Дагестанская сага. Книга I - Жанна Абуева

Малике казалось, что эти письма приходят к ней из какого-то другого мира, где люди общаются между собой, посещают кинотеатры, слушают пластинки с записями любимых песен и шумно радуются победе над Германией.

Здесь всё было по-другому. Люди были сдержанны, аскетичны, и им было не до песен, а волновали их в основном события местного значения и масштаба.

Порой девушку душила обида, что вместо аспирантуры её отправили сюда, в эту глухомань, и обида эта усугублялась тем, что причиной тому была ссылка Ансара. Она думала о том, что вот сейчас сидела бы в библиотеке, изучала труды учёных-медиков и кропотливо и настойчиво искала бы собственную в медицинской науке стезю, а вместо этого ходит из дома в дом по узким ухабистым улочкам, а то и ездит верхом на лошади в отдалённые аулы, где при свете дореволюционной лучины или в лучшем случае керосиновой лампы осматривает очередного больного, взволнованно напрягая память и вспоминая, что говорили по этому поводу институтские учебники и профессора.

Но потом ей вспоминалось вдруг лицо маленького Умара, забывшегося в спокойном и мирном сне после того, как лихорадка отступила, и лицо его матери с выражением великого облегчения и благодарности, и ей становилось совестно за свою такую обиду, и она мысленно просила прощения, сама не зная, у кого.

Время шло, и вскоре у Малики завёлся ухажёр. Мухтар, сын Шарапутдина, самого зажиточного из сельчан, слыл в округе баловником и бузотёром. Малика его внимание всерьёз не принимала, но Мухтар был настойчив и, поджидая её тут и там, старался всё время находиться в поле её зрения.

Первой заметила это тётушка Баху.

– И чего этот бездельник постоянно крутится возле нашего дома?

– Не знаю, тётя Баху, – ответила Малика, не придавая вопросу ровно никакого значения.

– А вот я сейчас и выясню! – грозно сказала Баху и, с шумом распахнув дверь, закричала с порога:

– Ты чего хочешь, а? Чего тебе надо? Говори, не то пойду прямо к твоим родителям!

– Чего кричишь, тётя Баху, я же не глухой! Просто хочу поговорить с докторшей!

– Поговорить? Интересно, о чём это? Ты что, не знаешь, что порядочные девушки не разговаривают с посторонними парнями? Или ты сомневаешься, что она порядочная?

– Тише, тише, тётя Баху! Ничего я не сомневаюсь! Я… у меня серьёзные намерения!

– Такие разговоры на улице не ведут! – сердито отрезала Баху.

– Так я же… пожалуйста… я… это… готов прислать сватов… вот только к кому? У неё же здесь нету старших!

– Как это нету? А я что, не старшая? Так вот, говорю тебе, как старшая, не дорос ты ещё до того, чтобы на эту девушку засматриваться! Выучись сперва, потом и поговорим!

– А зачем мне учиться? Я единственный сын у отца, у нас есть деньги, и скот, и дом, и… ну там запасы всякие… она не пожалеет!

– Давай-давай, иди, пока я народ не собрала и тебя на смех не подняла! Тоже мне, единственный сын… К запасам ещё и ум нужен!

– Всё равно я не отступлюсь, тётя Баху! Она будет моей женой, и точка!

– Упаси Аллах иметь такого мужа, как ты!

В ауле ничего не скрыть, и вскоре уже все знали о том, что сын Шарапутдина влюблён в молодую докторшу. Аульским парням Мухтар строго-настрого наказал и близко не подходить к Малике, уверяя, что не сегодня-завтра она станет его женой.

Проходя по аулу, девушка чувствовала на себе любопытные взгляды сельчан, а однажды даже услышала за своей спиной:

– Видно, эта лачка всё ж позарилась на шарапутдиново добро!

Малике стало обидно. Неужели эти люди, чьих детей она бескорыстно лечит, так и не поняли её? Неужели они предпочитают верить этим бредням?

В один из дней, когда девушка по обыкновению шла к себе на работу узкими и кривыми сельскими улочками, старый Барцилав, каждое утро окликавший её весёлым «Здравствуй, красавица!», не приветствовал на этот раз, как обычно, а лишь кивнул головой, сопроводив кивок недовольным бурчанием себе под нос.

– С добрым утром, дядя Барцилав! Как ваше здоровье? – спросила Малика.

– Здоровье моё как осень в горах – то дождик, то ветер, то солнце, а то и снег! – хмуро отвечал старик. – А вот молодёжь нынешняя больно скорая пошла… Вообще думать не хотите!

– Вы о чём, дядя Барцилав? – не поняла девушка.

– О чём, о чём… Вначале думайте, а потом уже решайте, вот о чём!

Сказав так, старик приподнял свою большую суковатую трость и, погрозив ею кому-то в воздухе, исчез за покосившейся калиткой.

Малика продолжила свой путь, так и не поняв, что именно имел в виду этот старик, но настроение было уже омрачено смутным ощущением того, что недовольство старого Барцилава, которого все аульчане в одинаковой степени любили, уважали и побаивались, адресовано лично ей.

Девушка не догадывалась, что сам Мухтар активно распускает по аулу слухи об их скорой свадьбе.

И пусть тётушка Баху, как могла, отбивалась от этих слухов, люди почему-то предпочитали им верить.

– Говорят, вас можно поздравить?

Юсуп Магомедович отвёл глаза в сторону, обращая к девушке вопрос.

– Поздравить? С чем? – недоуменно спросила Малика.

– Как с чем? Со скорой свадьбой! – произнёс главврач гораздо суше, чем ему хотелось бы.

– О какой свадьбе вы говорите, не могу понять!

– Ну-у, мы с вами уже довольно долго работаем вместе, и вы могли бы быть пооткровеннее со мной!

– Но я и в самом деле не пойму, о чём речь! Лично у меня никакой свадьбы не предвидится!

– Это… правда? – спросил Юсуп, и взгляд его серых глаз тут же потеплел.

– Ну, конечно, правда! – воскликнула Малика. – А с чего вы это вообще взяли?

– Так весь аул об этом говорит!

– Вы шутите?! Все говорят, а я и понятия не имею! И… кто же мой жених? Подождите, кажется, догадываюсь… Боже мой! Юсуп Магомедович, и вы поверили в эту чепуху? Поверили в то, что я могу выйти за… этого человека?

– Ну-у, видите ли… Я ведь тоже живой человек и тоже, как видите, поддался этой… пропаганде!

– Эта, как вы верно сказали, пропаганда, лишь выдаёт желаемое за действительное, – решительно произнесла Малика. – И… знаете что… давайте договоримся, что в следующий раз, прежде чем поверить чему-то подобному, вы спросите прямо у меня!

– Есть! – ответил главврач, явно обрадованный таким поворотом дела.

Из дневника Юсупа:

«Эта девушка дорога мне. Меня тянет к ней, и сегодня я понял это окончательно. Вопрос в том, смогу ли я ей открыться. Что-то в ней есть такое, что не позволяет говорить о самом личном. Как будто она скрывает свою какую-то боль…

Впрочем, кое-что приоткрылось. Сегодня, когда речь зашла о «врагах народа» и я сказал, что дыма без огня не бывает, она сразу замкнулась, взгляд потух, и вся она как-то съёжилась, словно её ударили. Я не стал спрашивать, а просто перевёл тему.

Уже в конце дня, уходя, она обронила: «Между прочим, мой отец сослан, как враг народа!» и ушла, не дав мне возможности что-то спросить.

Сослан – за что? Она явно не готова это обсуждать, но, может, как-то возобновить этот разговор?

Во всяком случае её слова многое проясняют.

Мне кажется, что М. очень понравилась бы моим родителям…»

Глава 12

Стояло сухое и засушливое аульское лето. Дождя уже давно не было, и люди ждали его с нетерпеливой надеждой, зная, как сильно нуждается в нём земля.

Днём аульские улочки были почти пустынны, а в сумерки, едва жара спадала, люди выходили из своих жилищ, и тогда всё вокруг оживало, приходя в движение. Водрузив на плечи огромные медные кувшины, шли по воду покрытые платками горянки, детвора носилась взад и вперёд по узким, выложенным булыжником улочкам, а мужчины, собравшись на годекане, степенно и неторопливо обсуждали последние новости либо обменивались воспоминаниями, когда приятными, а когда и не очень.

– Ещё мой дед, помню, рассказывал, что когда-то, давным-давно, в Дагестане была религия, как у русских, а потом пришли арабы и всех обратили в ислам…

Старый Барцилав сделал паузу и стал неторопливо набивать табаком свою видавшую виды трубку.

– Это что же получается, что мы свинину ели, да? – с сарказмом произнёс Исрапил, приходившийся троюродным братом невестке Барцилава.

– Насчёт свинины не знаю… Не думаю, что в горах могли водиться свиньи… Но другая религия была, это уж точно!

– И я так слышал! – поддержал Барцилава его сосед и он же кунак Ахмед-Гаджи.

– Выходит, нам повезло, что мы стали мусульманами… а то ходили бы сейчас все, как один… необрезанные!

Громкий хохот перекрыл ответные слова Исрапила и слышался ещё долго, пока старый Барцилав не оборвал его суровым:

– Ну, хватит смеяться! Лучше скажите, кто из вас, молодых, аккуратно совершает намаз, как это предписано нам Всевышним? Уверен, что таких не найдётся! Вы, похоже, предпочитаете водку, а не молитву!

Слова эти вызвали небольшую заминку у собравшихся, а затем Расул, колхозный тракторист, откашлявшись, сказал негромко и взволнованно: