Лучшая зарубежная научная фантастика - Стивен Бакстер

Человеческая фигура обошла комету и потопала, сбивая наледь со своих подошв. Ога узнал ее. На это, видимо, и рассчитывалось. Он ведь и сам всегда старался принимать узнаваемый облик. Ога поклонился, оставаясь на почтительном расстоянии в глубине оортова облака.

— Сэр, вас приветствует Торбен Рэрис Орхун Фейаннен Кекйай Прас Реймер Серейджен Нейбен.

Преследователь отрывисто кивнул, но этот жест в сковывающем движения космическом холоде занял несколько часов.

— Торбен. Это имя мне неизвестно.

— Тогда, думаю, будет уместно использовать более знакомое. Серейджен, или, быть может, Фейаннен — ведь именно в этом Аспекте я в последний раз встречался с тобой. Остается только надеяться, что ты еще не забыл старый этикет.

— Боюсь, я даже слишком хорошо помню те дни. Мне была предоставлена возможность забыть, когда меня улучшили. Но это было бы предательством. Так как тебя называют сейчас?

— Ога.

— Тогда и я стану обращаться к тебе так.

— А как теперь зовут тебя?

Человек на комете отвел взгляд и посмотрел в ледяную бездну.

«А ведь он прекрасно себя помнит, — подумал Ога. — Все та же легкая полнота, лицо никогда не взрослеющего мальчишки. Забыть — это было бы предательством, значит?»

— Зовут как и всегда — Кьатаем.

— Тогда расскажи мне свою историю, Кьатай. Что случилось? Ведь эта война никогда не была ни твоей, ни моей.

— Ты бросил ее.

— Вообще-то, насколько припоминаю, это она оставила меня. Как и ты, я не способен забыть те дни. И могу во всех подробностях воспроизвести ту записку; если хочешь, даже воссоздам ее специально для тебя, хотя это и станет безрассудной растратой энергии и ресурсов. Она ушла к тебе.

— Не ко мне. Это стало только оправданием.

— Ты и в самом деле в это веришь?

Кьатай пожал плечами, двигаясь медленно, словно ледник.

— Когда они пришли, мне пришлось установить с ними независимый контакт. Мнения в правительстве разделились, ни у кого не было ни четкого плана, ни стратегии. Большинство отвечало что-нибудь вроде: «Отстаньте от меня все. Я не желаю вмешиваться». Но в таких делах не бывает нейтралитета. Мы позволили Анприн пополнить запасы воды. Они построили для нас космический лифт. Мы получали чертову прибыль. С самого начало было ясно, что нам не удастся никого убедить в том, что многие из нас были против присутствия мигрирующих колоний. Что ж, те кто пришел за ними, в любом случае уничтожили бы Тей. Но так с нами хотя бы заключили сделку. Нам позволялось выжить как виду, если кто-нибудь из нас присоединится к их крестовому походу.

— Но они ведь тоже Анприн.

— Мы — Анприн. Да, знаю. Меня разобрали на части. И превратили в нечто иное. Лучшее, как мне кажется. Всего нас было двадцать четыре человека. Только двадцать четыре — именно стольких они отобрали из всего народа Тей, сочтя их достойными жизни.

— А Пужей?

— Она погибла. В пожаре, охватившем Орфан. Она уехала туда из Дженн, чтобы побыть с родителями. Там добывалась нефть. Город просто испепелили.

— И ты еще обвиняешь меня?

— Только тебя и остается.

— Сомневаюсь, что все дело в этом. Думаю, ты изначально сводил личные счеты. Просто мстил за свои неудачи.

— Ты все еще жив.

— Только потому, что ты еще не получил всех ответов.

— Мы оба знаем, кем стали. Каких же ответов я могу не знать?

Ога на секунду склонил голову, а потом посмотрел на вращающуюся над ним комету. Она была так близка, что он мог бы до нее дотронуться.

— Хочешь увидеть, чего они так боялись?

Ему не требовалось взмахивать рукой в жесте волшебника; частички корабельной самости Оги, которые тот в течение столь долгого срока рассеивал по поверхности кометы, и без того были частичкой его тела.

«Впрочем, я и в самом деле в некотором роде — волшебник», — подумал он. И все-таки взмахнул рукой.

Заснеженное небо, сквозь которое проглядывали звезды, внезапно стало ослепительно, болезненно белым, словно свет всех звезд неожиданно собрался в одном месте. «Небеса Ольбера», — вспомнил Ога свои дни среди башен и монастырей Дженн. Когда свет стало уже невозможно выдерживать, все вдруг прекратилось. Чернота. Всепоглощающая, необъятная и уютная. Темнота смерти. Когда глаза Оги привыкли к окружающей обстановке, он был поражен развернувшимся перед ним пейзажем, хотя и с самого начала ожидал его увидеть. Перед ним протирались десятки тысяч галактик. И он знал — Кьатай видит сейчас ровно то же самое.

— Где мы? Что ты сделал?

— Мы сейчас примерно в двухсот тридцати миллионах световых лет от нашего локального галактического скопления. Или, если быть точным, на самом краю галактического суперкластера, известного тебе под именем Великого Аттрактора. Я кое-что доработал в скалярном приводе, чтобы заставить его работать в одном измерении.

— Путешествие со сверхсветовой скоростью, — произнес Кьатай, и на его серебряном лице отразился блеск далеких галактик.

— Нет, ты не понял, — сказал Ога, и снова вселенная стала ослепительно белой. Когда он выключил гиперскалярный привод, небеса были абсолютно черны, если не считать трех молочного цвета росчерков, каждый из которых на самом деле достигал сотни трискелионов миллионов световых лет.

— Мы в Бутовой Суперпустоте, — произнес Ога. — Она настолько обширна, что располагайся в ней наша собственная галактика, мы бы решили, что она и есть вся вселенная. Прямо перед нами Лаймановы альфа-сферы. Три соединенных галактических массива. Самые крупные объекты во вселенной. При более сильном увеличении их структура покажется неупорядоченной и рыхлой. Это самая граница видимости, предел величия вселенной.

— Конечно, скорость распространения пространства не определяется скоростью света, — сказал Кьатай.

— Ты все еще не понимаешь.

И в третий раз Ога выбросил поток темной энергии из-под своих ног, нацеливая ее тонкий пучок на вторую, оставшуюся далеко позади комету.

«Две частицы остаются в квантовом взаимодействии, какое бы расстояние их не разделяло, — подумал Ога. — Интересно, справедливо ли это и для жизней?»

Он выключил генератор скалярного поля, и они оказались в темноте. На сей раз — полнейшей, непроницаемой, всеохватывающей, где не было ни единого фотона света.

— Теперь ты понимаешь, куда я привел тебя?

— Ты прыгнул за пределы видимого горизонта, — произнес Кьатай. — Отодвинул пространство так далеко, что свет от остальной вселенной просто не успел дойти до нас. Теперь мы изолированы от остальных частей реальности. Можно даже сказать, что мы в некотором смысле представляем теперь независимую вселенную.