отношений, про то, что чеченца можно представить себе только в руках с автоматом. В этой стране живут бывшие советские граждане, во всем полноценные люди, которым приходится жить по правилам капитализма, стандартным, общим для всех нас. Здесь есть чеченцы-рабочие, — и те, кто нанимает их строить, ремонтировать дома, заниматься нелегальной добычей и перегонкой нефти. Военизированная «милиция», и те, кто платит ей деньги, отдавая приказы. Здесь есть все, что вытекает из отношений работодателей и наемной рабочей силы.

Арена, на которой давно пора появится коммунистам — как российским, так и чеченским. Рано или поздно мы услышим о таких людях. Лучше — не слишком поздно.

«День джихада» — шестое августа. Семь лет назад, в девяносто шестом, боевики заняли город, застав врасплох командование федералов. Серьезный, государственный праздник: к его встрече готовятся так, как не готовились ни к первому мая, ни к седьмому ноября. В городе отменена работа большинства учреждений. Их сотрудникам рекомендовано не выходить из домов. На улицах бронетехника, военные патрули усилены и удвоены. Снайперы и автоматчики — на крышах уцелевших высотных домов. В этот день здесь надо опасаться отнюдь не боевиков. В другие дни, впрочем, тоже.

Мы садимся в машину и выезжаем в город. Кривые, разбитые переулки пусты. Федералы на блокпостах особенно придирчивы, стрелок из бойницы держит под дулом пулемета проверяемое авто. У тревоги военных есть основания. Вчера в Моздоке взлетел на воздух военный госпиталь. Камикадзе, «КамАЗ» с тротилом. Ровно пятьдесят человеческих жертв. Ночью установки «Град» накрывали залпами окрестные холмы. Утром, на границе с Ингушетией, очередное нападение на военную колонну. Информации о погибших пока нет — Асланбек переводит нам новости на чеченском. Местное радио спокойно. Звучит молитва, затем российский попе.

Машина едет к набережной Сунжи, за площадью Ленина. От памятника вождю революции остался один металлический штырь. В городе Грозном много убитых монументов. В их числе — взорванный памятник создателю Чеченской Красной Армии, «красному мюриду» Асланбеку Шерипову и его товарищам — Николаю Гикало и ингушу Гапуру Ахриеву. Место, где он стоял, некогда называлось площадью Дружбы народов Вокруг нас пустыри и руины. Центр города. Здесь был парк знаменитого Института нефтепромышленности. От известного во всем Союзе вуза остался бетонный каркас. Красивые, новые корпуса — их можно видеть на довоенных съемках — сгорели дотла. Где-то за ними — подорванный драмтеатр. Уже за рекой, слева, республиканский Дом Радио — одинокая стена с зияющими отверстиями. По проспекту Ленина фланируют БТРы, армейские и омоновские машины. Длинная широкая улица с многоквартирными домами застройки восьмидесятых. Все разрушено и не заселено. Очередная проверка документов. На стенах можно рассмотреть надписи-граффити. Очень приличные, в Чечне не принято материться. Какого-то Юсуфа называют агентом ФСБ. Несколько фраз про дембель. Нецензурно про «чехов» — это отметились федералы. Затертая надпись — что-то про генерала Романова. Через минуту мы проезжаем тоннель, где был подорван его кортеж. Теперь генерал — инвалид, вернее, — овощ. Так говорят здесь, в Чечне — без всякого сожаления.

Площадь «Минутка». Близлежащие дома взорваны — кучи мусора. Их заменили массивные блокпосты — сразу три штуки. На них огромные звезды Давида — Биробиджанский ОМОН нашел оригинальный способ позлить чеченцев. Сами омоновцы тоже сердиты. По городу ездит начальство, — взимать обычную дань за проезд сегодня нельзя.

Один из солдат выбегает навстречу, приказывает остановиться. Автомат навскидку. Невдалеке, очень низко, фырчит вертолет.

Солдат говорит: впереди на дороге нашли фугасный заряд — подарок к празднику. Заложен совсем недавно — мы проезжали здесь всего час назад. Вероятно, подростки, дети. «Рай рядом», — говорит Асланбек, и мы возвращаемся на проспект. Боевой вертолет, покружив над миной, уходит на Ханкалу. Старательно разбрасывает уловители, держась подальше от уцелевших зданий. Девять сбитых «вертушек» за последний год — почти все в этом районе. В отместку федералы рванули примыкавшие к базе жилые дома. Инженер Усман присутствовал при том, как выбрасывали на улицу имущество его друзей. Те были рады, что их не забрали в ФСБ, как соседей, которым не посчастливилось иметь окна с видом на военную базу.

Центральный рынок — самое опасное место в городе — блокирован и оцеплен. Покупателей обыскивают при входе — на предмет пластида и наличных. Грязно. Базар строился из домашнего мусора, остатков довоенного быта. Лавки, лотки на всю бывшую улицу. Торговля от руин до руин. Из них стреляют, в них прячутся после нападений на патрули. Может быть, ваххабиты. Или те, кого прессовали, грабили наглые контрактники на входе.

Руины индустриальной зоны. Здесь был завод «Красный Молот» — предприятие нефтяного машиностроения. Его цеха изуродованы замысловато, как в головоломке. Покосившаяся труба теплостанции со сквозной дырой на самом верху. Грозненский нефтеперерабатывающий, «Грознефтеоргсинтез», «Нефтехимзапчасть». Высокотехнологичное производство. Все, что осталось — трехлитровые банки с самодельным конденсатом. На каждом перекрестке, четыре рубля за литр. Выкачано из земли на собственном огороде, произведено, разлито на подворье. Топливо, которое страшно подносить к машине и заливать в бензобак. Основа бизнеса президента Кадырова.

ПТУ № 2. Набор невидимых абитуриентов. Пусто. Говорят, они приходят в другие дни. Фотостенд «Так было — так стало». Обычная тема, популярный прием контраста. Грозненский университет, кинотеатр, другие здания центра города: до и после войны. «Старым» фотографиям неполный десяток лет — они ярче, свежее «новых». Кажется, все было разрушено вчера, в одну ночь. Аслан говорит, что на этих стендах можно вывешивать фото людей. Тоже: «до и после». Изменений намного больше. Иногда они даже видны — в виде увечий, морщин, ранней седины, волчьего взгляда.

Дом детского творчества, новый дворец пионеров. Крохотный домишко. Двухэтажный, а потому относительно целый, и, по случаю «праздника», пустой. Просторное здание прежнего Дворца пионеров тоже уцелело — сейчас в нем располагается правительство. Никаких детей — две уборщицы и директор. Удивляется нашему визиту «в такой день». Показывает фотографии, рисунки. Рассказывает о достижениях на федеральном уровне — танцы, прикладное творчество. Провожает до расписанного детской рукой крыльца. Трогательные желтые птицы.

В обжитой части города довольно людно. Грозненцы пьют воду, пиво, обсуждают последние новости. Прислушиваются к неожиданным выстрелам — ерунда, в воздух. Мирная жизнь с оглядкой на близкую смерть. Сейчас в Чечне — мир. Никакой иронии. «Что здесь творилось тогда, я сейчас описать не могу» — поет Муцураев, — но описывать ничего и не надо. Все ясно по развалинам, в которые превращен город. Сейчас здесь нет большой, открытой войны. К остальному можно привыкнуть.

Ресторанчик «999» на новом рынке, подконтрольном тейпу Гантамирова. Фигурировал в недавнем репортаже из «Комсомолки» — про пьянку и бильярд в кампании чеченского ОМОНа, с неизбежными выстрелами в потолок и лезгинкой. Таблоиды могут писать лишь экзотическую полову или показывать потемкинские аулы «восстановленной Чечни». Репортажей из ПВР — пунктов временного размещения беженцев или с мест будановской славы российской армии нет и не может быть. Богатый материал пропадает зря — материал на каждый день.

Отчего бы не описать вчерашний шмон в Старо-промысловском районе? Омоновцы грабили дом за домом, отогнав выстрелами подоспевшую чеченскую милицию — быть может, ту самую, гантамировскую. Боевики искали «боевиков» — говорят про такие «спецоперации» в Грозном.

Закат. Дети идут по пыльной улице, от заводской зоны — каждый тащит в руках арматуру и трубы. Длинная железяка волочится по песку, чертит на нем линию чьей-то жизни. Она причудливо вьется, ведет в огненный шар заходящего солнца. В поисках лома дети попадают на фугасы и мины. Не так уж редко. А иногда сами ставят их на таких же улицах.

День джихада клонится к вечеру. Расчлененные блокпостами улицы пустеют. Сигнальные ракеты, стрельба. Если что-нибудь и случиться, то ночью. А что-то обязательно случиться, — не ночью, так днем, не в этот, так на следующий день. Что-то плохое, что обычно случается и в нечеченских городах «мирного» капитализма. Чертов мир. Наш общий мир.

ЗАПИСКИ ИЗ МАЙСКОЙ ЕВРОПЫ

Прикарпатья и Буковины, на краю синих гор. лежит в начале нашей дороги. Отсюда, на таких же автобусах и с такими же ненадежными документами уезжают рабочие-гастарбайтеры. Вслед им, на запад, глядит он — Тарас Григорьевич Ленин.