Кот, который проходил сквозь стены - Лилиан Браун

Напиток оказался розовым, искрящимся и сильно пахнущим.

Квиллерен понюхал его и нахмурился.

— Домашний сироп из черемухи, — объяснила она. — Мужчинам нравится, потому что он горьковат.

Он осторожно отхлебнул. Неплохо. Даже приятно.

— Ты сама его сделала?

— Господи, нет! Одна из моих чудаковатых клиенток. Она изучает лекарственные травы. В составе напитка можжевельник, любисток, медвежье ухо и еще я не знаю что. От медвежьего уха растут волосы на груди, дорогуша, — добавила она, подмигивая.

Квиллерен сидел в жестком кресле, Коко свернулся у него на коленях.

— Ты выбрал единственное неудобное сидение во всей комнате! — возмутилась Клатра.

Сама она соблазнительно устроилась на пестром диванчике, окружив себя пестрыми подушками и тщательно замаскировав гипс на ноге складками шифонового одеяния. Ее плечи тонули под пышными страусовыми перьями, спускавшимися по груди до самых бедер.

Клатра похлопала по подушкам:

— Садись-ка сюда, устраивайся поудобнее.

— С больным коленом мне будет лучше в кресле, — ответил Квиллерен, и это было более или менее верно.

Клатра ласково его пожурила:

— Ты нас обманывал. На самом деле ты не журналист. Но мы все равно тебя любим.

— Не верь слухам, которые распускает твоя сестренка, — сказал журналист. — Я всего лишь репортер из «Бега», который мало получает и много работает, а неожиданными смертями интересуется в частном порядке. У Ив необузданная фантазия.

— Что поделаешь, — возраст.

— Кстати, ты знала, что Энди писал роман о Хламтауне?

— Когда Энди приходил сюда, — с наслаждением вспомнила она, — мы очень мало говорили о литературе.

— Ты хорошо знаешь Холлиса Прантца?

Клатра закатила глаза:

— Упаси меня Бог от мужчин в серых джемперах!

Квиллерен залпом выпил холодный напиток: в квартире было жарко. Коко походил на меховое одеяло. Но во время разговора кот, наконец, расслабился и к большому облегчению хозяина спрыгнул на пол. Вскоре Коко растворился в бежево-коричневом пестром узоре. Квиллерен вытер лоб. Ему становилось все жарче. Градусов, наверное, под тридцать; от запятых-головастиков рябило в глазах. Он смотрел на бежевый ковер и видел запятые; он поднимал глаза на белый потолок и видел головастиков. Журналист закрыл глаза.

— С тобой все в порядке, милый?

— Все нормально. Просто устали глаза. Тут очень душно.

— Может, приляжешь? Ты выглядишь как-то не в своей тарелке. Иди, приляг на диванчик.

Квиллерен уставился на соблазнительную картинку — мягкое ложе, подушки — и уловил движение за пышной рыжей шевелюрой. Коко тихо и незаметно поднялся на спинку дивана.

— Снимай пиджак, ложись и устраивайся поудобнее, — настаивала хозяйка. — С тетей Клатрой не надо думать о хорошем тоне.

Она одобрительно посмотрела на его усы и плечи, и ее ресницы затрепетали.

Квиллерен пожалел, что пришел. Он любил более утонченных женщин.

И терпеть не мог пестрых узоров. В последнее время его стали беспокоить глаза (наверное, уже нужны очки), и от вездесущих головастиков у него кружилась голова. Или от напитка? Он задумался об ингридиентах. Можжевельник, медвежье ухо, любисток… Что это за любисток?!

Тут Клатра чихнула.

— О! Извини!

Квиллерен воспользовался этим, чтобы сменить тему.

— Завтра хоронят старину Си Си, — сказал он, пытаясь казаться оживленным, хотя ему очень хотелось закрыть глаза.

— Он был настоящим мужчиной, — прищурилась Клатра. — Таких уже мало осталось, поверь мне! — Она снова чихнула. — Извини! Не знаю, что со мной такое.

Квиллерен заметил, что Коко зарылся носом в страусиновые перья.

— Айрис очень переживает, — вздохнул он.

Клатра достала из какого-то потайного кармашка шифоновый платочек и дотронулась до глаз, покрасневших и слезящихся.

— У Айрис прибидения больше де будут перекладыбать очки, — сказала она. — Си Си вставал да рассбете и так над ней подшучибал.

— Трогательная семейная игра! — сказал Квиллерен. — Послушай, а у тебя случайно нет аллергии на котов?

На этом визит закончился. Квиллерен с чувством огромного облегчения окунулся в прохладный воздух и наконец-то избавился от запятых в глазах.

Клатра крикнула ему вслед:

— Нанеси бне бизит без своего беликолепного друга!

Журналист отнес Коко домой и переоделся для следующей встречи. Открыл словарь. «Любисток — домашнее лекарство». От какой болезни, статья умалчивала. Квиллерен открыл банку креветок и угостил Коко, а потом некоторое время размышлял о голосе Клатры. Такой когда-то называли испитым.

В назначенный час он нашел Бена сидящим напротив дома в сером микроавтобусе, — удивительно ржавом, с проволочной вешалкой для пальто вместо антенны и боковой фарой, болтавшейся на одном болте и грустно глядевшей в кювет. Водитель облачился в клетчатую куртку, шлем первых авиаторов и длинный полосатый шарф.

Мотор несколько раз кашлянул, машина затряслась и выкатилась на дорогу, засасывая куски мокрого снега в дыру под приборной доской. К счастью, до театра «Гаррик» ехать было недалеко. Он гордо высился среди других заброшенных зданий, похожий на сохранившуюся часть Венеции XV столетия.

— Увы, бедный «Гаррик»! Мы хорошо его знали, — мрачно произнес Бен. — Когда-то здесь играли актеры со славными и знаменитыми именами. Потом пошли водевили. Потом немое кино. Потом звуковое. Потом по две картины за сеанс. Потом итальянские ленты. Потом фильмы ужасов. Потом ничего. А теперь — только Бенджамин Николас играет перед зрительным залом, полным привидений, и ему аплодируют голуби.

Квиллерен тащил лом. У обоих были фонарики. Под руководством актера журналист отодрал доски, которыми были забиты двери служебного входа. Гвозди поддавались легко, словно не в первый раз, и двое мужчин вошли в темное, тихое, пустое здание.

Бен провел Квиллерена по узкому коридору — мимо комнатки швейцара, мимо скелета железной лестницы, — на сцену. От зала осталась только пустая оболочка, увешанная мертвыми проводами, покрытая пылью и полуразрушенная в местах, где со стен и двух ярусов лож ободрали украшения. Квиллерен направил свет фонарика вверх. От величия «Гаррика» остались только фрески на потолке — летящие фигуры Ромео и Джульетты, Антония и Клеопатры. Воровать отсюда больше нечего, почему же Бен привел его сюда? Вскоре Квиллерен понял. Старый актер вышел на середину сцены, и жуткое представление началось:

— Друзья, сограждане… — страстно декламировал Бен.

— Друзья, сограждане… — донесся далекий вибрирующий голос.

— Внемлите мне[9]! — рявкнул Бен.

— Сограждане… Друзья… Внемлите… Сограждане… Мне… Внемлите… — эхом вторили призраки былых времен.

— Увы! — произнес Бен после монолога, после того, как Квиллерен похлопал ему, не снимая перчаток, и пару раз крикнул «браво». — Увы, мы родились слишком поздно… Но давайте же работать! Чего наша душа желает? Резного дерева? Мраморной крошки? Выбор невелик: разбойники разорили это место. Но вот! — он пихнул ногой каминную решетку. — Пожалуйста, бронзовая безделица!

Журналист ловко вытащил из кучи мусора почерневшее хитросплетение металла. Поднялась пыль. Охотники за сокровищами закашлялись. Над головой захлопали крылья, и Квиллерен подумал о летучих мышах.

— Давайте выбираться отсюда, — сказал он.

— О, нет, останьтесь! Сделаем еще одну попытку! — Бен осветил фонариком ложи. Все они были начисто обчищены, кроме первой слева — ее все еще украшал каменный крест, поддерживаемый херувимами при трубах и цветочных гирляндах. — Этот архитектурный изыск принесет неплохой доход!

— Сколько?

— Сто долларов от любого антиквара. Двести от знающего покупателя. Триста — от какого-нибудь дурака.

— Как мы это снимем?

— Другим удавалось. Будем же отважны!

Бен повел журналиста в бельэтаж, а оттуда — в ложу.

— Держите оба фонаря, а я посмотрю, что удастся сделать ломом, — сказал Квиллерен, перегнулся через перила и стал отдирать барельеф. Пол предательски затрещал.

— Макдуф, мужайся[10]! — вскричал Бен.

— Посветите через перила, — попросил Квиллерен. — В темноте неудобно работать.

И замер, подняв лом: в пыли на полу обнаружилось нечто интересное. Квиллерен обернулся, чтобы взглянуть на Бена, и был ослеплен светом двух фонариков. Усы журналиста задрожали, и он отступил назад. Затрещало дерево, раздался грохот, и снизу поднялся столб пыли. Два луча света, как сумасшедшие, танцевали на стенах и потолке.

— Черт возьми! — выдохнул Квиллерен. — Перила обвалились!

Они исчезли, а прогнувшийся пол ложи тонул в темноте.

— С нами были святые! — проговорил Бен, охрипнув от потрясения или от пыли.

— Давайте фонарик, будем выбираться отсюда, — сказал журналист.