Генералиссимус князь Суворов - Александр Петрушевский

Таким образом три недели пришлось Суворову простоять в лагере при Асти. Здесь, как и в Александрии, справлялись торжественные дни, служились молебны, раздавались награды при церемониальной обстановке. Сюда стекались мирные жители страны и иностранцы посмотреть на победоносного вождя; неслись отовсюду поздравления, пожелания дальнейших успехов, милости коронованных особ. Сардинский король, выразив Императору Павлу глубокую признательность за все им совершенное для восстановления прежних порядков, обращался с самыми любезными письмами и к самому Суворову, называл его "бессмертным", изъявлял желание служить в армии под его начальством; братья короля тоже просились в русскую службу. Не довольствуясь словами, Карл Эммануил даровал Суворову высшие награды, какие только существовали в королевстве; сделал его "великим маршалом пьемонтских войск и грандом королевства, с потомственным титулом принца и кузена короля", так что с этого времени и сам король, и его братья подписывались в письмах к Суворову: "Votre tres-affectionne cousin". Город Турин, следуя примеру своего монарха, тоже почтил Суворова знаком особенной признательности: депутация от города прибыла в Асти и поднесла победоносному фельдмаршалу золотую шпагу, осыпанную драгоценными камнями, с благодарственною надписью. Множество поздравительных и признательных адресов получил Суворов также из разных частей Италии. Даже камердинер его, Прохор Дубасов, попал в колею милостей: Сардинский король наградил его двумя медалями за заботы по сбережению здоровья Суворова 1.

Император Павел был чрезвычайно рад, что его подданный, предводитель русских войск, сделался предметом такого внимания и отличий, что и высказал в любезном рескрипте на имя Сардинского короля, благодаря его за великодушную оценку заслуг Суворова и русской армии. И самому Суворову Государь выразил по этому поводу свое благоволение, как бы не желая упустить случая - сделать ему приятное. Дозволив принять отличия, пожалованные Карлом Эммануилом, Государь написал: "чрез сие вы и мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию, потому что владетельные особы между собою все почитаются роднею".

Не только Россия и Италия чествовали русского полководца и восторгались при его имени; в Англии он тоже сделался первою знаменитостью эпохи, любимым героем. Этому отчасти способствовали прославленные странности Суворова, и Англичане, между которыми столько эксцентриков, смотрели в то время на причуды и выходки Суворова довольно благосклонно. Газетные статьи, касающиеся Суворова и его военных подвигов, появлялись чуть не ежедневно; издавались и особые брошюры с его жизнеописаниями, и карикатуры, способные вызвать улыбку и теперь. На одной он изображен в виде маленького, коренастого человека с огромной пастью; втыкая вилку в толпы Французов, пеших и конных, он пожирает их разом десятка по полтора и по два, целиком, с одеждою и оружием, так что изо рта его торчат ноги, головы, шляпы, сапоги, ружья и проч. На другой карикатуре торжествующий Суворов надел петли на всех пятерых французских директоров, которых и ведет в Россию; у них на лице забавно изображены ужас и отчаяние, а он, совершенно спокойный и самодовольный, держит веревку и толстыми, коротенькими своими ногами, в сапогах с длиннейшими шпорами, марширует тихим шагом, покуривая трубку и не оглядываясь на своих пленников 2. Имя Суворова сделалось даже предметом моды и коммерческой спекуляции; явились Суворовские прически, Суворовские шляпы, Суворовские пироги и проч. В театрах пели в честь его стихи, на обедах пили за его здоровье; по словам русского посланника в Лондоне, графа С.Р. Воронцова, Суворов и Нельсон были "идолами английской нации, и их здоровье пили ежедневно в дворцах, в тавернах, в хижинах". По его же словам, на всех официальных обедах, после тоста за здоровье короля, провозглашалась здравица Суворову; мало того, однажды, после смотра Кентской милиции и волонтерам, когда лорд Ромней угощал короля и все 9,000-ное войско обедом, король провозгласил первый тост за здоровье Суворова 3.

Суворовские портреты пошли теперь сильно в ход. С.Р. Воронцов обратился к Суворову с просьбою - выслать свой профиль для награвирования и когда получил желаемое, то благодарил в выспренних выражениях, говоря, что ему, Воронцову, не дают покоя, все неотступно просят портрет, все жаждут иметь изображение героя. Тоже самое происходило почти во всей Европе. Известный корреспондент Екатерины II Гримм, находившийся в 1799 году русским резидентом в Брауншвейге, пишет С.Р. Воронцову, что принужден постоянно принимать целые процессии желающих взглянуть на миниатюрный портрет Суворова, подаренный ему, Гримму, Суворовым после последней Польской войны, и теперь, вследствие не прекращающихся просьб, заказал с портрета гравюру. В России слава Суворова доведена была патриотическим чувством до апогея; он составлял гордость своего отечества; в современной корреспонденции беспрестанно наталкиваешься на слова: "приятно быть русским в такое славное для России время". Как ни щедро император Павел награждал Суворова, но русскому обществу всего этого казалось мало; ожидали чего-нибудь особенного, доселе не бывалого, и на этот предмет носились разные слухи. Дело не ограничилось одной молвой: в московском воспитательном доме напечатали рисунок новой звезды, якобы учрежденной Государем для пожалования собственно Суворову, и рисунок этот продавался по 25 коп. за экземпляр, а так как ничего подобного не предполагалось и слух пущен был ложный, то приказано было разыскивать выдумщика 4.

Таким образом Суворов, сидевший в Асти, был предметом всеобщего любопытства, изумления и чуть не благоговения в антиреволюционной Европе, а в революционной Франции возбуждал ужас; там весьма многие считали неизбежным скорое вторжение русского полководца в пределы республики, и составлялись пари на счет продолжительности срока, нужного ему, чтобы достичь Парижа. Эти два хора друзей и врагов, благоприятелей и зложелателей, были явлением естественным; ненормальным представлялось лишь отношение к делу Австрийского правительства, Больше всех была обязана Суворову Австрия, а от Австрийского императора Суворов не видел еще ничего, кроме комплиментов и крупных неприятностей. В документах того времени беспрестанно встречаются указания на это обстоятельство; даже в переписке лиц дипломатического мира оно нередко служит предметом недоумения и негодования.

Имея в Асти досуги, Суворов по своему неизменному правилу занимался обучением войск; цепь учений, маневров, смотров не прерывалась. В лагерь стекались толпы любопытных; они с напряженным вниманием производили над русскими войсками наблюдения, силясь уловить в их устройстве и порядке службы тайну постоянных побед. Не ограничиваясь школою учебного поля, Суворов продолжал давать австрийским генералам наставления в военном деле. Совершенно верно относя поражение Штрауха и Рогана раздроблению их сил, Суворов указывал Гадику, что его 13,000-ный корпус слишком разбросан, ибо в главном отряде остается всего два батальона; что кордонная линия всегда может быть опрокинута, потому что неприятель по своему усмотрению выбирает один пункт для нападения; что все пути и тропинки следует занимать не для упорной их защиты, а только для наблюдения, дабы дать время сосредоточенным главным силам поспеть на встречу противника, где потребуется. Барону Краю Суворов писал, что "ни одного поста не должно считать крепостью; нет стыда уступить пост превосходному в числе неприятелю; напротив, в том и состоит военное искусство, чтобы во время отступить без потери; упорное же сопротивление для удержания иного поста стоило бы дорого, между тем впоследствии придется все-таки отдать его превосходному неприятелю.... Уступленный пост можно снова занять, а потеря людей невозвратима; нередко один человек дороже самого поста".