Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

Отец продолжал. По его мнению, если мы исключаем возможность обычной войны между СССР и США, Варшавским договором и НАТО, то зачем нам вся эта прорва вооружения? Все очень хорошо, очень современно, но стоит огромных денег. Лишних денег в стране нет. Поэтому нужно очень серьезно подумать, какая же нам требуется армия, а затем решить, чем ее вооружать.

— А то вы всех без штанов оставите, — шуткой попробовал разрядить обстановку отец и дружески толкнул Малиновского кулаком в бок.

Шутка не имела успеха. Малиновский кисло, вымученно улыбнулся. Собравшиеся молчали. Многие помнили выступление отца на Совете обороны. Его возвращение к этой теме сулило новую реорганизацию, сокращение армии. Генералы такого не одобряли — сильное государство славно своей армией.

Они не ошиблись. Отец стал говорить о компактной высокопрофессиональной армии, территориальной милиции, высвобождении рабочих рук, столь необходимых в народном хозяйстве.

Отец подчеркнул: речь идет не только о том, какое оружие покупать, но и сколько. Ведь вооружение быстро устаревает, в первую очередь морально. Зачем нам тысячи танков, тысячи самолетов, если под дверью не топчется война. Это отнятые у людей, у народа и выброшенные на ветер деньги.

Нет, он не считал, что надо разоружаться — это заманчивая, но пока неосуществимая мечта. Армия должна обладать самым современным вооружением, но в разумных количествах. Не более того. Так же рачительно необходимо подходить и к типажу. Разные конструкции танков, пушек, близкие по своим боевым качествам, при серийном производстве на заводах обернутся многомиллионными затратами, которых можно избежать, выбрав один лучший танк, одну лучшую пушку.

— А вы за народный счет хотите прослыть добренькими, не желаете портить отношения с разработчиками, принимаете все, что они дают, — бросил отец упрек в зал.

В ответ раздался глухой ропот. Отец еще немного поговорил о бережливости, о том, что армия существует для защиты народа, а не народ для армии. Наконец он замолк. Других выступающих не предполагалось.

Отец поблагодарил присутствующих за проделанную работу.

Гремя стульями, все стали подниматься с мест, но не двигались к дверям. Сначала пропустили отца, за ним вышли маршалы. Я поспешил следом. Когда я подошел к отцу, они с Малиновским о чем-то тихо разговаривали. Маршал как-то обреченно выслушивал то, что говорил отец.

С точки зрения военных, показ не удался, вернее, имел обратный эффект. Малиновский хотел, похваставшись достижениями, получить добро на закупку нового вооружения. Вышло все наоборот. Предстояли новые обсуждения с совершенно неизвестным исходом. Точнее, о результате нетрудно догадаться: Верховный главнокомандующий настроился развалить армию. Только так маршал воспринимал переход к какой-то мифической территориальной милиции.

В тот момент ни отец, ни Малиновский не знали, что от главнокомандующего уже ничего не зависит, его предложения никого не интересуют, его команды никто не собирается исполнять. До «конца» оставался ровно месяц.

Домой ехали молча. Отец сел впереди. Сзади, кроме меня и неизменного начальника охраны, в машине разместились Брежнев и Кириленко.

Через десять дней отец улетел в Тюра-Там. Я остался Москве. Заболел.

О происходивших на космодроме событиях я знаю не очень много. Рассказ отца растворился в последовавших за его возвращением бурных событиях. Однако на некоторых, подчас мелких, эпизодах я бы хотел остановиться.

Мой коллега Владимир Абрамович Поляченко, ведущий конструктор по истребителю спутников, в ангаре на челомеевской площадке представлял посетителям свое детище. Он отметил, что «Хрущев после целого дня на жаре выглядел замечательно: загорелый, крепкий», а вот Брежнев казался «рассеянным, мысли его были заняты чем-то иным».[109] Оно и понятно, отец, в отличие от Брежнева, еще ни о чем не догадывался.

Брежнев и на Байконуре не отходил от отца ни на шаг. Ему, наверное, казалось, что тем самым он как бы отводит подозрения. Как грустный анекдот выглядит рассказ о шляпе отца. В приаральской степи постоянно, во все времена года дуют пронзительные ветры; различаются они только направлением и тем, какую беду приносят: стужу или изнуряющую жару. В сентябре, в виде редкого исключения, они несли приятную прохладу.

Выставку расположили частично в ангарах, частично на открытом воздухе, раздел от раздела отгораживали условные стенки из плакатов. Когда подошли к разведывательным спутникам, предательский порыв ветра сорвал с головы отца шляпу и покатил ее по дорожке в степь. Отец только дернулся, протянул вслед убегающей шляпе руку, но куда там…

Первым, прытью, которой никто не предполагал у шестидесятилетнего секретаря ЦК, за шляпой бросился Брежнев. Он обогнал многочисленных куда более молодых охранников, догнал шляпу. Она уворачивалась, не давалась в руки, но он схватил ее, внимательно осмотрел, стряхнул рукавом налипшую пыль и с восторженной преданностью возвратил отцу.

Именно это выражение преданности врезалось в память свидетелей, заставило выделить незначительный эпизод из массы других житейских происшествий.

Упоминавшийся выше Володя Поляченко поправляет меня, пишет, что стенд челомеевских разведывательных спутников располагался в ангаре, и Хрущев там шляпу не терял. Он там был и видел все своими глазами. Я же наслушался чьих-то баек и повторил их в этой книге. Действительно, я пересказал происшествие со шляпой с чужих слов, но все произошло не 24 сентября на площадке Челомея, а утром 25-го, когда осматривали королевское хозяйство. Наверное, эти разночтения не стоили бы упоминания, но они попали в книгу Поляченко, и я счел необходимым внести ясность.

Было нечто символичное в том, что последнюю свою поездку в качестве Председателя Совета министров отец совершил на космодром. Под занавес он смог полюбоваться трудами рук своих. Там его познакомили с экипажем нового космического корабля — трехместного, как и обещал Королев, — Комаровым, Феоктистовым и Егоровым. Они собирались вскоре стартовать. Отец пожелал успешного полета и мягкой посадки. Он еще успеет провести с ними традиционный телефонный разговор, но встречать их на Красной площади будут другие.

Отцу показали легендарный старт, откуда отправился в космическое путешествие Гагарин, строящийся старт «сотки». Ей предстояло учиться летать сразу из шахты. Наблюдал он пуски Р-36 и «двухсотки».

О них состоялся большой разговор. Требовалось выбрать, какой из них открыть дорогу в серию. До конца испытаний еще предстояло пройти нелегкий путь, но уже не оставалось сомнений, что обе ракеты залетают.