Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

Фосиль улыбнулся.

– Нелепо звучит, да? Я родился в Баварии, а потом мы с мамой переехали на юг Франции. Для властей я французский гражданин. – Он положил руку на сердце. – Однако здесь я немец.

Юный солдат ухмыльнулся.

– Берегись, как бы тебя не призвали.

– Да я бы с радостью, но стране нужен мой урожай. Мне не разрешили бросить ферму.

– Везет же. – Солдат перевел взгляд на Лизетту. – А сестры у тебя нет?

Фосиль опередил ее с ответом.

– У нее нет, зато могу свести тебя с ее подружкой. – Он подмигнул. – Эй, а эти партизанские псы… – Он небрежно махнул рукой на плакат. – Уже поймали кого?

– Пока четырех. И вот-вот схватим этого, – солдат ткнул в фотографию Фрелона, – ловушка уже расставлена. Приходите вечерком посмотреть на казнь.

Он довольно осклабился.

– Тогда до встречи, – с деланой бодростью проговорил Фосиль.

Солдат двинулся своей дорогой, а Фосиль крепче прижал Лизетту к себе.

– Надо выбираться отсюда.

– Я так и поняла. А про пивную – это все выдумки?

– Почти все. Месье Гриньона ждет большой сюрприз.

– А он вас не выдаст?

– Да он даже не поймет, кто их на него напустил. Он коллаборационист, я точно знаю, хоть он и прикидывается, что нет.

– Куда мы теперь?

– В аббатство Сенанк. Я должен предупредить Лорана.

– Лорана?

– Фрелона. Забудь, что ты слышала это имя. Знать лишнее очень опасно.

– Ничего, я рискну. А свое имя ты мне скажешь?

Вскоре Лизетта с Фосилем уже сидели в телеге, медленно катившей к монастырю. Поводья держал молчаливый монах.

– Он совершенно глух, – заверил Фосиль девушку. – Уже подвозил меня раньше. Так что мы можем разговаривать совершенно свободно. Пора бы придумать легенду. Этот плакат меняет нам все планы. Если они знают про Лорана, то скоро и про меня узнают.

– Что ты имеешь в виду?

– Что я вовсе не обязательно отправлю тебя в Париж одну.

– Ты едешь со мной?

– Возможно, теперь мне будет затруднительно оставаться на юге – по крайней мере какое-то время. Я ведь могу работать на Сопротивление где угодно.

Как и бесчисленное множество паломников, Лизетта не могла не дивиться красоте узкой, поросшей лесом долины, где пролегал их путь. Впереди, у подножия крутого утеса, виднелись изящные каменные стены цистерцианского монастыря.

– Уверена, Просперо вам обрадуется, – заметила Лизетта.

– Поживем – увидим. – Фосиль немного помолчал, лицо его приняло сосредоточенное выражение. – Но теперь, Анжелина, придется нарушить правила. Расскажите о себе – мне надо выстроить мою историю вокруг вашей – на случай, если нас вдруг остановят. Вы можете называть меня Люком, однако настоящее мое имя – Лукас.

Оно ему подходило. И все же новые планы Люка были жестокой насмешкой над всеми вдолбленными Лизетте на курсах правилами секретности. Да и сам Люк, как она понимала, тоже нарушил собственные принципы. В УСО девушке много раз твердили: на задании можно рассчитывать лишь на себя и свои инстинкты. Сейчас Люк – ее единственная надежда выбраться с юга. Сумеет ли он даже под пыткой сохранить ее тайну? Она и в себе-то сомневалась…

Глубоко вздохнув, девушка начала:

– Меня зовут Лизетта. Я родилась в Лилле. Мой отец – немец, Максимилиан Форестер. Во время прошлой войны он был ранен – потерял руку – и разочаровался в родной стране. Женившись на моей матери, француженке по имени Сильвия, он поселился с ней во Франции, под французской фамилией Форестье.

– Погоди, – прервал ее Люк. – Это легенда?

– Чистая правда. Мое лучшее прикрытие – потому что все это легко доказать.

– Продолжай.

– После моего рождения мы переехали в Страсбург. Согласно легенде, с тех пор я так и жила на востоке Франции, а теперь еду в Париж, чтобы работать в немецком банке под руководством друга семьи.

Она чувствовала на себе пристальный взгляд Фосиля. Молодой человек медленно обдумывал услышанное.

– А настоящая Лизетта?

Девушка колебалась. Этот момент близости словно перечеркнул все правила, по которым им полагалось жить. Ей ужасно хотелось все ему рассказать. Поделиться правдой с человеком, который – она чувствовала, – потеряв семью, пережил такое же горе, как и она. А это что-то да значит, чем-то их связывает. Не успев подумать как следует, Лизетта уже принялась рассказывать. Как будто бы в замке повернулся ключ, и все, что хранилось внутри, полилось на свободу. Какое же она испытала облегчение!

– К тому времени, как мне исполнилось семнадцать, родители начали не на шутку тревожиться из-за прихода нацистов к власти в Германии. Меня отослали в Англию, а родители собирались приехать чуть позже, но погибли в автокатастрофе. – Она произнесла это как можно небрежней – не хотела расспросов. – По легенде, после окончания школы в Страсбурге я переехала к друзьям семьи в Дюнкерк.

– А документы уничтожены при бомбежках. Умно придумано.

– Во всяком случае это довольно трудно будет проверить.

– А еще кто-нибудь из семьи во Франции остался?

Она покачала головой.

– Родители отца умерли. Родители матери, по моим документам, тоже погибли. Хотя на самом деле они живут в Англии.

– И чем же, по вашей легенде, вы с тех пор занимались?

– До начала войны оставалась в Данкерке, потом вернулась в Страсбург. Работала там в банке – у старого друга семьи. Он и в самом деле существует. Мне повезло, что он ко мне очень хорошо относится и согласится подтвердить мою версию, хотя на самом деле ничего о моей работе в УСО не знает – знает лишь, что я до смерти хочу вернуться во Францию.

– И где же он?

– Вальтер? В Париже.

– И в твоих документах все это отражено?

Лизетта кивнула.

– Я поехала в отпуск на юг по состоянию здоровья. Потом собираюсь начать работу в парижском филиале банка Вальтера. А ты?

Фосиль явно напрягся. Откровенность давалась ему нелегко. И как тут его винить? Маки живут в условиях столь строжайшей секретности, что поделиться с чужим человеком даже вымышленной историей подчас равнозначно верной гибели.

– Меня зовут Лукас Равенсбург. Я родился в Германии… в Баварии. Мой отец, Дитер, погиб за день до конца войны. Мать, беременная, с разбитым сердцем как-то добралась до Страсбурга, где познакомилась с Вольфгангом Дресслером, университетским профессором, и его женой. В их доме она и умерла – вскоре после моего рождения. Однако Дресслеры, как и твой отец, хотели уехать из Германии. Жена Вольфа скоропостижно скончалась, а Вольф привез меня в Прованс. Мы с ним были близки всю мою жизнь.

Люк умолк, устремив взор вдаль, и долго ничего не говорил.

– Что-то случилось?

Он тяжело вздохнул.

– Случилось, и очень плохое. Любящая семья растила меня, как собственного сына. Они знали правду, хотя мне ничего не говорили. Я узнал свою историю лишь в прошлом году.

Лизетта смотрела на него, не осмеливаясь даже слова сказать. История Фосиля оказалась еще трагичнее ее жизни.

– А на что ты так зол? – наконец рискнула она.

– На то, что мою семью, еврейскую семью, арестовали и угнали, насколько нам известно, в лагеря смерти. Моя бабушка не пережила ареста и побоев, когда ее выволакивали из родного дома, а в ушах все еще звенят крики моих красавиц-сестер.

Лизетта слышала боль в его голосе.

– Все кого-то теряют, моя история повторяется по всей Франции. Но я скорее получу пулю в голову, чем хотя бы пальцем о палец ударю на пользу Германии.

– А где твой друг Вольф?

– Понятия не имею. Последний раз я видел его в тот день, когда забрали мою семью. Затем я бежал в холмы с маки. Прошло несколько месяцев, прежде чем я снова вернулся в эти края, а уж в родной деревне не был вовсе. – Люк пожал плечами. – К тому времени никто не знал, куда исчез Вольф.

Он продолжал:

– Давай держаться как можно ближе к правде. Я Лукас Равенбург. Я осиротел, и меня усыновила семья французов с юга. Я выращиваю лаванду в горной части Со – это достаточно далеко от моей родной деревни, чтобы не возбуждать подозрений.

– А откуда ты так хорошо говоришь по-немецки? – поинтересовалась Лизетта.

– Горжусь своими корнями. Сам выучился.

– Если остановят, не забудь, сделай несколько ошибок.

– За меня не волнуйся. Я обещал Роже посадить тебя на поезд в Париж живой и невредимой. Что там случится дальше, уже неважно.

– Пожалуйста, не надо! Не говори так.

– Мы все – расходный материал, Лизетта. – Люк отвернулся.

На разговоры времени больше не было. Телега медленно катила по усыпанной гравием подъездной аллее. Погонщик проворно спрыгнул на землю и помог выбраться Лизетте, а затем поспешил прочь. Солнце садилось. Чем дальше молодые люди углублялись в долину, тем холоднее становилось, и теперь уже было совсем зябко. Укрытый тенями, монастырь выглядел гораздо внушительнее, чем прежде.

– А сюда посторонних пускают? – спросила Лизетта почему-то шепотом.