Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев

— Любой ценой, Павел, свяжись!..

В поисках заблудившегося человека в тайге наиболее надежное средство самолет. С небольшой высоты земля просматривается хорошо, и если затерявшийся услышит гул моторов — должен разжечь костер, дым сразу выдаст его присутствие. Поиски Елизара Быкова с воздуха могут быть неудачными только в том случае, если он мертв.

Сейчас одиннадцать часов. Медлить нельзя. Надо идти на поиски. Но с кем идти? И куда? Павел должен во что бы то ни стало связаться со штабом. Долбачи рано утром отправится на своем быстроногом учаге за наблюдателем Цыбиным. Он работает на одной из сопок за Удюмом, километрах в двадцати пяти от нас. Тот должен привести сюда все свое подразделение с оленями, палатками и недельным запасом продовольствия. Остаемся мы с Ильей. Может, удастся заставить его идти со мною. Но я тотчас же отказался от этой мысли. Сам черт не знает, что у него на уме.

— Ни наших, ни соседей нет в эфире, — сообщает Павел.

— Радиограмма должна быть в штабе сегодня, а как это сделать- тебе виднее. Пойду на поиски Елизара. Ты следи за Ильей, чтобы он тут чего не нашкодил.

— Куда же вы пойдете один? Беды бы какой не нажить. Место-то какое проклятущее: кто ни сунется на голец- конец. Завтра вместе пойдем.

— Если Илья не врет, что Елизар ушел на вершину Ямбуя, то прежде всего надо обследовать подножье гольца, не спустился ли он на равнину. Тогда я перехвачу его след, и мы будем знать, где его искать.

— Ну разве так. Но и к подножью не следует одному идти, как бы…

— Пойду с Загрей, — перебил я его и стал собираться.

И тут представилась мне вся эта местность, огромная, с коварными болотами, с быстро бегущими речками, стланиковыми крепями, непостижимая, пугающая. Не так — то просто разыскать в ней затерявшегося человека, тем более когда он не может дать знать о себе.

Нет, ни походы, ни пурга, ни горные пики, ни голодовка, ни тяжелые котомки страшны в экспедиционных работах. Самое страшное- гибель людей. Вот тогда мы вдруг начинаем отчетливо понимать, как опасно терять мужество в нашей работе, как непростительна беспечность. Даже самое испытанное в трудностях подразделение при потере человека надолго выходит из строя. А здесь на Ямбуе происходит уже совсем что-то невероятное.

Еще раз пытаюсь разобраться в событиях. Быков работал десятником на этом участке, все ему тут знакомо. Тайгу он исходил вдоль и поперек, не раз преодолевал опасности. Энергии в нем хоть отбавляй! Что же могло с ним случиться? Может, захворал? Это тоже сомнительно. Мы, привычные к походной жизни, в тайге редко болеем. Не знаю, вырабатывает ли организм таежника какие-то могучие средства, убивающие в зародыше всякую хворобу, или так получается от того, что в тайге нет злокачественных инфекций и условий для их распространения. Конечно, имеет большое значение и то, что мы живем в постоянных походах. Наши мышцы хорошо натренированы, кровообращение благодаря постоянной физической нагрузке у нас могучее, нервы редко сдают — такому организму не то что с насморком, а и с холерой нетрудно справиться!

«Но чем четр не шутит, пока поп спит», — как говорит Павел, — может, Елизар сломал ногу или из трясины не в силах выбраться. И, наконец, самое ужасное, если к его исчезновению причастен каюр. Что таит этот человек в своем злобном молчании?

— Долбачи, — говорю проводнику, — прошу тебя, очень прошу, завтра пораньше поезжай за наблюдателями.

— Сам вижу, надо скорее люди сюда тащить, искать Елизара.

Подхожу к Илье, сажусь напротив на валежину. Он пьет чай. Хочу еще раз попытаться выжать из него какие-нибудь подробности исчезновения Елизара. Как нужны они мне сейчас! Проводник делает вид, будто не замечает меня, отхлебывает чай, но выдают глаза, в них непотухающий злобный блеск.

— Когда ушел Елизар с табора, утром или вечером? — спросил я насколько мог спокойно, доброжелательным тоном.

Илья, не торопясь, дожевал лепешку, хлебнул из кружки горячего чаю, долил свежего. Будто не слышал моих слов. Я терпеливо ждал. Но он молча продолжал жевать мясо, изредка с пренебрежением поглядывая на меня. Не знаю, что стоило мне сдержать себя.

— Утром или вечером ушел Елизар? — повторил я, призвав на помощь все терпение, всю волю. Теперь нет сомнения, он что-то скрывает и издевается надо мной.

Кусая губу, я глушу в себе бешенство, сижу, жду, когда каюр допьет чай, уберет в потку посуду, сахар, остатки лепешки.

— Может, ты скажешь, что случилось с Елизаром?

— Ямбуй ходи, вернулся нету, — твердит он.

— Это я уже слышал. Где он поднимался?

Молчание.

— Что он взял с собой?

— …

— Ружье с ним? — настойчиво спрашиваю я, а про себя твержу: «Спокойно, спокойно».

Илья отвернулся, набивает трубку, прикуривает и затем чуточку придвигается ко мне. Трубка каждый раз после двух-трех затяжек затухает. Он снова прикуривает от уголька и, как глухонемой, молчит.

— Не собирался ли Елизар после Ямбуя спускаться к озеру на охоту? Может, слышал выстрелы или крик?. Да отвечай же, черт бы тебя побрал, или я тебя… — И я едва удержался чтобы не стукнуть Илью.

Он продолжал невозмутимо молчать.

Следователь из меня оказался никудышный. Я встаю, беру карабин, бросаю в рюкзак чайник, кусок вяленой оленины, банку сгущенного молока, лепешку, кружку. Проверяю, есть ли с собою спички. Привязываю к поясу Загрю.

Заглядываю к Павлу в палатку.

— Никто не отзывается, — говорит он.

— Карауль, времени еще много.

— А вы не запаздывайте: может, к ночи действительно злые духи тут собираются, как бы того…

— Никакого «того», Павел, не будет. Жди, к вечеру вернусь. Передай Плоткину, чтобы самолет был здесь пораньше утром. Всего хорошего!

— Ни пуха, ни пера!

Долбачи, провожая меня, предупреждает:

— Смотри, напрасно Ямбуй не ходи, одному нельзя, место худое, видишь, как люди тут пропадают.

— Не беспокойся, Долбачи, я это знаю. А ты завтра поторопись.

Появившееся у горизонта утром мятежное облачко исчезло. Небо густо-синее. Если дни будут солнечными, мы скоро выясним, что происходит на этом Ямбуйском гольце, и тогда повернем назад, к своим. Скорее бы!..

10. В западне

Шагаю звериной тропой. Слева в скалистых берегах ворчит Реканда. Справа спокойная, ласковая с виду марь. За нею Ямбуй. К подножью его подступает болото.

День теплый, мягкий. Взлетела пара кряковых уток, всплеснула воду и унесла на крыльях в тишину предупреждающий крик. Иду по кромкам болот. На поводке неохотно плетется Загря. Не пропускаю ни одного следа, но попадаются только